Мертвая зыбь - Лев Никулин

сквозь годы мчась,

Но в конце хочу

других желаний нету

встретить я хочу

мой смертный час

так,

как встретил смерть

товарищ Нетте.

Такова была политическая атмосфера в середине двадцатых годов. И понятно, что верные стражи нашей родины - работники ОГПУ - должны были принимать меры, чтобы защитить находившееся в капиталистическом окружении первое в мире социалистическое государство. В тот период был, по существу, единый фронт европейских держав против Советского Союза. Лидером этих держав была Англия. Но в то же время официальные представители английской дипломатии лицемерно обвиняли Советский Союз во враждебности по отношению к Англии. По этому поводу Г.В.Чичерин напомнил тогда англичанам старую французскую поговорку: "Это очень опасное существо; когда на него нападают, оно защищается".

49

Несмотря на то что работа отнимала у Артузова очень много времени, он нередко выступал с докладами на предприятиях. К докладам готовился вдумчиво, рабочие слушали его с большим вниманием. Артузов постоянно следил за литературными новинками, в ящике стола у него всегда лежали только что вышедшие в свет книги. В свободные вечера бывал в театре, а из театра часто возвращался к себе в кабинет и оставался там допоздна, а иногда всю ночь. Так было и в тот вечер, когда, вернувшись из театра, он застал еще на службе Пилляра и Старова. Срочных дел на этот раз как будто не было. Они втроем сидели в кабинете Артузова. Старов поинтересовался, что смотрел Артузов в театре.

- "Три сестры"... В последний раз я видел эту пьесу лет тринадцать назад, в студенческие годы...

- Вряд ли меня тронула бы эта пьеса. Слишком далеко от нас то время... Полковник Вершинин, Тузенбах... Чехов все-таки идеализировал господ офицеров, - сказал Пилляр.

- А ты не ошибаешься? Я сегодня слушал, что говорил со сцены полковник Вершинин, и думал, кого он мне напоминает...

- Кого же?

- Когда я в первый раз, в восемнадцатом году, встретил Николая Михайловича Потапова, он говорил как мечтатель, благородный мечтатель. Я подумал, вот с такими людьми советская власть будет работать, это чистые люди. У Вершинина, у чеховского Вершинина, есть много общего с Николаем Михайловичем.

- Верно, - подтвердил Старов.

- Оба они - патриоты в самом высоком смысле слова. А вот, скажем, Соленый - другое дело. Он сегодня оказался бы по ту сторону баррикады. Именно такие люди стали белогвардейцами. Соленый чем-то напомнил мне Глебова-Рогдаева.

- Кстати, ты на него потратил много времени. Стоило ли? Ведь это явный враг.

- Дорогой товарищ Пилляр! В нашем деле легко ожесточиться... Враг-то он враг, и все-таки надо поискать в нем искорку совести. Феликс Эдмундович говорил нам: лишение свободы виновных людей есть зло, к которому мы вынуждены иногда прибегать, чтобы в будущем восторжествовали добро и правда.

- Дзержинский не только так говорил, он эти слова написал в приказе, заметил Пилляр. - Все это верно, и наступит такое время, когда не потребуется лишать людей свободы, а тем более жизни... Но иной раз трудно сохранить хладнокровие. Вот случай: месяца два назад я выезжал в Одессу по делу бывшего ротмистра фон Рогге...

- ...которого сигуранца перебросила из Бессарабии?

- Да. Это садист, изверг, колчаковец. При допросе он мне эдак с улыбочкой говорит: "Много я вашей братии перевешал". И тут же рассказал, как по его приказу запороли насмерть двадцать семь крестьян в Оренбургской губернии. Откровенно говоря, хотелось сразу же его пристрелить, как бешеную собаку...

Пилляр даже побледнел, вспоминая этот допрос. Вообще он был молчалив, но на этот раз разговорился:

- Конечно, я сдержался, и, оказалось, не напрасно. Под конец этот изверг "сломался": плакал, молил пощадить, выдал своего сообщника.

Артузов слушал, по привычке ходил по комнате и остановился у карты на стене.

- Какая огромная наша страна! Какая протяженность границ! Тысячи и тысячи километров... Турецкая граница - горы, ущелья... Надо крепко запереть все щели, особенно в районе Батум - Артвин. Может быть, в эту минуту какой-нибудь новый фон Рогге пробирается через границу, пока мы тут философствуем...

- Можно пофилософствовать. Сегодня у нас затишье.

- "Трест" себя оправдывает, - продолжал Артузов, - хотя с его "гостями", которые идут через "окна", у нас много хлопот. А затем, каждый раз, когда Якушев или Потапов переходят границу и отправляются в Париж или в Варшаву, я в большой тревоге. Ведь они ходят по острию ножа.

- Но делают это искусно.

