Голодная бездна. Дети Крылатого Змея - Карина Демина

Кем?

Мэйнфорд не знал.

И конечно, если останется жив, он спросит у Тельмы. У нее можно. Она поймет. Она и так видела больше, чем кто бы то ни было. И если не отвернулась, то в этом есть смысл. Но все это еще случится. Быть может. А пока… пока ему придется говорить о Нью-Арке.

О голосах.

И об улицах, которые пустели с наступлением темноты. О заколоченных окнах, о дверях, обитых железом, размалеванных символами, которые, впрочем, не способны были защитить от ночных гостей.

Об этих гостях, собиравших дань с каждого, кто готов был платить.

А если нет…

…девочка, распятая на кровати. Ей едва ли исполнилось тринадцать. Она была жива и живой осталась, если безумие можно назвать жизнью. В «Тихой гавани» ей нашлось место, и это было все, что Мэйнфорд мог для нее сделать.

…мужчина, прибитый к стулу. И еще одна женщина, она была уже стара, а потому ее убили быстро. Отчасти милосердие.

…старая бойня и сицилийские боевики, подвешенные на крюках, выпотрошенные…

…стрельба.

…и резня.

Запах крови, всегда и везде, настолько въевшийся в тело, что от него не спасало и дегтярное мыло. Ощущение полного безумия, которое не остановить.

Вельма в черном вдовьем платье.

С платочком. С семейным юристом, бледным и дрожащим, но отнюдь не от страха перед полицией. О нет, недовольства Вельмы он опасался куда сильней. И говорил, слегка заикаясь, требовал доказательств, обвинял в душевной черствости… грозился встречными исками.

А Вельма смеялась.

Нет, естественно, не вслух, это было бы слишком. Но взгляд ее, манера держаться — все было насмешкой.

Вызовом.

— Из-за чего все началось? — уточнила Тельма, устраивая голову у него на плече. Мэйнфорд не имел ничего против.

— Война?

— Да.

Простой вопрос. Очевидный. На первый взгляд очевидный, но…

Почему Мэйнфорд никогда не задавал его себе? Не потому ли, что имелся не менее лживо-очевидный ответ?

— Ее мужа убили…

— Кто?

— Так и не удалось выяснить. Он многим поперек горла встал, — Мэйнфорд закрыл глаза. У него с памятью отношения были сложные. — Среди наших имелось мнение… не самое популярное мнение, но все же, что над этим ублюдком кто-то стоял… кто-то состоятельный и при власти. Способный прикрыть задницу не хуже, чем альвийская магия, иначе он бы не протянул столько. Да, посадить его, благодаря усилиям Вельмы, было затруднительно. Но ведь есть и иные… способы.

Она не стала уточнять, какие именно.

А вот Мэйнфорд добавил:

— Это легенда… одна из многих, которые ходят по Управлению.

Нынешнее дело буквально соткано из легенд.

— Если плохо себя вести… очень плохо… если потерять край, то однажды за тобой явится Ликвидатор. Его никто и никогда не видел, однако почти все уверены, что он существует. И все ждали, когда же этот долбаный Ликвидатор приберет грешную душонку Ги… а он все не шел и не шел… пока однажды Ги не обнаружили. Его не просто убили. Его посадили на кол, точнее, на пику от ограды здания мэрии, но она вполне себе кол заменила. Вскрыли брюхо, вывалили кишки. А в живот засунули живую крысу…

Мэйнфорд осекся: все же не самой лучшей идеей было рассказывать такие подробности.

— Там еще хватило… в общем, потом установили, что умирал этот ублюдок долго, мучительно. А при этом никто и ничего не видел, не слышал и вообще… несколько дней царила полная тишина. Красть и то перестали со страху. А потом кто-то решил, что женщина, даже если она альва, не удержит клан. И началось…

Он замолчал, пытаясь вспомнить, что именно упустил.

А ведь упустил же.

Приход?

И легенда, которую пересказывали шепотом, но все до последнего уборщика соглашались: Ги заслужил свою поганую смерть, каждую секунду агонии… нет, не то.

Раньше.

Первая стычка.

Ресторан, в котором боевиков Вельмы расстреляли, а с ними и парочку посетителей. Ответный удар и перестрелка на углу Шаппей-стрит, после которой остался с десяток трупов.

Нет. Не то…

Что-то должно было случиться раньше, что-то довольно простое и, очевидное, потому и оставшееся незамеченным.

— Ее сын, — Мэйнфорд открыл глаза. — Незадолго до этого погиб сын Вельмы… точнее, Ги самолично перерезал ему глотку. Заподозрил, что сынок метит на его место…

Идиот.

Все они идиоты, если пропустили такое.

— По официальной версии его убили при попытке ограбления, но все знали правду. Ги не скрывал. И наши… информаторы шептались, как он хвастал, что избавился от выродка.

