Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети - Евгений Морозов

В нью-йоркском саммите приняли участие такие компании как “Фейсбук”, “Гугл”, “Ю-Тьюб”, MTV и AT&T, а также Бирманская сеть глобального действия, Сеть по предотвращению геноцида, Коалиция по спасению Дарфура и т. п. (Представитель “Балатарин” – известного иранского общественно-политического сайта – посетил второй саммит АМД в Мексике.) Форум был призван послать еще один четкий сигнал: американские компании (возможно, подталкиваемые правительством) играли важную роль в процессе демократизации, а цифровые технологии (прежде всего социальные сети) – это орудие борьбы с угнетателями. “Любое сочетание этих [цифровых] инструментов увеличивает шансы на успех организаций гражданского общества вне зависимости от того, насколько недружелюбна к ним среда”, – объявил Джаред Коэн. (Это, пожалуй, одно из лучших современных определений и киберутопизма, и интернетоцентризма.)

Впечатленные успехом колумбийской группы, американские чиновники решили воспользоваться социальными сетями как стартовой площадкой для пестования инакомыслия и выразили готовность спонсировать, если потребуется, создание новых сайтов. Так, в 2009 году Госдеп США провел на Ближнем Востоке конкурс на право потратить 5 миллионов долларов на проекты, которые способствовали бы “развитию или оптимизации существующих платформ социальных сетей для внедрения идей гражданской активности, просвещения молодежи, политического участия, терпимости, предпринимательства, расширения прав и возможностей женщин и ненасильственного разрешения конфликтов”. (Воистину, нет проблемы, которую не могли бы решить социальные сети!) Скорее всего американские чиновники отмахнулись бы от эксперимента с Фонтаном аистов как от досадного препятствия, осложняющего ведение дел в новой цифровой среде, и не сочли бы его веской причиной для того, чтобы больше не пытаться извлечь пользу из колоссальной энергии социальных сетей. Но, быть может, преследуя краткосрочные, прикладные цели политической мобилизации, они не учли долгосрочное воздействие социальных сетей на политическую культуру закрытых обществ?

Прежде чем начать отвечать на этот вопрос, следует вернуться к истории с копенгагенским фонтаном. Обе интерпретации результатов этого эксперимента (первая – это нелепость, вторая – яркий пример мобилизационной способности интернета) страдают недостатками. Ни одна из них удовлетворительно не объясняет, что дает участникам кампании само участие в подобных сетевых начинаниях. Разумеется, большинство их – не безмозглые роботы, которые нажимают кнопки, указанные сетевыми вожаками, не задумываясь о том, что творят, и не пытаясь разобраться, как их участие в таких сообществах повлияет на их взгляды на демократию и важность инакомыслия. Ни одна из двух соперничающих интерпретаций не показывает, какого рода влияние сетевые кампании могут оказать на действенность и популярность остальной офлайновой и индивидуальной деятельности. Хотя заманчиво об этом забыть сейчас, в эпоху социальных сетей, борьба за демократию и права человека разворачивается и в офлайне, и в ней участвуют насчитывающие десятки лет существования НКО, а также отдельные храбрые одиночки, не связанные ни с какими организациями. Прежде чем принять “цифровую” политическую деятельность за действенный способ оказать давление на авторитарные правительства, политикам стоит всесторонне изучить ее влияние и на самих активистов, и на общий ход демократизации.

Возвращение Кьеркегора

Чтобы критически оценить значение эксперимента Колдинга-Йоргенсена, нам следует обратиться к другому датчанину – Серену Кьеркегору (1813–1855), который считается основателем философии экзистенциализма. Он жил в интересное время, не так уж не похожее на наше. В первой половине XIX века в полной мере проявились социально-политические последствия промышленной революции и эпохи Просвещения. Европейская “публичная сфера” расширилась до невероятного масштаба. Газеты, журналы и кофейни превратились во влиятельные культурные институты, и общественное мнение стало играть все большую роль.

Большинство философов и публицистов, живших в одно время с Кьеркегором, считало это великое уравнивание признаком демократизации. Сам он, однако, думал, что это ведет к утрате обществом сплоченности, к пиршеству равнодушных рассуждений, к триумфу бесконечного, но пустого интеллектуального любопытства, которое не позволяет глубоко вникнуть ни в одно дело. “Никто из публики по-настоящему не занят ничем”, – с горечью записал Кьеркегор в дневнике. Люди неожиданно заинтересовались всем – и ничем. Буквально все – и возвышенное, и нелепое – сравнялось настолько, что не осталось ничего такого, за что стоило бы умереть. Мир начал уплощаться, и Кьеркегору это крайне не нравилось. Его заботило то, что болтовня в кофейнях ведет лишь к “устранению… различия между молчанием и речью”. Молчание для Кьеркегора было очень важно. Он считал, что только тот, кто способен хранить молчание, умеет говорить по существу.

