Корабль невест - Джоджо Мойес

Фрэнсис наградила ее тяжелым взглядом.

Маргарет решила было перевести разговор в другое русло, но природное любопытство взяло верх.

Итак, все ждали ответа. И Фрэнсис, после секундного колебания, снова села, перед ней горой высились грязные тарелки. Спокойным, лишенным эмоций голосом она произнесла слова, отличавшиеся, как день от ночи, от любовных излияний, которые они только что услышали из уст Эвис. Она встретилась с ним в Малайе, когда работала в госпитале медсестрой. Рядовой инженерных войск Чоки Маккензи, двадцати восьми лет, родом из города под названием Челтенхем. У него были множественные ранения от шрапнели, осложненные инфекцией из-за влажного климата. Она несколько недель выхаживала его, и в результате он стал испытывать к ней нежные чувства.

– Иногда, когда его лихорадило, он впадал в беспамятство и в бреду говорил, что мы уже женаты. Нам не разрешалось завязывать близкие отношения с мужчинами, но его командир – он лежал на соседней койке – сделал для него исключение. Обычая практика. Мы всегда шли на уступки, если это было на пользу нашим пациентам.

– И когда же он предложил тебе выйти за него замуж? – поинтересовалась Джин. Над ее головой внезапно зажглись неоновые огни, осветив лица женщин.

– Ну… на самом деле он много раз просил меня выйти за него замуж. Не то чтобы только однажды и неожиданно для меня. Наверное, ему пришлось раз шестнадцать предлагать мне руку и сердце, прежде чем я согласилась.

– Шестнадцать раз! – воскликнула Эвис с таким видом, словно не могла поверить, что Фрэнсис способна подвигнуть кого-то на столь упорную осаду.

– И что заставило тебя сказать “да”? – поинтересовалась Маргарет. – Я хочу сказать, в конце концов.

– Что заставило его так упорствовать? – пробурчала Эвис.

Но Фрэнсис уже поднялась и бросила взгляд на часы:

– Боже мой, Мэгги! Посмотри, как поздно! Твоя бедная собачка, должно быть, уже совсем извелась. Ее давно пора вывести на прогулку.

– Вот черт! Ты права. Нам лучше поторопиться, – сказала Маргарет.

И, кивнув оставшимся девушкам, они с Фрэнсис выскочили из столовой.

Девушки целовались. Поцеловавшись, они повернулись к нему и, не заметив никакой реакции, рассмеялись. Та, что пониже, откинулась на спинку барного стула, окинула его ленивым взглядом и вытянула голую ногу. Вторая, в зеленом платье, явно великоватом для ее субтильной фигуры, пробормотала что-то непонятное и, наклонившись вперед, взъерошила ему волосы.

– Два два. – Она подняла вверх два пальца. – Хорошее время. Два два.

В результате он заказал им еще по напитку. Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять, чтó именно они предлагают. Он покачал головой, даже когда они втрое сбросили цену.

– Больше нет денег, – сказал он, почему-то не узнав собственный голос. – Все вышли.

– Нет-нет, – запротестовала девушка в зеленом. Похоже, они привыкли к отказам. – Два два. Очень хорошее время.

В ходе вечера он уже успел где-то посеять часы и теперь вообще потерял счет времени. На улице свистели матросы, время от времени устраивавшие потасовки. Девушки периодически исчезали наверху, снова спускались и оставались сидеть, весело болтая или беззлобно ругаясь. Снаружи неоновая вывеска бара прорезывала синим светом тусклый серый рассвет.

На стене за спиной у девушек висел портрет Эйзенхауэра, возможно подарок американского солдата. Интересно, который сейчас час в Америке? Найкол попытался вспомнить, как надо подсчитывать разницу во времени.

Напротив, в другом конце зала, Валлиец Джонс, развалившись на диванчике у стены, засовывал в рот одной из девушек сигареты, а та давилась дымом и кашляла.

– Постарайся сильно не вдыхать, – говорил он, а она шутливо шлепала его по руке маленькой ладошкой. – Так недолго и заболеть. – Он поймал взгляд Найкола. – Ах… нет… Только не вздумай сказать, что тебе тоже нравится Энни! – крикнул он. – Жадный сукин сын! У тебя ведь уже две свои есть.

Найкол попытался сформулировать ответ, но язык почему-то не слушался.

– За жен и возлюбленных! – провозгласил Валлиец Джонс. – Чтобы им никогда не встречаться!

Найкол поднял в ответ стакан и сделал глоток.

– И на помойках не валяться, – пробормотал Найкол.

Джонс разразился одобрительным смехом.