- Да, но не надо забывать, что для них это смертельный риск. У Якушева семья, дети. Потапову за пятьдесят" он болеет, ему трудно делать переходы через границу. Конечно, мы стараемся все предусмотреть, но всего не предусмотришь. Малейший просчет - и человек может погибнуть... Думал ли я, когда получал диплом инженера, что буду ловить шпионов и диверсантов? И кто из нас думал об этом? Но пока существует капитализм - наше место здесь.

Прозвенел телефонный звонок Артузов взял трубку:

- Расшифровали? Читайте... - Он повторял вслух то, что ему читали: "В Армавире арестован курьер генерала Улагая. Казачий офицер. При аресте оказал сопротивление".

Еще телефонный звонок по другому аппарату.

- Иду, Феликс Эдмундович. - Обращаясь к Пилляру и Старову: - На Северном Кавказе, видимо, действуют не связанные с "Трестом" монархические группы. Вот вам и затишье! Сегодня нам вряд ли придется отдыхать.

И Артузов вышел из кабинета.

50

"Племянники" больше не стремились в Ленинград. Там, по их словам, "не было никакой общественности". Стауниц сообщил, что в Ленинграде большие аресты и, по его мнению, под Москвой, на даче, "племянникам" будет безопаснее, чем в городе. Марии Владиславовне поручили "химию" - проявление написанной особыми химическими чернилами корреспонденции из-за границы. Якушев, навещая Захарченко, удивлялся ее энергии и выносливости.

- Старею, - говорила она, - чувствую, что это мои последние силы. Вы видите, я все отдаю "Тресту".

Как-то раз он прочел ей письмо от Высшего монархического совета, подписанное Марковым:

"С помощью румын мы собираемся составить русский корпус для своевременного вступления в Малороссию. Румыны уверены в войне и готовятся... Наша работа все более стягивается к Румынии, где зреют большие возможности для сосредоточения наших сил. Как отнеслись бы у вас к отказу от Бессарабии и военному участию румын..."

Мария Захарченко слушала, не выражая особого интереса.

- Возмутительно! - сказал Якушев. - Как мы, МОЦР, можем смотреть на отказ от Бессарабии? Отдать Бессарабию за разрешение формировать на территории Румынии русский корпус?

- Что же вы ответили?

- Ответили, что в румынском вопросе только прямо выраженное приказание великого князя Николая Николаевича может заставить нас изменить взгляд.

- А по мне, все равно. Лишь бы началось. В общем, все это старческая болтовня. Я вижу только одного способного человека - Кутепова. Когда вы встретитесь с ним?

- Я предлагал устроить встречу в Данциге, Ревеле, Риге, а мне навязывают Париж. Нам диктуют, но мы не принимаем диктата.

- Играем в амбицию?

Глаза ее горели, лицо исказилось. "Вот ведьма", - подумал Якушев.

- Вам предлагают Париж, вас приглашают, а вы возитесь с поляками!

- Благодаря полякам у нас есть два "окна" на границе, есть визы в любую страну, будет плацдарм - лесные дачи. Но мы не хотим платить за это шпионскими сведениями. Дело не в амбиции, а в том, чтобы чистыми руками взять власть. Поймите!

Она немного успокоилась:

- Я никогда ни черта не понимала и не понимаю в вашей высокой политике. Я хочу одного - чтобы законный государь въехал в Кремль и рядом с ним Александр Павлович!

- Разве мы этого не хотим? Мы хотим видеть Россию во всем могуществе, а не разорванную по клочкам соседями. А знаете ли вы, что этот самый Марков пытался от имени Монархического совета заключить договор с польским генштабом, а его отшили и предложили сноситься через нас, через "Трест"?

- Может быть, то, о чем вы говорите, важно, но я хочу дела, понимаете ли, дела!

- Что вы называете делом? "Возню с револьверчиками, булавочные уколы", как говорит Врангель?

- Врангель? Он работает на себя! Я хочу, чтобы вы встретились с Кутеповым! Где угодно, хоть на луне, но встретились.

В это время послышался условный стук в дверь.

- Радкевич?

- Нет. Вероятно, Стауниц.

Действительно, это был Стауниц. Остановился на пороге и сказал не без яду, обращаясь к Якушеву:

- Флиртуете?

- Еще бы!.. - вздохнул Якушев и, как всегда, легко и не без изящества перешел на светскую болтовню: - Был бы я лет на десять моложе... "Ты помнишь ли, Мария, один старинный дом и липы вековые над дремлющим прудом?"

- Это чьи стихи? - заинтересовалась Захарченко.

- Угадайте: "Безмолвные аллеи, заглохший старый сад, в высокой галерее портретов длинный ряд..." Алексея Константиновича Толстого. "Ты помнишь ли, Мария, утраченные дни?"