С точки зрения Кьеркегора, проблема болтовни (олицетворяемой “абсолютно деморализующим бытием ежедневной прессы”) состояла в том, что она лежала за рамками политических структур и мало влияла на них. Пресса принуждала людей буквально обо всем иметь собственное мнение, не поощряя их совершать соответствующие мнениям поступки. Часто люди оказывались настолько перегружены информацией, что откладывали сколько-нибудь важные решения. Отсутствие готовности себя чему-либо посвятить, вызванное многообразием возможностей и легкой доступностью средств для быстрого разрешения трудностей, было целью критики Кьеркегора.

Философ полагал, что люди обретут мудрость и наполнят жизнь смыслом, посвящая себя чему-либо рискованному, глубокому и подлинному (одно из его любимых слов), выбирая цели, принимая взлеты и падения, усваивая опыт. “Если вы способны быть человеком, опасность и суровое осуждение бытием вашего легкомыслия помогут стать им”, – вот как Кьеркегор сформулировал воззрение, теперь известное как экзистенциализм.

Нетрудно догадаться, как отнесся бы Кьеркегор к современной интернет-культуре, охваченной круглосуточными разглагольствованиями, кипящей от идей и связей. “Последствия безответственности прессы и нейтрального освещения событий, которые предвидел Кьеркегор, целиком воплотились во Всемирной паутине”, – пишет Хьюберт Дрейфус, философ из Калифорнийского университета в Беркли. Мир, в котором стремление к социальной справедливости не требует большего, чем показ “социально ответственного” статуса в “Фейсбуке”, сильно огорчил бы Кьеркегора. Мы вряд ли нашли бы его аккаунт в “Твиттере”. Можно с уверенностью сказать, что сайты вроде RentAFriend.com (где можно “арендовать” из ста тысяч зарегистрированных членов “друга, с которым можно пойти на мероприятие или вечеринку, который поделится с вами своими уменьями или хобби, поможет встретиться с новыми людьми, покажет вам город”) вряд ли пришлись бы Кьеркегору по вкусу. (Украинские предприниматели применили ту же модель к политике. Любое из многочисленных политических движений, устраивающих митинг, теперь может нанять зарегистрированных на специальном сайте пользователей. В основном это студенты, которые всего за четыре доллара в час готовы скандировать любые политические лозунги. Эти предприниматели точно не попали бы в число френдов Кьеркегора в “Фейсбуке”.)

И все же философия Кьеркегора полезна для осмысления этических и политических проблем, связанных с “цифровой” политической деятельностью, особенно в авторитарных государствах. Одно дело, когда идейные активисты, и прежде ежедневно рисковавшие жизнью из-за своего противостояния режиму, пользуются “Фейсбуком” и “Твиттером” для своих целей. Может, они и переоценивают действенность сетевых кампаний или недооценивают их риск, однако их намерения искренни. Совершенно иное, когда индивиды, чей интерес к некоей проблеме случаен (или они не имеют вообще никакого интереса и поддерживают то или иное начинание только под влиянием друзей) собираются и начинают кампанию по спасению мира.

Легкомысленность такого рода Кьеркегор считал разлагающей человеческую душу. Подобное морализаторство сейчас может показаться неуместным, но пока еще никто не сверг диктатора, надев клоунскую маску и отпуская шуточки о гильотине. Даже если контекст благоприятствует демократизации, оппозиционное движение, состоящее из мягких, бесхарактерных людей, вряд ли сумеет воспользоваться открывшимися возможностями.

Проблема массовой политической деятельности в социальных сетях состоит в том, люди занимаются ею скорее для того, чтобы впечатлить знакомых. В этом случае она не имеет ничего общего с увлеченностью определенными идеями и вообще политикой. В этом нет вины интернета. В колледже многие вступали в студенческие клубы главным образом потому, что стремились произвести впечатление на приятелей участием в чрезвычайно амбициозных начинаниях вроде спасения планеты или предотвращения очередного геноцида. Теперь можно выставить напоказ доказательство своего соучастия. Описывая на страницах “Вашингтон пост” эксперимент с фонтаном, Колдинг-Йоргенсен объяснял: “Точно так же, как нам нужны вещи, чтобы обставить дом и тем самым показать, кто мы, в ‘Фейсбуке’ нам нужны культурные ‘вещи’, которые представят нас публике такими, какими мы хотим выглядеть”.