Во время последнего посещения Цейлона они не отдыхали, а несли службу, патрулировали улицы, отлавливая пьяных, например рядовых с полными карманами денег, но без сдерживающих центров, которые желали использовать на полную катушку несколько часов свободы, чтобы напиться до поросячьего визга, естественно, с самыми печальными последствиями. Незадолго до рассвета они с Джонсом, зачистив парочку местных борделей, обнаружили несколько первогодков, лежавших в коматозном состоянии на местной мусорной свалке. В ходе этой разгульной ночи их последовательно освободили от денег, часов, расчетных книжек, даже удостоверений личности, более того, моряки потеряли способность думать или даже говорить. Не имея возможности – из-за отсутствия документов – установить личность молодняка, они с Джонсом погрузили их – грязных и вонючих – на ближайший корабль союзников. Там они точно получат двойную порцию звездюлей: от командира приютившего их корабля и от своего непосредственного начальства.

– Твоя правда. Никаких помоек, кореш, – поднял стакан Джонс. – Ты только не забывай говорить “Вайсрой”. Единственное, что тебе надо знать, – это название своего корабля. “Вайсрой”. – И он снова загоготал.

– Ты, пойдем. – Девушка в зеленом тянула его за рукав.

Вторая куда-то испарилась. Девушка, совсем как ребенок, доверчиво вложила руку в его широкую ладонь и повела наверх. Ему пришлось оторвать ее от себя, чтобы покрепче держаться за перила, потому что деревянные ступеньки ходили ходуном, совсем как палуба во время шторма.

Дверь оказалась не толще листа бумаги, а перегородки – совсем тонкими: он слышал все, что происходило в соседней комнате.

– Хорошо сидим, да? – Девушка проследила направление его взгляда и захихикала.

Внезапно на него навалилась страшная усталость, он тяжело опустился на кровать и стал смотреть, как девушка расстегивает платье. Из-под бледной кожи выпирали острые позвонки. И он почему-то вспомнил о Фрэнсис, о ее тонких пальцах, в которых она держала фотографию его мальчиков.

– Ты мне помочь? – спросила девушка и, грациозно изогнувшись, показала на молнию на платье.

Кровать была аккуратно застелена тончайшим покрывалом. Колченогий столик украшала бутылка с изящно поставленными цветами. Эти две мелкие детали, свидетельствующие о стремлении к домашнему очагу даже в этой обители порока, вызвали у него слезы на глазах.

– Прости, – сказал он. – Не уверен, что…

Она повернулась к нему и посмотрела на него глазами раненой лани.

– Да-да, – сказала она, снова надев на лицо улыбку. – Ты будешь счастливым. Я тебя раньше видеть? Ты меня знаешь. Я сделаю тебя счастливым.

– Прости, – повторил он.

Тогда, с неожиданной для такого тщедушного существа силой, она снова схватила его за руку. Испуганно посмотрела на дверь, и он подумал, что, должно быть, у нее есть свои резоны не отпускать его.

– Ты подождать здесь чуть-чуть, – взмолилась она.

– Я просто хотел…

– Только чуть-чуть здесь.

И он понял, что она кажется старше из-за выражения глаз. Ее взгляд был потухшим и покорным, несмотря на то что она старалась беззаботно улыбаться и хлопать ресницами, точно молоденькая девушка. При более внимательном рассмотрении грудь ее оказалась поразительно неразвитой, будто еще не успела созреть. А ногти были обкусаны до мяса, совсем как когда-то у его сестры, и смотрелись по-детски неухоженными. Найкол закрыл глаза, ему вдруг стало безумно стыдно, словно он занимался совращением малолетней. Вот что делает с нами война, подумал он. Даже с теми, кому удалось выжить. Она все равно нас всех достает.

Неожиданно он почувствовал на себе вес ее тела, ее тонкие руки гладили его по лицу.

– Пожалуйста, ты чуть-чуть подождать, – прошептала она ему на ухо.

Он вдыхал запах ее духов, очень сладких и слегка тошнотворных, совсем не подходящих для юной девушки с неразвитыми формами.

Она обняла его за шею и потянула вниз:

– Ты подождать чуть-чуть со мной.

Проворными пальчиками она пробежалась вниз по его животу и, когда он отстранился, что-то приглушенно воскликнула, уткнувшись ему в шею.

– У меня внутри ничего не осталось, – сказал он. – Я совершенно пустой.

Тогда она легла рядом с ним, впившись темными глазами в его лицо, пытаясь угадать его мысли, а он устало опустил голову на подушку. Снизу в комнату проникал запах подгорелого масла, резкий и пряный.

– Ты должна мне что-то сказать. – Он взял девушку за руку.

Ее дыхание, легкое, осторожное, щекотало шею, и он понял, что проваливается в сон.

– Сейчас ты счастливый? – прошептала она.