Аз победиши или Между землёй и небом - война - Сергей Стульник

- Чем мужик от выпердка отличается главным образом, - с омерзеньем в голосе промолвил Вилли, не выдержав, - так это тем, что, когда валяется на полу, связанный нонками, жаждет смерти. Чтобы не превратиться в такое вот дерьмо.

- Хорошо сказал, брат, - похвалил Грэй. - Но это дерьмо сейчас сказануло кое-что гораздо лучшее. Из его слов и, признаться, из мыслей, я заключил, что она до сих пор не знает, что я - не толпа, иначе бы постаралась захватить живым. И не знает, кто я - в лицо. И не понимает отчетливо, какую роковую роль я играю в поставленном ею фильме. Образно говоря. На ее месте я бы, хоть ради перестраховки, сюда отрядил сотни четыре отборных головорезок, из которых по меньшей мере половина слышала бы мысли так же хорошо, как слова. Ну что ж, это отрадно. Инкогнито штука полезная. Очень надеюсь, что сохранить его, как одно из самых мощных средств арсенала, мне удастся и в будущем. Ее подвела гипертрофированная самоуверенность, знаешь, брат. Казалось бы, сам факт существования Квартала мог бы ей намекнуть, что в жизни никогда не получается все так, как хочется. Женщина... Женщина и есть.

- Ох, устал я твой бред слушать, - сказал Вилли со вздохом отчаяния. - Когда уже делом займемся, хоть каким-нибудь?!

- А мы чем занимались?! - возмутился Грэй. И тут же грустно улыбнулся. - Скоро, Вилли. Всего через... - он опять глянул на браслет, ...час и четырнадцать минут, одиннадцать секунд.

- А с этим что? - брезгливо спросил Вилли. - Мудилой грешным?

- Не убивайте меня-а! - канючил выпердок, глотая слезы и сопли. - Я же вам ничего не сделал...

- С этим? - задумчиво посмотрел на ноночьего раба Грэй. - Дай подумать... Он, конечно, не виноват, что таким дерьмом стал... Но, с другой стороны, он таким и был всегда, иначе подавилка его бы не одолела... да, Вилли?

- Угу, - буркнул Вилли. - Из подавилки мужику два пути, в выпердки либо на тот свет...

- Сколько тебе говорить, что на тот свет без тела не попадешь? раздраженно сказал Грэй. - Ну что за прилипчивый самообман, это расхожее выражение...

- Все так говорят, - пожал плечами Вилли. - Уж какое есть.

- А ты сам как думаешь, правильно говорят?

- Хрен его знает. Не думал я об этом, чего пристал?!!

- Спокуха, брат, тихо, не ори. Ну так что с ним делать будем, а?.. Жалко его, конечно, однако он меня видел...

- Чего его жалеть? - удивился Вилли. - Нонки нас когда жалели?

- Ты прав. Не то слово... Ну что ж, свидетелей, советуют бывалые люди, лучше убрать, дабы потом они не убрали тебя самого... Когда-то же надо начинать, в конце концов. С нонками жить, по ноночьи выть. Эх, ма... Кстати, брат, знаешь, о чем этот урод думал, пока топал сюда, меня вязать?

Вилли вопросительно посмотрел на Грэя.

- Он настолько красочно и сосредоточенно, со смаком, так что даже я издалека уловил, представлял себе, какими способами будет иметь извращенный секс со скрученным, закованным в наручники типом, у которого ему приказали взять браслет. Он потому и звено свое не брал, чтоб не делиться. Знаешь, я всякие способы знаю, но кое-что, им воображенное, даже мне неизвестно было. Талантливый, е-мое...

- Ну, кот... - засопел Вилли, поворачиваясь к выпердку.

- А... я... а... - не нашелся что сказать раб нонок.

- Покедова, мужик, - Грэй отодвигающим жестом отстранил Вилли, заметь, комплимент тебе какой напоследок делаю, котик. Хотя ты его, извини, не заслужил. - И Торопыга неторопливо поднял винчестер.

- Не на-а-адо!!! - заорал выпердок, выпучивая глаза, выгибаясь и трясясь как эпилептик в припадке. - Аа-а-а-а-а-а!!!!!!...

Его дикий вопль прервало громкое "бу-бух" обреза.

- Накрой его чем-нибудь, - тихо сказал Грэй. - И не зажигай фонарик, ради бога моего... Хрен с тем, что уже тьма настала кромешная. Посидим в темноте. Покурим, помолчим. С почином поздравить не забудь, Неудачник.

- Ты что, Грэй?! - Вилли редко когда и чему в жизни так изумлялся; никогда даже, быть может, ТАК. Так, что даже назвал напарника по имени, чего не делал, соблюдая мужиковы традиции, никогда. Так сильно он не изумился даже когда впервые с компьютером поговорил. - Это что, первый вражий труп на твоем счету?!!

37. БАНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ,

каких в этом мире не счесть

- Бра-а-ат, курить е-есть? - растягивая слова, спросил Михаила какой-то прохожий паренек.

..."Полвосьмого уже, она заждалась", - с тайной надеждой думал Михаил, торопясь возвратиться в квартиру Марины. Торопился он с двумя пакетами, набитыми продуктами, в руках. Марина такие когда-то называла "плОстиковыми", и сколько он ни убеждал ее, что, во-первых, они не пластиковые совершенно, а во-вторых, плАстик надо говорить, а не плОстик, она только улыбалась и продолжала говорить по-своему. Ну, нравилось ей, чтобы это слово так звучало, и все тут.

