Полынь и порох - Дмитрий Вернидуб

– Ой, Алешенька, какой ты теперь франт! Тебя за подвиги наградили? Мы все слышали от Женьки, как ты со студентами оборону спасал. Ты здоров? Может, тебе чаю горячего? Я сейчас, пойдем!

– Подожди! – Алексей высвободил правую руку. – Это тебе, Уленька… Говорят, он скоро зацветет.

На ладони стоял небольшой горшочек с кактусом.

Кактус Алешка сменял у беженки на полкаравая черного хлеба. Тетка, не веря своему счастью, долго рассказывала про уход и заодно про свою ботаническую таганрогскую жизнь и покойного мужа – капитана торгового судна.

Уля ожидала чего угодно – тюльпанов и даже пришельцев из другой, забытой, невероятной жизни, роз, – но только не милого «ежика», посланца дальних экзотических стран. Она бросилась показывать кактус Анюте и другим сестрам милосердия, собрав вокруг себя весь медперсонал и даже ходячих раненых. Все хотели его потрогать, тянули пальцы к маленьким иголочкам. Только приход доктора Захарова развел персонал по своим местам.

Мельников ботанической новости значения не придал.

– Алешка, – в Серегиных серых глазах отражалась тревога, – от Походного люди в штаб приехали, так-разэтак! Степной отряд уже в Константиновской!

Лиходедов резко поднялся со стула, продолжая держать Улины ладони в своих.

– А Походный атаман?

– Федорин – начальник штаба Походного, прислал своих людей, в тряпки их душу.

– Ну, вот и случилось. Серега, как думаешь, может, к Ивану Александровичу сейчас пойти?

– Я думаю, что ни к чему лишний раз дергать полковника. Да и нам перед федоринскими мелькать нечего. Лучше давай через Пичугу записку подсунем.

– Идет.

Друзья подошли к станичному правлению с тыла, и Мельников постучал в окошко четыре раза. Через минуту Шурка стоял перед ними.

– Вы чего?

– Да так, прогуляться вышли! – съязвил Серега – Те, что из Степного отряда, тяни их налево, в штабе?

– Со всем командованием сидят, чай пьют. Я слышал, завтра наши в Константиновскую собираются, к Походному атаману.

– А Иван Александрович едет? Узнай у него, что делать. Или записку подсунь.

– Ладно, попробую. Я скоро бумаги ему понесу.

Вскоре Пичугин сам нашел Алексея. Конные ординарцы базировались в соседнем со штабом дворе. Мельникова к тому времени уже услали в Раздорский полк.

– Смоляков велел передать, что вечером, когда визитеры уедут, ждет нас у себя на квартире.

Вечер девятого апреля выдался ясный и прохладный. По степи гулял легкий ветерок, гоняя запахи оживающей в предчувствии грядущего сева земли. Заместитель начальника штаба Донской армии квартировал неподалеку от станичного правления, в просторном доме уважаемого старейшины-казака.

В комнате на втором этаже, где собрались все члены «тайного общества», горел медными боками принесенный хозяйкой самовар, предвещая скорое чаепитие. Винтовки стояли в углу, а ходики с размалеванной кукушкой отсчитывали драгоценные минуты мирных, как думали хозяева, посиделок. Иван Александрович сказал им, что у его племянника нынче день ангела, и он ждет его с друзьями в гости. Роль племянника выпало исполнять Журавлеву, как самому удаленному от штаба члену конспиративной группы.

– Итак, что мы на сегодняшний день имеем? – начал полковник, когда дверь за принесшей связку баранок казачкой закрылась. – Первое: одиннадцать ящиков из того, что было в Новочеркасском казначействе. Пока что умозрительно.

– Одиннадцать ящиков золотых слитков, – волнуясь, поправил Лиходедов. – Мы все знаем.

Он говорил от имени всех участников операции, накануне постановивших раскрыть перед начальником штаба свои карты. По мнению друзей, обстановка складывалась так, что больше играть в неведение становилось непозволительно.

– Господи, так вы уже в курсе?! – Иван Александрович опешил. Его лицо сначала изобразило неподдельное удивление, а потом на щеках выступил румянец смущения. Опытный офицер, полковник, не знал куда девать глаза.

– Простите меня, ребята, – тихо сказал он. – Я давал слово. Поклялся не разглашать… В то время для вас это было благо. Поверьте, я мучался и собирался вам рассказать. Вы имели полное право знать, за что рискуете жизнями.

– Да не переживайте вы так, господин полковник, – успокоил Барашков. – Мы вас понимаем. Да и замок цифровой случайно открылся… Давайте лучше посмотрим, что нам сдала злодейка-судьба.

