От былины до считалки - Бахтин Владимир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но, вероятно, не всем известно, что этот знаменитый пролог к поэме «Руслан и Людмила» Пушкин создал на основе присказки. Среди его собственноручных записей народных песен и сказок, сделанных в Михайловском и Болдине, имеется и такая:
«У моря лукоморья стоит дуб, а на том дубу золотые цепи, и по тем
цепям ходит кот: вверх идет — сказки сказывает, вниз идет — песни поет».
А вот еще одна пушкинская запись. Она относится к концу 1824 года:
«Некоторый царь задумал жениться, но не нашел по своему нраву никого. Подслушал он однажды разговор трех сестер. Старшая хвасталась, что государство одним зерном накормит, вторая, что одним куском сукна оденет, третья, что с первого года родит 33 сына... После трех месяцев царица благополучно разрешилась 33 мальчиками, а 34-й уродился чудом — ножки по колено серебряные, ручки по локотки золотые, во лбу звезда, в заволоке месяц...
Через семь лет, в 1831 году, поэт написал «Сказку о царе Салтане». И начинается она так:
Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.
«Кабы я была царица, –
Говорит одна девица, –
То на весь крещеный мир
Приготовила б я пир».
– «Кабы я была царица, –
Говорит ее сестрица, –
То на весь бы мир одна
Наткала я полотна».
– «Кабы я была царица, –
Третья молвила сестрица, –
Я б для батюшки-царя
Родила богатыря».
Поэтический образ тридцати трех братьев-богатырей тоже использован Пушкиным. Помните: море «...Закипит, подымет вой, хлынет на берег пустой, расплеснется в скором беге — и останутся на бреге»:
Тридцать три богатыря,
В чешуе златой горя,
, Все красавцы молодые
Великаны удалые...
А приметы тридцать четвертого, чудесного сына поэт перенес на царевну Лебедь. Это у нее месяц под косой блесит, а во лбу звезда горит.
Пушкин был одним из первых собирателей русского фольклора. Именно он сделал шаг от любительства к науке, к научному собиранию.
Он записывал сказки, он записал 61 песню, он очень интересовался пословицами и поговорками.
В чем состоит научность пушкинского подхода к народному творчеству?
Прежде всего, в точности записи. Многие песни, впервые записанные им, встречали и позднейшие собиратели.
У Пушкина:
Трубчистая коса За нею гонялася,
Вдоль по улице шла, За нею гонялася,
Жемчужная пчелочка За косу хваталася...
Спустя 100 лет С. А. Бугославский записал около села Михайловского (черты псковского диалекта я не отмечаю):
Трубчистая коса Жемчужная пчелушка
Вдоль по улушке пошла. За нею гонялася,
За косу хваталася.
А посмотрите главу, где рассказывается о работе спировских школьников. Там тоже пушкинская запись песни «Как при вечере было, вечере...» очень близко подходит к записи, сделанной 140 лет спустя.
Но это еще не всё. Пушкин, записывая песни, отмечал их варианты. Например, песня «Девушка крапивушку жала...» оканчивается словами:
Что есть у меня одна матушка,
И да живет в деревне в печали.
Пушкин делает к последнему стиху такое примечание: «Поется также: Да и та старенька».
Поэт внимательно изучал условия жизни фольклорных произведений, обстоятельства, при которых они исполняются. Пушкин, как мы теперь сказали бы, был не только фольклорист, он был и этнограф, и историк. К «Трубчи- стой косе...» он дает такое пояснение: «Дни за два перед девичником кладут на блюдо ленты из косы невестиной. Брат ее или ближайший родственник носит его по улице. Между тем поют: «Трубчистая коса...» и т. д.».
Одно время Пушкин намеревался даже издать целый сборник песен. Сохранился конспект предисловия к этому, к сожалению, так и не вышедшему, сборнику.
Особенное внимание обращает поэт на песни исторического содержания. Кстати, и самое название — «исторические песни» — впервые встречается здесь. А теперь этот термин употребляют все ученые.
