Варяжский десант - Андрей Горюнов

Ведь без тебя я останусь бездетной – пожалей меня!

А если и появятся в моей жизни другие какаду, подумай, как, пользуясь твоим отсутствием, они ощиплют меня, простодушную! Я беззащитна и наивна, не выживу я без тебя, без твоей любви, без твоей бесконечной заботы!

Кто, если не ты, станет учить меня среди подруг не щелкать клювом?

Ты нужен мне, ты нужен миру! Не падай духом, ты востребован.

Всех надо будить по утрам; кто крикнет нам: «Утррро! Утр-р-ро!», кто? Ведь настоящих, натуральных петухов, кукарекающих на заре, давно уж не хватает: кругом лишь пидоры, а не певцы Авроры!

Вспомни, Брашпиль, как много у нас тупорылых, которые нуждаются в повторении, повторении, повторении старых, проверенных временем, надежных истин, которые все равно до них не доходят!

Вспомни, мой Брашпиль, и о глухих – им тоже нужно повторять сто раз, пока они в тебя ботинком не запустят!

Кто, если не ты, будет повторять им с божественным терпением и упорством одно и то же, одно и то же… Кто, если не ты, способен за вечер сто семьдесят раз пошутить, крикнув кому-нибудь в самое ухо: «Пир-р-раты!!!»

Проснись, мой Брашпиль, дорогой, восстань из мертвых, щелкни клювом!

Пронесшееся вмиг видение оживило Брашпиля.

Покачиваясь, он встал на плече Одноногого, собрал ноги в витую пару и прохрипел, обращаясь к Аверьянову и поросенку:

– Звер-р-ри!

– Попка – дурак! – равнодушно констатировал поросенок.

Внезапно Аверьянов заметил, что пират, висящий на вантах, наводит пистолет.

– Сверху! – крикнул он, отскакивая в сторону.

– А это лишнее! – заметил поросенок и понесся прямо на источник угрозы, на наведенный пистолет.

Грохнул выстрел, пират окутался клубом сизого дыма. Поросенок, влетевший в облако, буквально нанизался своим телом на ствол пистолета и тут же закатился громким, надрывным кашлем, как будто захлебнувшись дымом… Вспыхнувший внутри поросенка эллипсоид Эйри замигал синхронно со звуками кашля, попутно раскалив металлическую окантовку рукояти пистолета до темно-пурпурного свечения.

Вскрикнув, стрелявший отбросил пистолет и, с искаженным от боли лицом, вперился в свою обожженную до мяса ладонь.

– Пописай себе на руку! – громогласно посоветовал поросенок, садясь ему на голову, так, чтобы ухо пирата стало как можно ближе к источнику звука. – Это известное народное средство…

Ухо пирата в ответ задымилось.

Пират, вскинув руки к голове, сорвался с вант.

– А на ухо пописать не сумеешь – попроси друзей, – снова посоветовал поросенок вслед летящему за борт пирату. – Друзья с удовольствием обоссут тебе голову!

– Акулы! – крикнул кто-то.

– Господи, сколько их!

– Боже мой, Грейса пополам перекусила!

– Помоги им, святой Патрик!

– Трап скинь! Трап!

– А где он, трап-то?! Кто последним видел трап?

– А он вообще-то был у нас?!

– Да ты стоишь на нем, дубина эфиопская!

– От Клайда только красное пятно осталось!

– Ужас!

– Господи наш, Христос, Сын Божий!

– Вспомнил…

– Пора! – решил Аверьянов, задраивая люк хронотопа.

Однако он успел увидеть, как один из пиратов, ухитрившийся вскарабкаться по якорной цепи, выхватил у кока из рук большой кухонный нож и, тут же воткнув его коку в живот, захохотал:

– А вот и тебе акула, да?!

«Вот странно, – мелькнуло в голове у Аверьянова. – Пираты. Отпетые разбойники, убийцы. За душой – ну абсолютно ничего святого. Душа черна, как ночь, грехов на сердце на три вечных срока в аду потянет, а вот купились же на попугая! Как дети. Как малыши, чистые души: „птичку жалко“. Я точно вычислил: весь экипаж все лучшее, что было у них за душой, поместил в этого Брашпиля. Для них он бог, тотем и вместе с тем единственный их коллективный ребенок, воплощение самого святого, свет в их общем окошке. Человеческий фактор!»

Как же все-таки правильно сказал Антуан де Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили»!

…Как позже выяснилось, акулам удалось сожрать двенадцать головорезов. Они их сожрали живьем, но после этого ни в каком ответе не были.

Акулы никого не приручали и, значит, ни за что не отвечали.

– Колоссально! Такая сцена! – Теща и свекровь повисли на Аверьянове, выходящем из хронотопа, почти не обращая внимания на спасенных Веру и Свету.