Смоляков помолчал, выпил залпом стакан воды и продолжил прерванный ход рассуждений:

– Ладно, второе: Ступичев, увезенный неизвестными, сначала работал на красных по немецкому заказу. Для чего? Тут, на мой взгляд, все ясно: красные платят немцам за оружие и возвращают долги. Потом подъесаул решил разбогатеть. Третье: полковник Федорин, по приказу которого увезли золото, завтра встречает нашу делегацию в Константиновской. Вопрос: где теперь Ступичев? Если у Федорина, то мне завтра устроят очную ставку и потребуют объяснений. Если подъесаула у них нет, меня должны арестовать сразу.

– Можно вопрос? – по-школьному поднял руку Барашков. – А если Ступичев у них и даст показания против вас? Этот гад способен на все. Выходит, вас попытаются арестовать без разговоров в любом случае.

– Вероятно. Федорину выгодно обвинить меня, даже если часть золота у Походного атамана. Хотя бы для того, чтобы ослабить руководство Заплавской группы. По вызывающему поведению его посланцев, Гущина и Семилетова, я понял, о чем завтра пойдет разговор, – о переподчинении наших частей Походному атаману Войска Донского. Наличие созданного нами Временного Донского правительства никак не вписывается в представления Попова и его окружения о верховной власти на Дону. И помяните мое слово, господа партизаны, большая часть наших казаков их поддержит.

Лиходедов, насилу оторвав глаза от связки румяных бубликов, необъяснимым образом оказавшихся у хозяйки, спросил:

– Подождите, господин полковник, а если вы скажете, что мы нашли украденное золото?

– Ей-богу, ты наивный человек, Алешка, – Мельников постукал себя по лбу ладошкой. – Они скажут: хотел украсть, а теперь шкуру спасает. У Ступичева теперь золота нет, в тряпки его душу, и он сделает все, что скажет Федорин, чтобы шкуру спасти.

Пичугин долго переводил удивленный взгляд с одного на другого, поправлял очки, и уж было открыл рот, но Мельников, всегда точно знающий, что хочет сказать Шурка, вкратце пояснил:

– Он про суд офицерской чести, лжесвидетельство и все такое.

– Александр, – обратился к Пичугину полковник, – вы, несомненно, правы, но суд чести, остающийся последним средством, хорош только в присутствии третьей, незаинтересованной, стороны. В нашем случае она должна быть очень авторитетной.

– Ею могли бы стать старшие офицеры от обоих отрядов, – предположил Вениамин, – исключая штабных.

Иван Александрович вздохнул:

– Боюсь, что это невозможно. Многие сочтут такой суд междоусобицей. И принесла же нелегкая этих водоплавающих кавалеристов! Эх, немного бы времени…

Шурка снова попытался вставить словечко, но Серега и тут его опередил:

– Ты про открытое письмо генералу Алексееву и его тиражирование, журналист? Я же говорил тебе, так-разэтак…

– Да нет же, – возмущенно выдохнул Пичугин, – я про то, что Добровольческая армия идет на Ростов! Сегодня разъезд Барцевича в Задонье прибыл. Об этом все знают, а после, под вечер, на имя господина полковника багаевский ординарец донесение доставил! Я хотел передать, да все уже ушли. Вот!

Шурка вынул из кармана гимнастерки сложенный вдвое запечатанный сургучом пакет.

– Так это же от Сорокина! – воскликнул Смоляков, вытаскивая на свет отсыревший лист бумаги.

Друзья возбужденно обступили полковника.

– Эх, господа партизаны… – покачал он головой, понимая, что поступает не по правилам, и принялся читать вслух.

Сорокин сообщал, что Добровольческая армия уже вступила в пределы Донской области и установила связи с восставшими против большевиков казаками Егорлыцкой, Мечетенской и Кагальницкой станиц, впоследствии составивших Задонскую группу. Ротмистр сообщал, что командованию добровольцев стало известно о новочеркасских событиях, и, как только армия подойдет к Ростову, в штаб Донской армии генералом Алексеевым будет послано представительство для координации боевой работы. Кроме того, предполагается, что часть делегации войдет в объединенную комиссию по расследованию причин исчезновения Донского золотого запаса. Кто возглавит комиссию, пока не ясно. По мнению Сорокина, вопрос о золоте встал еще и потому, что, со слов беженцев, какие-то антибольшевистские силы, скорее всего немцы, внезапно повели наступление на Таганрог.

– Сногсшибательно! – выразил общее настроение Барашков, разламывая на две части баранку и отдавая половину Пичугину. – Вот теперь, уважаемый Александр, ваш писательский талант будет как нельзя кстати. И если полковник Федорин захочет арестовать нашего господина полковника, то Иван Александрович торжественно вручит ему копию рапорта генералу Алексееву вместе с письмом ротмистра Сорокина!