История Смутного времени в России. От Бориса Годунова до Михаила Романова - Александр Нечволодов

По-видимому, несколько мягче относились к казакам власти Троице-Сергиевой Лавры. Обитель Живоначальной Троицы была всего в 64 верстах от Москвы, под которой стояли казачьи таборы, причем отряды этих казаков беспрерывно появлялись у самого монастыря; кроме того, и приказы, основанные к лету 1611 года в стане подмосковных ополчений, оказались теперь в казачьих руках. Все это заставляло Троицкую Лавру жить в мире с казачьим правительством. Ловкий келарь Авраамий Палицын, получив великие милости у короля под Смоленском, сумел приобрести себе сторонников и среди казачьих атаманов, которые оказывали различные услуги Лавре. Поэтому Дионисий с братией, зная все великие прегрешения казаков, все-таки верили в возможность их соединения с земскими людьми для общего подвига во благо Родины, и в Троицких грамотах, составляемых «борзыми писцами», они призывали всех на защиту православия против польских и литовских людей, не делая различия между земскими людьми и казаками, но однако упоминая: «Хотя будет и есть близко в ваших пределех которые недовольны, Бога для отложите то на время, чтоб о едином всем вам с ними (подмосковным ополчением) положите подвиг свой страдати для избавления православныя християнския веры…»

Тем не менее, после убийства Ляпунова негодование против казаков охватило весьма многих земских людей, и они решили совершенно отделить свое дело от них.

Приведенную нами выше последнюю грамоту патриарха Гермогена «бесстрашный» Родя Моисеев доставил в Нижний Новгород 25 августа, где она, разумеется, была прочтена всеми властями и разослана по всем городам. Прочел ее и простой нижегородский посадский человек, торговец мясом – «говядарь», правивший должность земского старосты, – Козьма Минин Сухорук, которого около этого же времени посетило видение: святой Сергий Радонежский явился ему и повелел разбудить спящих – казну собирать, ратных людей наделять ею и с ними идти на очищение Московского государства.

Горячие, как огонь, слова заключенного в узах патриарха и чудесное явление преподобного Сергия произвели сильнейшее впечатление на Козьму. Сердце его загорелось рвением совершить великий подвиг во имя Родины, и к подвигу этому как нельзя более подходил весь его душевный склад.

Решившись на подвиг, Минин начал действовать прежде всего среди своих посадских, в «земской избе», где он со слезами говорил, что настало время «чинить промысел» против врагов, причем рассказал о бывшем ему явлении преподобного Сергия. Присутствовавший тут же стряпчий Биркин, недоброхот Минина, человек двусмысленного поведения, служивший прежде Вору, насмешливо сказал на это: «Ну не было тебе никакого видения», но Минин пригрозил ему и тихо ответил: «Или хочешь ты, чтобы я открыл православным, что ты замышляешь»; тогда Биркин тотчас же замолчал. Горячее слово Минина нашло отклик в сердцах его слушателей, среди которых он пользовался величайшим уважением за свою высокую честность, за что и был выбран ими в земские старосты. По-видимому, в этой же «земской избе», стоявшей близ церкви Николая Чудотворца, на торгу (ныне близ пристаней на Нижнем Базаре), и был написан посадскими людьми первый приговор «всего града за руками» о сборе денег «на строение ратных людей», причем сбор этот был поручен Минину.

Таким образом, среди всеобщей растерянности и уныния, охвативших Московское государство после смерти Прокофия Ляпунова и распадения земского ополчения, нижегородские посадские люди по призыву своего земского старосты положили начало новому духовному подъему обитателей Московского государства для освобождения Родины совокупными усилиями всех ее верных сынов, ее «последних людей», как их называет летописец.

Нижегородские посадские люди «в лице своего старосты Козьмы, – говорит И. Е. Забелин, – и кликнули свой знаменитый клич, что если помогать Отечеству, то не пожалеть ни жизни и ничего; не то что думать о каком захвате или искать боярских чинов, боярских вотчин и всяких личных выгод, а отдать все свое, жен, детей, дворы, именье продавать, закладывать да бить челом, чтобы кто вступился за истинную православную веру и взял бы на себя воеводство. Этот клич знаменит и поистине велик, потому что он выразил нравственный, гражданский поворот общества с кривых дорог на прямой путь. Он никем другим и не мог быть сказан, как именно достаточным посадским человеком, который, конечно, не от бедной голытьбы, а от достаточных же и требовал упомянутых жертв. Он прямо ударял по кошелькам богачей. Если выбрать хорошего воеводу было делом очень важным, то еще важнее было дело собрать денег, без которых нельзя было собрать и вести войско. Вот почему посадский ум прямо и остановился на этом пункте, а главное, дал ему в высшей степени правильное устройство».