– Натуральная кровь! Акулы – как живые! Такая анимация! Такие куклы! Человек десять они схрумкали, мы считали. Вы – гений! Мы наблюдали за всем, глаз не отрывая, с самого начала. Признаюсь честно, я очень давно так не волновалась! Сюжет захватывает, вам удалось привлечь и удержать внимание!

– Каскадеры прекрасно выполнили синхронный прыжок за борт, да и бой – вы отсюда гляньте – на палубе предельно натуралистичен.

Аверьянов кинул взгляд в сторону барка. Там дым висел коромыслом.

Кто-то из пиратов, встревоженный возникшей проблемой с приготовлением пищи и будучи удручен беспричинным убийством кока, происшедшим исключительно под воздействием необузданного порыва, разбил голову убийце кока, разбил в брызги-дребезги, выстрелив в нее в упор из допотопного мушкета, использовав в качестве пули тяжелую и крупную серьгу, отстреленную у кока несколькими минутами ранее Аверьяновым.

Трое пиратов, вылезшие из трюма уже к шапочному разбору, припозднившись, видимо, из-за ярко выраженного абстинентного синдрома, ощутили дискомфорт от немыслимой щедрости Одноногого, имевшей следствием исчезновение сундука с драгоценностями.

Однако, попытавшись нарушить пятую заповедь, гласящую, как известно, «не убий», они опять проваландались лишние полсекунды, в результате чего сами залетели под ту же пятую статью, которую охрана Одноногого успела нарушить раньше их, проколов недовольных шпагами. Не останавливаясь на достигнутом, охрана произвела затем каждому нападавшему контрольное перерубание горла до позвоночника. Это было выполнено мгновенно, самыми концами шпаг, с лихим свистящим звуком, отдаленно напоминавшим резкий и глубокий выдох.

Даже издалека ощущались профессионализм, живость и заразительный задор в работе телохранителей Одноногого: ребята шпагами владели хоть куда.

Брашпиль тревожно заклекотал, взмывая на ванты.

– Наконец-то и наши по-настоящему кино снимать научились!

– Вдобавок еще – с первого дубля!

– В нашем кино, со скрытой камерой, второго дубля не бывает, – объяснил Аверьянов.

– Я буду писать о вас! – пообещала теща. – Я шеф-редактор журнала «Овцеводство»…

– Спасибо.

– Нет, вы не думайте, это специальный журнал, распространяется по подписке в высших эшелонах власти. Так управлять народом, своей командой…

– Это не моя команда, – отмахнулся Николай.

– Тем более! Тогда это дар свыше! Этому нельзя научить. Значит, вы колдун, вы приметы знаете…

– Знаю, – согласился Коля. – Перелом руки – это к гипсу, а газовый пистолет – к слезам…

Свекровь, подхватив невестку под руку, отвлекла ее в сторону:

– Что там случилось, Светочка? На тебе лица нет… – Голос свекрови был тих и настойчив. – Тебе нагрубили там, деточка, да? Или сказали, что ты им не подходишь на съемки, а все, за что мы тут все страдаем, – фотопроба? Или что-то в этом духе. Я угадала?

– Я даже не знаю. Как вам сказать…

– Тогда скажи, как есть. Ведь у тебя такое лицо… Я правду говорю, не комплимент, – с лица, как говорится, не воду пить, но в лице, с которого не то что пить, а даже деньги получать противно… Ты уверена, что ты поняла, что я хотела сказать, но деликатно промолчала? Если у тебя такое лицо, извини меня, с которым рядом на поле, прости меня, деточка, какать не сядешь… Почему я не слышу хамства в ответ?! Что с тобой происходит, милая?!

– Это настоящие пираты, Софья Соломоновна, – зашептала Света. – Это не кино. Не знаю, как объяснить, но это все взаправду, понимаете?

По лицу Софьи Соломоновны пробежала тень… Быстро, за пару секунд, подвергнув переоценке происшедшее, она понимающе прищурилась:

– Интересная мысль…

– Нас чуть там не убили.

Лицо Софьи Соломоновны на мгновение стало жестоким и хищным:

– Ну, ты скажешь тоже…

Взгляд скользнул по пиратскому барку – оттуда донесся далекий, приглушенный, но тем не менее душераздирающий крик: повисшего на якорной цепи пирата акула сорвала назад в воду, почти перекусив ногу.

– Отсюда надо бежать, бежать, бежать!

– Да, тут я с тобой соглашусь, пожалуй. – Софья Соломоновна помолчала, а затем, задумчиво пожевав губами, спросила свистящим шепотом: – Они там надругались над тобой?

– Нет… – Светлана отрицательно покачала головой и вдруг вся затряслась от беззвучных рыданий. – Они не успели…

Свежеиспеченный муж, спрыгнувший с пальмы, хромая, подковылял к ним, придерживая правой рукой надорванный левый рукав пиджака:

– Что ты к ней пристаешь, мам? Еще и обвенчаться не успели, а она уже рыдает… – Он обнял жену: – Светунчик, Светочка, ну прекрати… Иди отсюда, мама…