Яма (СИ) - Тодорова Елена

Пауза интервалом в разорванные секунды, которые в зеркальном измерении являлись беспрецедентной вечностью.

Ослепительная белизна перед глазами.

Стонущий вздох.

— Что скажешь, дорогая мурзилка? Член мой в свою сладкую штучку хочешь? Вот так?

[1] Земфира

21.2

Глаза Ники невольно распахнулись, на максимум расширились. Столь откровенными речами Градский ее еще не испытывал.

В низ ее живота, словно после стимулирующей инъекции, со всего тела по кровеносной системе устремилась жгучая теплота. Закрутилась там сладко и томительно, вызывая инстинктивные сокращения мышечных тканей.

Судорожно втянув воздух, Градский прижался ко лбу Доминики своим лбом. Быстро, словно в горячке, облизал губы и, тяжело выдыхая, продолжил с той же развращающей настойчивостью:

— Хочу распечатать тебя. Хочу, чтобы моей была всецело. В полном, бл*дь, объеме. Хочу быть в тебе. Везде. В каждом уголке твоего тела. Тр*хать тебя хочу, Кузя. Иметь твое охр*ненное тело с той же силой, с которой ты имеешь мой долбанутый рассудок.

Слегка потянул палец из ее лона и тут же, вызывая у Ники беспорядочные частые стоны, толкнул назад.

— Ладно, — все, что у нее получилось выжать в ответ на поток его откровений.

Градский повторно замер.

— Что "ладно"? Какое "ладно"? Я порвать тебя хочу, понимаешь? Причинить боль, слышишь?

— Но ведь это неизбежно, — возразила, из последних сил хватаясь за ускользающую ясность сознания.

Выскользнул. Переместил влажные пальцы с ее бедра на живот. Восхитительная наполненность внутри нее исчезла, оставляя после себя чувство мучительного разочарования.

— Да, такова физиология. Женщина подчиняет духовно, мужчина — физически. Но… Я, бл*дь, не могу этого сделать, — хрипло и надсадно выдохнул. — Не могу. И все тут.

— Почему?

— Сама говорила, Плюшка. Ты — хорошая, я — обыкновенный придурок.

— Необыкновенный.

Вжав пальцы в ее живот, он слегка усмехнулся.

— Если это комплимент, Кузя… то слабо получилось…

— Ты мке нравишься таким, какой есть, — заявила, понижая голос до шепота. Помолчав, уточнила: — Именно таким.

Градский качнул головой.

— Я — псих, — поморщившись, словно от боли, прикрыл глаза. — Но без тебя, кажется, мне просто п*здец…

— Не надо… без меня, пожалуйста…

— Не смогу.

Замерли, вглядываясь друг другу в глаза. Под налетом взвинченных до предела эмоций перспективу дальнейших действий представляли с трудом.

Градский хотел бы, чтобы кто-нибудь сверху подкинул ему долбанное руководство: что можно, что нельзя… И план на будущее дробными пунктам. Он бы следовал, с одержимой скрупулезностью.

Ника тоже не знала, что делать и как воспринимать тот объем нескладной информации, что он ей дал. В воспаленном сознании все слова Градского скоропостижно растаяли, будто вершинки айсберга в кипящем киселе.

Елозя спиной по мягкому ворсу, она сдвинулась дальше по ковру, чтобы, минимизируя физический контакт, восстановить самообладание и ясность мыслей. Но парень тотчас последовал за ней. Зафиксировал коленями раскинутые бедра и снова навис.

Снова затянулась пауза, которую до краев заполнил темный голодный взгляд Градского. Несмотря на неопытность, Доминика поняла его без слов. Но, склоняясь все ниже и заставляя ее буквально вжиматься в ворсистое покрытие, он все же озвучил:

— To, что я понимаю, что тебя нельзя трогать, вовсе не означает, что я тебя сразу отпущу.

Впился в ее губы с необузданной страстью. Ворвался в рот языком, сходу целуя глубоко и стремительно. Потом, чуть погодя, так же внезапно замедлился, касаясь языка и неба Ники с какой-то невыразимо мучительной лаской. Влажно присасывался поочередно: то к верхней, то к нижней губе. С дразнящей легкостью проходился по ним языком. И так по замкнутому кольцевому ритуалу, оставляя на губах Доминики и внутри нее свой одуряющий вкус. Волны дрожи, скатывающиеся по нежной девичьей коже от шеи до пальцев ног, наполняли ее тело удивительной энергией. Мощной, искрящейся, опаляющей, однозначно способной убить, но вместе с тем действующей позитивно — окрыляя и вознося до небес.

