Морской дьявол - Иван Дроздов

— И не зверь вовсе. Это он на вид страшный, а так — ничего. Он только гладит, ласкает… Конечно, противно. Бр–р–р!.. А так — ничего.

Вошел Кранах — красный, возбужденный. Кивнул Дарье:

— Ты иди! Не нужна сегодня.

И когда та уже была у двери, крикнул вдогонку:

— Да ты смотри только. С ребятами не путайся. Я ведь узнаю.

Дарья с силой захлопнула дверь. Этим напутствием она была недовольна.

Кранах пригласил Тимофея к столу и за трапезой заговорил о цели своего приезда. Как всегда, к делу подводил окольными путями:

— Нужны ракеты, твои ракеты. Под них дадут деньги, но есть одно но: ведомство на Смоленской. Там сидят монстры, и с ними нет никакого сладу. Нужен дьявольский ум, медвежья хватка и змеиная хитрость. Ты можешь показать мне человека, который всем этим обладает?

— Могу! Он сидит передо мной: его зовут Кранах Пап.

— Да, Пап младший, потому что есть еще и старший, мой отец Спартак Пап. В семидесятых годах был напечатан роман, и там моего папашу попытались осмеять, но помимо воли писателя получился образ вполне симпатичный. Сейчас он по причине лишнего веса никуда не выходит, но по телефону может договориться обо всем, — он может купить, и может продать самую современную водородную бомбу. Может вам достать танкер или авианесущий крейсер, может сделать новую поп–звезду, а может бездарному кандидату наук схлопотать Нобелевскую премию. Таков мой отец. Мы любим громкие имена. Я знаю одного недоучку, так он — Ломоносов. У нас есть Шекспир, есть Пушкин, и есть все цари на свете — от Птоломея до канцлера Германии Бисмарка. Расчет прост: на дурака. В создании машин есть принцип: на дурака; на случай, если дурак нажмет не тот рычаг. Мой отец тоже говорит: все в жизни надо делать на дурака. Ты говоришь то, что тебе надо говорить, а дурак верит. Ты делаешь то, что тебе надо делать — дурак тоже верит. А их, дураков, много. Отец говорит: в России ты встретишь тысячу человек, и все они дураки. Даже великий певец, или поэт, или трижды лауреат — они тоже дураки. Потому что верят. Смотрят тебе в рот и — верят. Да, такова Россия. Исключений здесь нет. Разве, что вот ты. Ты умный, и с тобой легко иметь дело. Вот сейчас нужны ракеты.

— Сколько? — прервал его философию Тимофей.

— Много. Мы весь мир закидаем ракетами.

— Мир меня не интересует. Мы можем давать ракеты из расчета восемь себе, а две за рубеж. Да и то в страны, которые нам не угрожают. В дружественные, прежде всего славянские.

— Славяне — нищие, а нам нужны деньги. И на пополнение бюджета, и на развитие завода. Кому и сколько продавать, куда вывозить — решаем мы, а вы делайте ракеты. И будет у вас много денег: и у вас лично, и у завода. Теперь так: рыночные отношения. Я знаю: вы свихнулись на социализме, но я реалист. Пришел рынок, я его принял. И социализм забыл. И забыл комсомол. И партию тоже. Рынок так рынок. Я пустился плавать по его волнам. Вы тоже поплывете со мной. Иначе сдохнете с голоду. И вместе с вами сдохнут все рабочие, — те, кого раньше называли правящим классом, а Хрущев кланялся ему и говорил: «Ваше величество». Так вот, этого величества не было и нет. Есть нищие, бомжи, пьяницы и те, кто на рынках служит кавказцам. Величество — это мы: я, ты и особенно мой отец, который по телефону может сделать все.

— Хорошо, хорошо, — я Ваше величество знаю, понял давно, а теперь еще и вижу, какое вы Величество. Давайте ближе к делу. Когда и сколько денег вы можете перечислить на счета нашего завода?..

Курицын решил действовать; пусть Кранах перечисляет деньги, а уж когда и в каком количестве готовить ракеты — это дело будущего. Тимофей вступал в игру и твердо верил, что он сумеет обхитрить и переиграть Кранаха вместе с его отцом.

Потом Кранах встречался с Барсовым и, обговорив все дела, уехал.

И снова от него ни слуху ни духу.

Молчал и посол на Востоке, обещавший устроить заказы на самолет. И только недавно приехавший из Москвы генерал интересовался новым типом вертолета, который, было, уже начали выпускать на заводе, но с приходом демократов прекратили.

Генерал много не говорил, ничего не обещал, но регулярно утром являлся на завод, начинал с посещения конструкторской вертолетной группы, которую Барсов вновь собрал и просил ее совершенствовать слабые узлы машины, уточнять расчеты, усиливать, укреплять всю систему механизмов. Потом генерал шел в вертолетные цеха, беседовал с рабочими, просил их не покидать завод, не разбегаться в случае нового безденежья, а если и уходить на заработки, то на время. И при этом говорил: «Вертолеты нам нужны, и нужны именно ваши». И тоже жаловался на скудные подачки из бюджета, не позволяющие военным заказать большую партию машин.

На генерала тоже мало надеялись. А деньги на счетах завода таяли.

Барсов с Тимофеем все чаще оставались дома — или у директора на квартире, а в другой раз у Курицына. Неожиданно у них все–таки случилась маленькая радость: Маша позвонила и, захлебываясь от счастья, сообщила, что ей дали главную роль в балете Чайковского «Щелкунчик», и она уже ее станцевала, и был такой успех, которого здесь не знали. С ней заключили контракт на три года и выдали три миллиона долларов, которые она в тот же день и перевела в Питер на счет матери. При этом сказала: «Так мне велел Руслан. Он берет меня на иждивение». И с детской радостью заключила: «Мне нравится быть у него на иждивении».

Елена Ивановна полмиллиона положила на счет мужа. Сказала:

— Тряси, как знаешь, а на остальные не зарься. Пусть лежат у меня на черный день.

Барсов тут же поделил их с Тимофеем по–братски: половину ему, а половину себе. Лежал у него под стеклом список многодетных рабочих и инженеров; каждому из них выдал по пятьсот долларов. На «черный день» у него осталось лишь сто тысяч.

Тимофей со своей долей поступил еще размашистей; и он одарил многодетных мужиков, особенно же — матерей–одиночек, дал десять тысяч долларов Полине. Затем позвонил Дарье:

— Ты меня помнишь?

— Помню. После встречи с вами моя мамочка дала мне четыре тысячи долларов. Такую кучу денег я никогда в руках не держала.

— Как же ты ими распорядилась?

— Положила на книжку и понемногу даю маме.

— А она?..

— Продолжает пить, но теперь все чаще бывает трезвой. И своему дружку денег не дает. Он ее ударил, а она угостила его настольной лампой по голове. Он лежал в больнице, а теперь вышел и ее боится.

— Заслужил, значит, вот и получил. А ты сейчас приходи ко мне. У меня к тебе дело есть. Приходи.

И Дарья пришла к нему на квартиру. Юбочка у нее короткая. Села в кресло, коленки обнажились рискованно глубоко. Ноги у нее крепкие, длинные, для бальных танцев подходящие.