Михаил улыбнулся и сам, вспомнив эту милую деталь. И подумал: "По крайней мере, хочется верить, что ждет...".

В этом городе неплохо обстоят дела с обеспечением населения продовольствием! - удивился он, пробежавшись по магазинам. И очереди небольшие... Фортуна улыбнулась, подкинув подарок: в винном отделе имелся неплохой рислинг! "Определенно, это добрый знак, - подумал Михаил, покупая крымский массандровский "Алькадар", - буду надеяться, что судьба и далее проявит свою благосклонность..."

Маришка такая злая, думал он, торопясь возвратиться, такая несчастная, у нее же глаза кричат, вопят о том, как ей плохо одной жить, как душит ее одиночество... Глаза у нее как у больной собаки, грустные, выразительные. А носик с виду горячий, опять же - как у больной собаки... Это, наверное, после слез... Плачет в подушку, по ночам, да... Еще бы. Самое страшное ощущение - когда плачешь в подушку, сознавая, что никому ты в этом мире не нужна... не нужен... Боже, как я ее понимаю!..

Он вспомнил, как впервые ее увидел. Сколько лет-то минуло, господи?.. Семь с половиной, да. Строгая такая, серьезная, отчужденная, словно не от мира сего. Даже в убогом детдомовском платьице она не выглядела дурочкой, а ля "я у мамы скотница", Королевой смотрелась, на голову возвышалась над окружающими. И глаза... Глаза как у шахматиста в цейтноте: внимательные, подмечающие каждый штришок бытия, каждое движение, целеустремленные, сосредоточенные. Взгляд человека, отлично сознающего свое предназначение и свои возможности, идущего к своей цели, рассчитывая каждый шаг. Никаких шуров-муров на первых курсах, никаких охотничьих рейдов, с умыслом заполучить столичную прописку. Впрочем, уже к концу второго семестра было ясно, что ей подобные амурные варианты ни к чему: аспирантура для нее готовилась уже тогда. Талант, говорили. Дар божий!.. И глаза... какие у нее глаза были... "Кажется, я полюбил ее, как только увидел ее глаза. С первой встречи. Осознал разумом гораздо позднее, когда уже было поздно...". Первые курсы - самое счастливое время... Кроме Светки, с которой в одной общаговской комнате обитала, она допускала "внеслужебные" отношения лишь с ним, Михаилом. Вначале оказались объединены общей темой, совпадением научных интересов, заветной мечтой, угнездившейся в сердцах и умах с детства. У него - с тех пор, как заболела мама, у нее - с того черного дня, когда погибли родители... Бились над темой несколько лет, позднее - он в одиночку копья ломал, и кажется, наконец-то появилась надежда, сейчас, именно сейчас... "Ты нужна мне сейчас как никогда, Мариш... И не только мне. Теме нашей... Конечно, если ты скажешь - брось, я брошу. Ради тебя - все, что хочешь. Но как было бы великолепно... не бросать тему, а снова, как раньше, вдвоем работать, ну и, конечно...". Но об этом он боялся даже мечтать, опасался сглазить. Официальный предлог приезда: приглашение Института вернуться, он добивался его целый год, только он один знает, каких унижений ему это стоило, и ему таки поверили, поверили, что ее можно реабилитировать... Первые курсы - самое счастливое время. На втором - сблизила общая работа. Стали встречаться помимо лекций, семинаров, лабораторий. Прикоснуться к ней боялся, не то что поцеловать. Тем более она как-то, в разговоре по-душам, призналась, что отдаст свою девичью честь только МУЖУ, если сумела сохранить ее в детдомовском аду, то так просто не расстанется... Постепенно Михаил все лучше узнавал ее, и с удивлением обнаружил, что у Марины, поди ж ты, имеются в жизни, кроме науки, другие пристрастия. Автомобили любила самозабвенно, к примеру. Говорила, что машина для нее, - как человек. (Иногда добавляла, правда, что тяга к автомобилям для женщины не очень естественна, но с улыбкой объясняла, что это, видимо, влияние окружающей среды, мира, который построили и властвуют в нем - мужчины, которые во всяких технических железяках души не чают!). Если за машиной хорошенько смотреть, вовремя ремонтировать, техосматривать, с умом на ней ездить, любить ее: тогда автомобиль ответит взаимностью, послужит хозяину столько, что диву дашься. Так и человек, говорила. Загоняет себя. Отравляет страхом, ненавистью. Губит всяческими противоестественными привычками. Любить надо, говорила. Когда каждый полюбит ближнего и дальнего как себя самого, то исчезнут болезни, войны, смерть даже, наверное, хотя не могла объяснить, необходимо ли бессмертие, не погубит ли оно главное: осознание того, как прекрасна жизнь! Искала вместе с ним корень страха и ненависти. В мозгу искали. Она верно сказала. У человека все в мозгу. Душа - тоже. И чувства. Там и пытались нашарить. И вот он, кажется, разыскал заветный ключик... Клерикалы скажут, конечно: "Кощунство!". "Но, сдается мне, - подумал Михаил, - я таки нашел ее, Душу. Не в пятках, а в мозгу, как Марина предсказала. И даст Бог, то, что я разыскал, не будет применено как мост для переправы в естество человека всех мерзостей, всех извращений, всей грязи, накопившейся за долгие тысячелетия развития вида. Это самое страшное, если я дам возможность использовать отысканный клад во зло, во имя разрушения, а не во благо... Не позволю!!!".