Отпрянув и жадно глотнув воздух, Градский каким-то абсолютно ошалевшим взглядом торопливо и в то же время по восприятию невыносимо медленно мазнул по обнаженному телу Ники.

Замер этим диким взглядом на ее груди. Прошелся руками, словно по чему-то бесценному. А затем, напротив, бесцеремонно смял пальцами у основания, собирая и приподнимая упругую плоть. Склонившись, накрыл один из торчащих сосков ртом и жестко, до тягучей боли, всосал.

Раскачиваясь в неге разрушающего наслаждения, Ника способна была лишь громко вздыхать и беспорядочно стонать, выгибаться дугой, и елозить по ковру, не замечая, как мягкий ворс от таких трений начинает раздражать кожу.

Очередная остановка Градского, после его же безумных допинг-кросс-маневров, как ушат холодной воды на голову Доминики.

— Сережа…

"Да ты, блин, издеваешься???" — мысленно проорала, а на деле дыхания и сил не хватило. Уставилась на сканирующего хмельным взором ее тело Града.

— У меня с тобой казанок вообще не варит, Плюшка. А ты все лезешь и лезешь дальше в душу, — задержал ее рассеянный взгляд. — Не понимаешь, да? Я и сам тебя туда протаскиваю, каюсь. Себе такое рисую, даже не представляешь. Я все хочу! Я губы твои хочу. Тр*хать, угу, — остановившись, прикрыл глаза, втянул с шумом воздух. — Нагибать тебя хочу, ставить раком… Тр*хать с такой силой, чтобы у тебя в теле все мышцы дрожали. Чтобы ты кричала, Кузя… Это грубо, знаю, но… Возможно, если бы я не пробовал все это раньше, не думал бы о тебе таким образом… Не могу мыслить иначе… Хочу от тебя — все и сразу.

Наклонившись, снова огладил ладонями ее уже воспаленное и покрывшееся скупой испариной тело. Сцепляя зубы и слабо через них выдыхая, Ника приготовилась к продолжению варварского набега.

Все, что Градский ей говорил, производило на нее странный эффект. С одной стороны, впечатляло своей суровой откровенностью, а с другой — проваливалось в сознание с поразительной для нее беспечностью.

"Да делай со мной, что хочешь, Градский…"

Озвучила свои мысли бездумно, на томном выдохе:

— Делай со мной все, что хочешь, Сережа…

И он делал. Только не все. Выражался грубее, чем действовал. А значит, приходило к Доминике понимание, не отпускал себя. Не отдавался своим желаниям полноценно.

Вставив в нее два пальца примерно до половины, хрипло простонал. Двинувшись дальше, буквально, как зверь, зарычал. Согнув фаланги, прижал, насколько это возможно, к промежности оставшуюся часть ладони.

— Ты такая тесная, такая горячая, такая мокрая… Сдохнуть, как хочу сюда…

Свободной рукой сжал одну из ее грудей и всосал наэлектризованный предыдущими ласками сосок.

Пальцами начал ее тр*хать, выбивая из разгоряченной плоти хлюпающие звуки и воздействуя сразу на все потаенные чувствительные точки. Шокируя девичье тело волнами дичайшего и умопомрачительного удовольствия.

— Сережа…

Хотелось, чтобы и он с ней…

Запрокидывая голову, Доминика отрывисто отвечала на его неглубокие, будто ловящие ее надсадное дыхание, грубоватые поцелуи. А затем… следуя сумасшедшему порыву, поддевая трясущимися пальцами резинку, сдернула с бедер Градского трико. Прикоснулась к вздыбленному твердому члену ладонью. Примерила на весу его массивную тяжесть. Прошлась вверх-вниз и обратно.

— Остановись, — выдавил Градский, тяжело и шумно дыша.

Отпрянул назад.

— Не хочу. Не хочу. Не хочу, — зашептала часто, не прекращая движения. — Потрогай меня там… им… Сережа… По-настоящему хочу. Полностью. Тебя хочу полностью. В себя. Хочу тебя.

Он качнул головой, словно отмахиваясь от вызванного ее словами и ситуацией в целом наваждения. Отодвинулся еще дальше, окончательно разрывая контакт. Выпрямился, стоя на коленях.