Свои записи песен Пушкин передал П. В. Киреевскому, который в эти годы объединил вокруг себя многих собирателей фольклора, писателей, ученых.
Вот одна интересная литературоведческая легенда. Вручая Киреевскому свое собрание народных песен, Пушкин задал ему такую задачу: «Там есть одна моя, угадайте!» П. И. Бартенев, записавший этот рассказ со слов самого Киреевского, добавил^ «Но Киреевский думает, что он сказал это в шутку, ибо ничего поддельного не нашел в песнях этих».
Почти то же самое вспоминает Ф. И. Буслаев: «Вот эту пачку, — сказал Киреевский, — дал мне сам Пушкин и при этом сказал: «Когда-нибудь от нечего делать разберите-ка, которые поет народ и которые смастерил я сам». И сколько ни старался я разгадать эту загадку, — продолжал Киреевский, — никак не могу сладить. Когда это мое собрание будет напечатано, песни Пушкина пойдут за народные».
Здесь, как видим, речь идет даже не об одном, а о нескольких, по меньшей мере двух текстах.
Записи Пушкина давно напечатаны. Обычно их помещают в приложении.
Как и предсказывал Киреевский, строки, созданные нашим величайшим поэтом, до сих пор идут за народные и вот уже полтора столетия как бы утрачены для читателя.
Интереснейшая задача — определить, какие же строки принадлежат Пушкину (а сомнения в точности его слов нет). Но нелегко это сделать. И прежде всего, потому, что Пушкин глубоко знал и изучал фольклор; он, по выражению Виссариона Григорьевича Белинского, был истинно национальным, народным поэтом.
И в своем творчестве Пушкин часто обращается к фольклору. Вспомним, сколько народно-поэтических элементов в «Капитанской дочке»: там в эпиграфах к каждой главе песни и пословицы, ими пересыпана речь героев. А знаменитую песню «Не шуми ты, мати зеленая дубравушка...» поют пугачевцы.
В его библиотеке были все лучшие сборники тех лет: «Древние российские стихотворения» Кирши Данилова, «Собрание разных песен» М. Чулкова, «Собрание старинных русских сказок», «Русские пословицы» И. Богдановича и многие другие.
Эти книги он постоянно перечитывал, использовал. По-видимому, «Не шуми ты, мати зеленая дубравушка» взята им из чулковского сборника.
Но чаще Пушкин обращался к живому, звучавшему вокруг него фольклору. Он слушал песни, сказки Арины Родионовны, крестьян в Болдине и Михайловском, специально разыскивал песни о Пугачеве во время поездки в Оренбург. На ярмарках, в праздники, около монастырей, одетый в простонародную одежду, он знакомился с нищими, со слепцами, которые пели старинные духовные стихи.
Лермонтов — поэт иного склада, чем Пушкин. Но и он в своих произведениях, когда изображал народную жизнь, обращался и к устному народному творчеству. У его есть произведение «Ашик-Кериб». Это переложение восточной сказки. Слово «ашик» нам ничего не говорит. Но это не совсем точная передача хорошо известного слова «ашуг» — «народный певец».
Мы уже вспоминали «Песню про купца Калашникова». Как в былинах, описывается у Лермонтова царское застолье: все пьют и веселятся, только один молодец невесел... Точно так же, как и в былинах, поэт прибегает к гиперболе (преувеличению) в изображении красоты, богатства и силы героев. В «Песне про купца Калашникова», как и в народных песнях, много различных повторов, устойчивых фольклорных символов, сравнений, эпитетов.
Лермонтов создал в «Песне» и образ народных певцов; он приводит их приговорки и прибаутки («Ай, ребята, пойте — только гусли стройте! Ай, ребята, пейте — дело разумейте! Уж потешьте вы доброго боярина и боярыню его белолицую!»).
Степана Калашникова казнили.