К делу, затеянному своими посадскими людьми, не замедлили примкнуть и все остальные нижегородцы. Скоро в городе была получена Троицкая грамота от 6 октября, призывавшая всех стать на защиту Родины. По этому поводу собрался на воеводском дворе совет: «Феодосий – архимандрит Печерского монастыря, Савва, спасений протопоп, с братнею, да иные попы, да Биркин, да Юдин, и дворяне и дети боярские, и головы и старосты, от них же и Кузьма Минин». На этом совете последний доложил, конечно, решение посадских людей, после чего было постановлено собрать всех обитателей в кремлевский Спасо-Троицкий собор и предложить им стать на помощь Московскому государству.

На другой день по звону колокола все нижегородцы собрались в своем древнем соборе. Тогда достойный и всеми уважаемый пастырь Савва Ефимиев, так же глубоко проникнутый сознанием необходимости жертв на пользу Родины, как и Минин, вышел на амвон и стал читать всему миру Троицкую грамоту, а затем произнес горячую речь, призывая граждан пожертвовать всем для спасения Родной земли.

После него держал слово Минин. «Буде нам похотеть помочи Московскому государству, – говорил он, – ино нам не пожалети животов своих; да не токмо животов своих, ино не пожалети и дворы свои продавать, и жены и дети закладывать, и бити челом, кто бы вступился за истинную православную веру и был бы у нас начальником».

Слова протопопа Саввы и Козьмы Минина произвели самое глубокое впечатление на всех нижегородцев. Начались оживленные сходки, и на них было положено, что всякий будет давать пятую или даже третью часть своею дохода. «Я, убогий, с товарищами своими, – объяснял Минин, – всех нас 2500 человек, а денег у нас в сборе 1700 рублей; брали третью деньгу; у меня было 300 рублей, и я 100 рублей в сборные деньги принес; то же и вы все сделайте». – «Буди так, буди так!» – восторженно отвечали ему. Одна вдова заявила: «Осталась я после мужа бездетной, и есть у меня 12 000 рублей, 10 000 отдаю в сбор, а 2000 оставляю себе».

Тогда же возник и важный вопрос: кому бить челом, чтобы принять главное начальствование над собираемой ратью. В Нижнем имелись свои добрые воеводы – князь Звенигородский и Алябьев. Но взоры всех были обращены на другое лицо. Для успеха дела надо было, чтобы во главе ополчения «последних людей» Московского государства стоял человек, известный всем своим воинским искусством и вместе с тем своей исключительной душевной чистотой. Нижегородцы за все Смутное время ни разу не впали в измену, а потому и искали таких крепких людей. Они положили избрать «мужа честного, кому за обычно ратное дело, который таким был искусен и который в измене не явился…» Выбор пал на стольника, князя Димитрия Михайловича Пожарского, потомка стародубских князей.

Князь Д. М. Пожарский, как мы видели, верно служил Василию Ивановичу Шуйскому, искусно отбивая воров и казаков от Москвы, а сидя в Москве, очень удачно действовал против тушинцев; после же свержения Шуйского с престола он признал временным главой государства, как и все лучшие люди того времени, патриарха Гермогена, затем самоотверженно ходил из Зарайска на выручку Ляпунова и один из первых пробрался в Москву перед ее сожжением Гонсевским, где доблестно дрался с поляками, пока не пал от ран и не был свезен в Троице-Сергиеву Лавру; отсюда, несколько оправившись, он отбыл в свою вотчину, сельцо Мугреево Суздальского уезда. В 1611 году Пожарскому было около тридцати пяти лет от роду; глубоко веруя в Бога и будучи беспредельно предан Родине, он вместе с тем зорко оберегал честь своего рода и отличался большой простотой и прямотой, за что в свое время невзлюбился царю Борису Годунову.

Послами к Пожарскому от нижегородцев отправились: печерский архимандрит Феодосий, дворянин добрый Ждан Болтин да изо всех чинов лучшие люди. Пожарский не отказался от предложенной почести, но сразу заявил, что желает отделить от себя заведование казной, к чему особенно стремились все военачальники вроде Заруцкого, Трубецкого и других воровских воевод, и прямо указал, что ею должен заведовать Минин: «Есть у вас Кузьма Минин; той бывал человек служивой, тому то дело за обычей».