Тридцать три несчастья - Марина Константинова

Пока Клюквин напяливал на себя смокинг, Андрей отогнал к посту его «девятку», запер ее, что-то обговорил с гибэдэдэшниками, вернулся к взятому напрокат подержанному «Форду», и два новоиспеченных «денди» направились к отелю «Интурист», где проживали участники и гости актерского фестиваля «Созвездие».

— Андрюша, что есть по Галушко? — Клюквин открыл окошко и выпустил дым.

Месяц назад он бросил курить, и это была его первая сигарета с тех пор.

— Пока только самые общие сведения. Вы уж не обессудьте, Александр Владимирович, все, что успел за час, — Корольков виновато улыбнулся. — Значит, так. Галушко Егор Ильич, 1943 года рождения, вдовец, имеет сына 32 лет, Галушко Артема Егоровича. Наш Галушко в свое время окончил здесь же, тогда в Калинине, ремесленное училище по специальности столяр-краснодеревщик. Потом работал на местной мебельной фабрике. В 79-м получил производственную травму ноги, перенес две операции, перешел из цеха в кладовщики. В 82-м стал завскладом. А в 84-м культурненько сел за незаконную реализацию товара налево. Получил пять лет, в 89-м освободился. Срок отбывал в колонии под Архангельском. Проходил там под кличкой Купчина.

— Как ты сказал? Купчина?

— Ну да, в смысле купец, — объяснил Корольков необразованному следователю.

«Это не может быть простым совпадением… Откуда Николаева могла знать уголовную кличку Галушко? И что она вообще знала о нем? Вряд ли он стал бы рассказывать любовнице об уголовном прошлом. А если она сама что-то раскопала о нем и шантажировала, чтобы удержать? А он убрал ее с дороги. Вот вам и мотив».

— Дальше.

— А дальше наш купец влился в кооперативное движение. Сначала торговал турецкими шмотками на вещевом рынке, со временем расширился, открыл магазин. Потом пошло-поехало, к 95-му перешел на кожу и меха и организовал свою «Тверьпушнину».

— И какое же зверье он умудряется отлавливать в Калининской области?

— Он отлавливает его в Сибири и перепродает за границу, в основном в Италию. Вроде бы все законно.

— То есть шубами он не торгует?

— Нет, только сырьем. Переправляет через Москву. Года два назад у него были какие-то неприятности с Шереметьевской таможней, но он как-то ловко отвертелся, и все замяли. Пока больше ничего не успел выяснить.

— Для начала хватит.

Они приехали.

Несмотря на час ночи, отель сиял огнями. Редкое окно было погашено, яркая иллюминация бросалась в глаза еще за версту, окрестности оглушал джазовый оркестр, расположившийся на ступенях центрального входа. Столы были вынесены прямо на площадь перед гостиницей, мимо них проносились официантки на роликовых коньках, едва успевая собирать пустые бутылки и подавать новые.

Звезды отечественного кинематографа много пили, громко смеялись, целовались друг с другом, цветистые тосты перемежались матерной бранью.

Народ, отгороженный от «избранных» металлическими решетками, ликовал. Иногда кто-нибудь из подвыпивших знаменитостей подходил к ограждению и раздавал автографы на открытках и программках, которые благодарные зрители просовывали через железные прутья.

«Обезьянник какой-то…» — продираясь сквозь толпу и шарахаясь от раскрашенных клоунов на ходулях, подумал Клюквин.

Его самого, невзирая на презентабельный вид, с трудом пропустили на этот «праздник жизни», и то только после того, как шустрый Корольков предъявил именные приглашения.

— Александр Владимирович, вы сейчас идите к администратору и поселитесь в гостинице. Мы вам номер сделали до завтрашнего, хотя нет, уже до сегодняшнего вечера. Как раз по соседству с Садретдиновой. На всякий случай. Вдруг пригодится.

— Ну вы, ребята, даете. Как же вам это удалось?

— Связи, связи, — лукаво улыбнулся Корольков. — Пришлось, конечно, попотеть. Начинающего режиссеришку срочно переселили в люкс. Он прямо обалдел от счастья.

— Ну-ну… Ничего не скажешь, умыли вы нас, москвичей.

— Стараемся, — с лица Королькова не сходила радостная улыбка. — Я вас буду ждать внизу через пятнадцать минут.

— Договорились.

Оказавшись в холле, Александр Владимирович направился к портье.

Вконец измученный администратор взял у него паспорт. Закончив оформление, он протянул Клюквину ключ:

— Спокойной ночи. Надеюсь, вам удастся отдохнуть.

— Да уж, весело сегодня у вас.