— И она его убила?

— Вполне возможно. Знаешь, такую версию ведь не рассматривали даже. Привыкли, что Вельма всегда стояла за ним. Было время, когда к ней пытались найти подход. Это же какой свидетель… Старшую кровь не запугать. Да и домой она хотела вернуться… так думали… но она всегда оставалась верна избраннику.

— Пока не выпустила ему кишки.

— Похоже на то, — и Мэйнфорд — слепец, хотя тогда его никто не просил заниматься Вельмой. Ему поручали те безнадежные дела, которые стоило кому-то поручить хотя бы затем, чтобы оформить бумаги.

Большего от него и не ждали.

И не желали.

— И получается… если она любила сына, почему не спасла?

— Не смогла. Не захотела… и не в любви дело, — как ни странно, но близость Зверя помогла лучше понять логику иных. — Не в нем дело, а в том, что Ги вовсе вышел из-под контроля. Или… вопрос клятвы? Альвы ведь дают клятвы. И обходят их. Но для этого тоже нужен повод. Смерть ребенка — веская причина, чтобы забыть о клятве… а может, ей просто надоело прятаться в тени. Или все и сразу?

К чему теперь гадать?

Зверь отыщет Вельму, если она все еще жива.

— Десять лет назад… — Мэйнфорд позволил себе провести когтем по шее Тельмы.

Временное ограничение.

Дополнительный фактор.

И что получается?

Дети.

Свирель, уводящая их под землю… это совсем другая история? Или была другой до тех пор, пока кому-то, кто стоит рядом — иначе Гаррет не веселился бы так перед смертью, — не стала нужна свирель.

Альвы.

Боги масеуалле.

Замок… жертвенный камень… нет, на камень Мэйнфорд лег много раньше, а десять лет… десять лет назад Гаррет попросил показать ему подвалы и был настойчив. Что это? Очередное совпадение? Или не следует гоняться за призраками да плодить тени на пустом месте?

— Война… и мама… потом ты сорвался, и если бы не Кохэн, то тебя убрали бы… допустим, сначала в больницу… а потом из больницы. Переводом. Переездом… — Тельма рассуждала вслух, и в ее рассуждениях была своя логика. — Вряд ли ты бы смог сопротивляться… дар блокировали бы. Да…

Она замолчала.

— Ведь твой брат пытался… те его таблетки. Ты говорил, что они и дар блокируют.

Все равно не складывается. Мэйнфорду нужна его допросная и полчаса тишины. А еще Зверь, который сумеет взглянуть на рисунок по-новому. И доступ к делу Кохэна.

Сам Кохэн.

Тельма.

Док, с которым произошло что-то странное, если он предал.

— Знаешь, мне кажется, что мы все равно что-то пропустили, — Тельма произнесла это очень и очень тихо. — Ответ в памяти… я бы заглянула в нее…

— Нет.

— Я и сама не горю желанием. Я ведь понимаю, что он не шутил, тот целитель… лучше, чем кто бы то ни было, понимаю… и знаю границы своих сил. Мне так кажется. Но ответ ведь там. А если я сейчас отступлю? Мы отступим? И проиграем?

На этот вопрос ответа не было.

— Мы сейчас встанем, — Мэйнфорд поднялся первым и руку подал. — И поедем на Остров. Выберем тебе люкс… у них своя собственная внутренняя система защиты. Ты останешься отдыхать. А я… кое-что проверю.

— И будешь звонить? — она прищурилась, точно заранее подозревая его в попытках скрыться.

— Буду, — это обещание Мэйнфорд дал легко.

Звонить он и вправду будет. Хотя бы затем, чтобы проверить эту неугомонную девчонку.

На Острове смеркалось.

Здесь были красивые закаты, каждый — сценарная постановка для утомленного примы-солнца. И оно, блистая роскошью алых шелков, неспешно спускалось в морские глубины.

Здесь пахло свежестью и солью.

Но теперь Зверь остро чуял фальшь этих запахов. Ему Остров не понравился. Слишком… инаковый. Спеленутый заклятьями так, что и дышать получалось с трудом. Покоренный. Утомленный.

Лишенный сил, которые нужны, чтобы жить.

Он и не жил, он существовал в строго отведенных для того рамках. И если однажды щиты рухнут, Острова не станет. Он не будет сопротивляться ни морю, которое с удовольствием перемахнет через игрушечные валы-волнорезы, ни ветру. Напротив, он, в суицидальном очищающем порыве, охотно раскроет зевы улиц морской воде. И сам же стряхнет соленые брызги судорогой землетрясения.

Не выдержат дома.

И небоскребы-иглы упадут первыми, сминая под тяжестью своей игрушечные строения, слишком красивые и кружевные, чтобы удержаться.