Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку - Филип Фармер

— Я пытался, — ответил Кэрмоди. — Ив первый раз это у меня не получилось.

— Хм-м. Понимаю.

— Во мне что-то выключилось, — сказал священник. — И ясно почему. Я почувствовал, или, вернее, почувствовала какая-то бессознательная часть меня, что я должен пострадать за горе, причиненное миссис Фрэтт и ее сыну. Это ощущение не поддается логике, потому что моя боль ничем бы ей не помогла, а уж мне тем более. Но бессознательный ум имеет свою собственную логику, как ты сам прекрасно знаешь. — Он пошевелил раненым пальцем. — Не болит.

— Заболит, когда анестезия перестанет действовать. Но ты уже сможешь контролировать эту боль. Или ты по-прежнему намерен причинять себе страдания?

— Думаю, что нет. — Кэрмоди сел. Собственное тело казалось ему слабым и, как ни странно, голодным. — Я хочу есть. Сколько времени?

— Через час ты должен встретиться с Йессом. Думаю, у тебя хватит сил.

— Я чувствую себя прекрасно. А теперь ты что-нибудь предпримешь против Абога и Рилга?

— Это зависит от Йесса. Ситуация очень сложная. Требуется время, чтобы разобраться в ней и привести наши планы в исполнение. Нам сейчас очень не хватает времени. Кроме того, мы до сих пор не разыскали Лифтина.

Кэрмоди поднялся с кровати. Закусив, приняв душ и одевшись, он снова почувствовал себя самим собой.

Тэнд не скрывал радости.

— Я хочу, чтобы при встрече с нашим сыном ты выглядел хорошо, — сказал он. — Хотя, честно говоря, я чувствую, что он больше твой сын, чем любого из остальных Отцов.

— А другие тоже так считают?

— Теперь уже нет. Пойдем. На улицах очень людно, и дорога займет много времени.

Тэнд оказался не прав. Народу на улицах поубавилось, и многоголосый галдеж утих.

— Никогда прежде я такого не видел, — сказал он. — Наверное, люди волнуются, какое решение примет Йесс, и сидят по домам у телевизоров, ожидая его обращения к жителям планеты.

Машина свернула за угол огромного храма, к той стороне, которую Кэрмоди никогда прежде не видел. На этой стене не было портика с кариатидами, и в нишах виднелось лишь несколько фигур. Тэнд припарковал машину у входа и провел Кэрмоди в небольшую дверь у юго-западного угла здания. Отряд охранников отсалютовал ему, и офицер открыл перед пришедшими дверь большим ключом, который висел на серебряной цепи на его широком поясе.

За дверью оказалась маленькая комната с несколькими креслами и столиками, на которых лежали кэринянские и некэринянские журналы, книги и кассеты с записями. Другая дверь вела на площадку лестницы с кварцевыми ступенями, где стояла небольшая кабина гравитонового лифта. Низ шахты лифта был высечен в каменной породе.

Тэнд и Кэрмоди вошли в лифт. Кэринянин нажал пусковую кнопку и еще одну кнопку с идеограммой цифры «семь».

— Я с тобой не поеду, — сказал он. — Тебя некому будет представлять, хотя протокол и требует этого. Но он видел твою фотографию. Да и кем ты можешь быть, как не Джоном Кэрмоди, верно?

Кэрмоди занервничал. Лифт остановился. Тэнд открыл дверь, и они вышли в небольшую прихожую. Кэринянин отпер овальную дверь, потом вытащил из сумочки на поясе еще один ключ и протянул Кэрмоди:

— У каждого Отца есть такой.

Кэрмоди заколебался.

— Входи, — подбодрил его Тэнд. — Йесс в следующей комнате. А я спущусь и подожду тебя.

Кэрмоди кивнул и переступил порог. Он вошел в большую комнату, освещенную крошечным светильником. На стенах висели красные портьеры, светло-зеленый ковер, очень толстый и мягкий, покрывал весь пол. Окон не было, но его слегка горевшую кожу овевал прохладный воздух. В противоположной стене виднелась еще одна овальная полуоткрытая дверь.

— Входи, — послышался глухой баритон.

Кэрмоди вошел в большой зал, стены которого были покрыты светло-зеленым пластиком. На стенах красовались фрески, изображавшие события из кэринянской мифологии. Обстановка была простой: стол из блестящего черного дерева, несколько легких, но удобных кресел и кровать, установленная в нише. Имелись также видеофон, большой телевизор и высокий книжный шкаф из того же блестящего дерева. На столе лежали кассеты, несколько книг, канцелярские принадлежности и выполненная под старину авторучка из драгоценного камня с белыми и зелеными прожилками.

Йесс стоял у стола. Он был высоким: макушка Кэрмоди доходила ему как раз до груди. Великолепное мускулистое тело было обнаженным. Черными волосами он походил на землянина, но проницательный взгляд выдавал в нем кэринянина. Взглянув на его красивое лицо, Кэрмоди почувствовал, как его горло сжалось: он увидел черты Мэри, запечатленные в Йессе. Его уши походили на волчьи, зубы были лишь слегка голубыми. Но на каждой стопе росло пять пальцев.

Внезапная боль стиснула Кэрмоди грудь, выжала слезы из глаз и выдавила из горла стон. Он зарыдал, шатаясь, приблизился к Йессу и обнял его. Йесс тоже заплакал.

Наконец бог высвободился из объятий и усадил Кэрмоди в кресло. Выдвинув ящик стола, он достал платок и вытер священнику слезы.

— Я долго ждал этой встречи, — сказал он. — Но знал, что она будет нелегкой. Мы чужие независимо от того, как много нам известно друг о друге. Боюсь, что этот барьер навсегда останется между нами.

Первый раз в жизни Кэрмоди было трудно начать разговор. Что он мог ему сказать?

— Как видишь, Отец, — продолжал Йесс, — я действительно твой сын, а значит, наполовину землянин. Сейчас это стало одним из наших аргументов относительно универсальности бунтизма. Некогда ограниченный этой планетой, бунтизм распространяется по всей Вселенной. Нашей вере суждено было стать межпланетной, когда я получил некэринянскую мать и отца-землянина. Бунта сделала это, преследуя особую цель.

Кэрмоди почувствовал себя лучше и улыбнулся:

— У тебя есть одна моя черта: прямота. И мне кажется, что ты обладаешь еще одной моей чертой: агрессивностью. Но я не могу сказать, что радуюсь этому последнему качеству.

Йесс улыбнулся и сел в кресло, стоявшее у стола.

— Тогда я перейду к главному вопросу. Почему ты, человек, заключивший мистический брак с Бунтой, принял другую религию? По моему мнению, тебя настолько должны были потрясти переживания Ночи и чувство реальности Бунты, что ты не должен был поступить иначе, как только преданно служить великой богине.

— Другие люди, в том числе верховные руководители Церкви, задавали мне тот же вопрос, — ответил Кэрмоди. — Возможно, оставшись на Кэрине, я бы стал бунтистом. Но я искренне верю, что нечто — рок, судьба или Бог — направили меня на верный путь. Будучи под наблюдением в госпитале Хопкинса, я испытал мистическое переживание, прояснившее все, что происходило здесь. Теперь я убежден, что вера, избранная мной, — моя, и пока ничто не убедило меня в обратном.