— И не говорите. Уже целую неделю веселимся. Слава богу, закрытие у них. Завтра отопьются, и по домам. Кстати, если хотите выпить или поужинать, ресторан у нас до пяти утра, а бар на втором этаже вообще круглосуточный.

— Спасибо большое. Непременно воспользуюсь.

Клюквин взял ключ, вскинул на плечо сумку и направился к лифтам. Но с полдороги вернулся и обратился к словоохотливому портье:

— Простите, что снова вас беспокою…

— Да что вы, пожалуйста.

— Мне, как обывателю, интересно… Вы случайно не знаете, кто получил главный приз за женскую роль?

— Сразу видно, что вы не знаток, хоть и в смокинге, — улыбнулся портье. — Уже все средства массовой информации передали. Хотя вы, конечно, с дороги…

— У меня в машине радио сломалось. И все же кто?

— Татьяна Садретдинова. За фильм «Опасная схватка». Ваша соседка, между прочим.

— Да что вы? — изумился Клюквин. — Познакомлюсь при случае.

— Вряд ли вам это удастся.

— Так неприступна?

— Видите ли, она дамочка непростая…

— То есть?

— Да между нами говоря, сопля соплей. А охраняют ее, как президента. Я уж думал, вас для подкрепления прислали. Вы уж извините, насчет вас меня предупредили…

«А вот это прокол, — подумал Клюквин, — поставлю местным ребятам на вид».

— Если честно, так и есть. Я просто вас проверял. Так что давайте с вами договоримся — о моем пребывании и цели — молчок, хорошо? — Клюквин заговорщицки поднес палец к губам.

У администратора округлились глаза, он перевесился через стойку и угодливо прошептал:

— Разумеется… А что, ей действительно что-то угрожает?

— Очень может быть. Но это тайна. А вы, в свою очередь, если услышите или увидите нечто подозрительное, немедленно мне сообщите, договорились?

— Безусловно, товарищ генерал.

— Ну, это вы меня сильно повысили. До этого еще далеко.

— А у меня глаз верный. Быть вам генералом, верьте мне.

Клюквин поднялся на нужный этаж, прошел мимо заспанной дежурной в конец коридора, миновал свой номер и остановился под дверью Садретдиновой.

Это был полулюкс, от номера Клюквина его отделял предбанник с пальмой и журнальным столиком. Он прислушался, но все было тихо, там явно никого не было.

Клюквин вернулся к себе, сбросил сумку, умылся и, развалившись в мягком кресле, позвонил Быстрицкому. У Сережи было занято. Александр Владимирович достал из кармана пачку сигарет, закурил, продолжая набирать московский номер. Загасив окурок в хрустальной пепельнице, он в последний раз набрал телефон Быстрицкого и, чертыхнувшись, бросил трубку.

Хлопнув дверью, он направился к лифтам и, конечно же, не смог услышать разрывавшихся трелей междугородки, доносившихся из его номера.

Клюквин спустился в холл и, с трудом отцепившись от каких-то полуголых пьяных девиц, вышел в «обезьянник».

К нему тут же подлетел Андрей, схватил его под руку и поволок к свободному столику. Относительно свободному — там уже сидели две хорошенькие девушки.

Ловко маневрируя в узких проходах, молодой человек протащил его сквозь веселящуюся толпу и наконец усадил рядом с девчонками, оказавшимися стажерами местной школы милиции.

— Значит, так, — произнесла белокурая красотка, представившаяся Риммой. — Гибель Николаевой и Чикиной — это основная тема тусовки. Все только об этом и говорят.

— И что конкретно говорят? — спросил Клюквин деловую, оборотистую Римму.

— Конкретно — ничего. Но обсуждается скандал Ревенко с Галушко в прошлом году. Якобы Любовь Николаевна «кинула» Галушко на большие бабки. И тот ей отомстил.

— Это по поводу Лизы Чикиной. Я знаю. Есть что-нибудь о Николаевой?

— Да как вам сказать… Ходят слухи, что она была любовницей Галушко.

— А как же Садретдинова?

— В том-то и дело. Таня и сейчас с ним живет. А Ольгу представляют интриганкой.

— Соответственно, в этом году главный приз достался… — начал Клюквин.

— Естественно, — перебила его Римма. — Садретдинова — победитель фестиваля.

— Я так и знал…

Клюквин махнул водки и взглянул на вторую девушку, прехорошенькую брюнетку с короткой стрижкой.

До сих пор она молча сидела, опустив глаза, и потягивала апельсиновый сок. На вид ей было лет девятнадцать-двадцать, румянец покрывал ее нежные щеки, в пухлых губах она держала соломинку, глубокое декольте вызывающе демонстрировало грудь. За полчаса она не произнесла ни слова.