Сильварийская кровь - Антон Орлов

Эти трое и он принадлежали к разным человеческим породам – и притом к породам, между собой люто враждующим.

Вчера он сказал тому жуткому типу, что режет глотки, вот и подвернулся шанс оправдать репутацию. Только действовать надо по-умному, хватит с него позорища в Кайне… У них численное преимущество, все вооружены. Если он выскочит перед ними, потрясая кинжалом, и произнесет что-нибудь благородное, итог будет плачевный.

Оглядев россыпь мусора на неровных гранитных плитах, он обнаружил то, что надо: кусок ржавой водопроводной трубы. Обмотал один конец тут же подобранным ветхим лоскутом. Заодно зачерпнул грязи и погуще перемазал лицо, чтобы эти подонки наверняка его не узнали, если доведется встретиться в будущем.

Когда он, сто лет назад, мечтал о драке с инспектором Креухом, когда вызвал на злополучный поединок Фрешту, ему хотелось себя показать, выяснить отношения, а с этими выяснять нечего. Напасть внезапно и всех троих оглушить, пока не опомнились.

Они поволокли упирающуюся жертву дальше по галерее. Девушка безнадежно всхлипывала, мужчины возбужденно посмеивались и ругались. Марек крался за ними вдоль стены, как кот на охоте.

– Пустите, пожалуйста…

– Молчи, сука!

Пора. Сжимая обеими руками обмотанную тряпкой железяку, он метнулся из тени и обрушил свое оружие на голову франту в кружевном жабо. Любитель жестоких развлечений упал, как подрубленный. Крутанувшись, Марек нанес такой же удар одному из тех, кто держал девушку. Этот оседал медленно, с закатившимися глазами, по лицу стекали темные струйки… Нечего было засматриваться на кровь. Третий толкнул свою добычу на Марека и выхватил кинжал. Увернувшись, Марек швырнул ему в ноги тяжелую трубу – толку-то, отскочил! – и тоже достал нож.

Судя по всему, он лучше, чем противник, видит в темноте, и на этом его преимущества заканчиваются. Чары щита?… Шельн советовала ни в коем случае их не использовать, чтобы не дать наводку Гилаэртису, и вдобавок он не настолько хорошо ими владеет, чтобы применить в драке, когда нужно и двигаться, и смотреть в оба.

Ражий громила в куртке с блестящими галунами пошел на него, раздвинув губы в угрожающей ухмылке. Он тоже был взбешен: какой-то чумазый люмпен, по сравнению с ним сущий заморыш, за здорово живешь вышиб мозги у его принципала и теперь имеет наглость угрожать ему -откормленному, тренированному, вооруженному! Сейчас этот оборзевший сопляк или бросится наутек, или полезет на рожон…

Ни то ни другое. Первое, что сделал Марек, оказавшись лицом к лицу с последним мерзавцем, – это пинком отшвырнул подальше магический фонарь. Светящийся сосуд, помещенный внутрь металлической оплетки с удобной ручкой, уронил громила, выбывший вторым. От удара о каменную плиту фонарь не разбился, зато теперь улетел за двойной ряд толстых колонн, и галерея погрузилась в темноту. Ничего, кроме пятен слабого и вкрадчивого лунного света.

Марек шагнул вбок, обходя врага. Тот развернулся, выставив перед собой кинжал. Он был силен и умен и уже понял, что нарвался на противника с кошачьим зрением. Впрочем, это не означало, что он готов стать легкой добычей: сделаешь ошибку – напорешься на клинок, вот Марек и кружил, как мелкий хищник вокруг матерого быка, дожидаясь удобного момента для атаки.

Давно бы сбежал, если бы не девчонка – не бросать же на середине, раз угораздило ввязаться в это дело. Когда ее отпустили, она сделала несколько нетвердых шагов, прислонилась к стене и обессиленно сползла на корточки. Бледное пятно зареванного лица, платье порвано. Если б она смылась, он бы тоже рванул отсюда со всех ног, пока не прирезали, а теперь придется пойти до конца – и хорошо, если до победного.

Громилу он никак не мог достать, но и тот его до сих пор не достал, несмотря на свое неоспоримое превосходство. Марек решил, что все равно с ним разделается. Фрешту он покалечил почем зря из одного только распаленного самолюбия, потому что дурная кровь в голову ударила, так неужели сейчас отступит?

Запнувшись о тело, лежавшее поперек галереи, противник потерял равновесие. Вот он, момент! Марек метнулся вперед, резанул по горлу и отскочил. Изготовился нанести следующий удар, но увидел, что незачем: хрипя и обливаясь кровью, громила опустился на колени, уткнулся в своего сообщника с размозженной головой. Кинжал звякнул о камень.

Марек отступил, не выпуская врагов из поля зрения – вдруг кто-нибудь очнется, соберется с силами и метнет нож, – и охрипшим после драки голосом сообщил:

– Все в порядке. Все нормально, не бойся. Я могу тебя проводить, чтобы никто больше не тронул. Девушка всхлипнула. Он смотрел на нее в нерешительности, не зная, что еще сказать, чтобы она

поскорее опомнилась.

Темнота за колоннами зашевелилась. Вспыхнуло несколько пар глаз, послышались шорохи. Гоблины. Мелковатые, юркие – возможно, подростки. Кто с ножом, кто с дубинкой, кто с кастетом.

– Значится, так, слушай сюда, – гнусаво заговорил вислоухий, с носом, похожим на свиной пятачок. -Ты промышлял на нашей территории, и все это наше, сечешь? Уступишь по-хорошему или как?

– Девушка моя, – твердо заявил Марек, хотя в груди что-то оборвалось: их целая стая, и в темноте они видят не хуже, чем он.

К его удивлению, вожак возражать не стал.

– Забирай себе человечицу, а все ихнее будет наше.

– Ладно, – согласился Марек и протянул руку девушке: – Вставай, пойдем отсюда. Я тебя провожу. Теплые дрожащие пальцы ухватились за его ладонь. Запах мятных конфет и дешевых духов. Они отошли не несколько шагов, когда позади окликнули:

– Эй, паря!

Марек обернулся, приготовившись к осложнениям.

– Ты тока это самое, без обид, – вожак изобразил щербатую улыбку. – Правила у нас такие. Это был твой вступительный взнос, а когда в следующий раз кого тут завалишь, возьмешь свою долю деньжат и шмотья, все будет по понятиям!

Остальные уже копошились вокруг тел, шарили по карманам, проворно стаскивали перстни с пальцев, ботинки, испачканную кровью дорогую одежду.

– Хорошо, договорились, – отозвался Марек. Возвращаться сюда он не собирался.

Они одолели до середины вымощенную гнилыми досками дорожку через мусорные развалы, когда его спутница заговорила:

– Я живу в Шмелином квартале, это за Малым мостом через Томону. Тебе, наверное, далеко будет меня провожать.

– Мне без разницы, куда идти. Меня из дома выгнали.

– А-а… – она тихонько шмыгнула носом. – Меня тоже. А тебя за что?

– За все сразу. Плохо учился, дрался, не слушался.

На улице с дряхлыми кособокими домишками, кое-как приподнимающими над землей свои рассохшиеся хребтины, их облаяла невидимая за щелястым забором собака.