Москва, я не люблю тебя - Минаев Сергей Сергеевич

— Хуетень какая-то, — Игорек отбросил журнал, повернул голову, чтобы позвать Михалыча, но осекся.

Михалыч стоял, приложив обе руки к груди, на манер кающегося грешника, и что-то бубнил, вперившись в небо. До Игорька несколько раз долетели слова «завтра» и «клянусь».

— Ну, все. Кажись окончательно ебнулся, — усмехнулся Игорек. — Хотя здесь все такие. Пропал город! — Игорек назидательно поднял указательный палец. — Пропал. А мне и не жалко нихера.

Впрочем, это пессимистическое утверждение совершенно не разделяли двадцатитрехлетние Тохта и Тоджибек, спускавшиеся на набережную со стороны Нового Арбата.

Также они ровным счетом ничего не знали о пронизанной светлой печалью статье «Поминки по Столице», которую читал Игорек и которую вот уже вторые сутки обсуждали пятнадцать с половиной хипстеров на портале OpenSpace.ru.

Одни утверждали, что город сгубило отсутствие велосипедных дорожек и плохое качество латте практически во всех заведениях «Красного Октября». Другие говорили, что проблема в самих жителях города, отличающихся крайней степенью снобизма вкупе с «зеро-толерантностью». Нашелся даже кто-то, написавший, что «скоро наступят новые времена, в которых калейдоскопичность смены незначимых героев Москвы сделает само понятие „москвич“ чем-то анекдотичным».

Даже если бы Тохта и Тоджибек владели русским на уровне школьников третьего класса и имели компьютер с выходом в интернет, вряд ли бы они поняли, о чем речь. Снобизм был им неведом с рождения, равно как и латте, а новые времена они делали здесь и сейчас. Единственное, что могло бы заставить их согласно кивнуть, это расшифровка термина «зеро-толерантность».

С нетерпимостью здешних жителей к приезжим ребята познакомились сразу как приехали. В момент выхода с вокзала, когда истинные москвичи Муса и Ваха обстреляли их из травматического оружия, пронесшись мимо в наглухо тонированном джипе, заднее стекло которого было задрапировано флагом Ингушетии.

— А городские нигде приезжих не любят, — сказал тогда Тохта. — Как-то обживемся, что делать?

Они спустились к гранитному парапету и стали смотреть на воду.

— Дорогие москвичи! Доброй ночи! Доброй вам ночи, вспомина-а-а-а-айте нас! — донесся с другой стороны пьяный рев. Ребята заржали.

— Чё ржешь! — заорали из-за реки. — Ебало завали! Понаехали черножопые! Ебало, те говорю, завали!

Тохта и Тоджибек переглянулись и, не сговариваясь, побежали через улицу. На дорогу выскочила кавалькада черных лимузинов. Таджики по-птичьи метнулись на тротуар, а Тохта едва не упал прямо под колеса большого джипа. Джип сбавил скорость, и Тохта увидел, как опустилось заднее тонированное стекло, явив миру здоровенную небритую рожу в темных очках. Тохта инстинктивно прикрыл голову руками и начал молиться. Но джип проехал, не останавливаясь.

Оказавшись на спасительном тротуаре, таджики взялись за руки, ускорили шаг, перешли на бег и юркнули в ближайшую арку.

Мерцали редкие неспящие окна. Москва готовилась встречать новый день. Телевизоры показывали ночные новости про рост производства, успехи полиции в борьбе с коррупцией, экономический кризис в США, победы антиалкогольной кампании, покупку Роналдо в «Анжи» и панду, которая в одном европейском зоопарке родила пятерых медвежат.

Тем временем студенты продолжали убивать родителей из-за квартир, чьи-то дочери становились проститутками, изобреталась очередная революционная социальная сеть, политики голосовали против ужесточения наказания за педофилию, сталелитейный монстр готовился выйти на IP0, пользователи интернета глумились над фотографиями собачки высокого чиновника, которую возили к ветеринару на машине с мигалкой, очередной аптечный препарат становился доступным наркотиком, на Новой Риге закрывали очередное подпольное казино, а енот, если верить порталу Life.ru, утащил на тот свет охотника, перед этим съев незаконнорожденного сына известного на всю страну певца.

Люди жили и умирали для того, чтобы завтра стать новостями в твиттере. В городе, который они любили, и который их тоже нет.

В застегнутой на все пуговицы военной куртке, положив под голову рюкзак, скрючившись в три погибели на узкой скамейке, в деревянном домике на детской площадке спит неудавшийся московский режиссер.

Он мечтает поскорее проснуться в завтра. Туда, где в доме шесть по Панкратьевскому переулку лежит его кейс. В первом сне он видит котов, во втором — самого себя, видящего во сне котов. В третьем он вспоминает, что коты снятся к неприятностям, а четвертый сон он не успеет досмотреть, потому что дворник таджик разбудит его раньше будильника, и он быстрым шагом двинет к метро.

Борян, Геша и Ромуля спят на полу в большой комнате на Садовом кольце, которую они сняли на одну ночь у подвыпившей тетки с пуделем и золотыми зубами. Они лежат на полу, головами к центру комнаты, а ногами в разные углы, образовывая морскую звезду. Довольно пьяную и счастливую морскую звезду, которая завтра, часов в шесть, отправится к дверям салона сотовой связи, дожидаться этого обсоса, у которого в коробке для мусора лежат их деньги.

Ромуле снится автосервис и сын, которого у него нет, но который обязательно будет. Сын стоит рядом и подает инструменты, а Ромуля сноровисто управляется с автомобильным мотором.

Борян видит во сне Зону. Себя, сидящего на бревнах с сигаретой в зубах. В небе пролетает косяк птиц неизвестной породы, а Борян думает о машине, которую он так и не забрал из сервиса, перед тем как его закрыли. Еще он вспоминает, как Гешка в той больничке, на свободе, давал актера перед медсестрой. Папироса тлеет в пальцах, но Борян не чувствует ожога. Он смотрит на птиц.

А Гешка в своем сне ведет медсестру в кабак, где его уже ждут ребята. И потом все поедут в сауну, и там он многократно медсестру трахнет. Даже не потому, что он так сильно ее хочет, а чтобы пацаны прекратили его подкалывать за актера. Они думали, он ее не запутает, а он запутал, да и в принципе девчонка хорошая, думает Гешка и улыбается во сне.

Лейтенант Федоров тоже улыбается и даже обнимает спящую жену. Он не спит и курит прямо в постели, что позволяет себе крайне редко. Он точно знает, что его кейс лежит в доме в Панкратьевском переулке. И главное — чтобы этот мудак Кустов не опоздал. А даже если опоздает, он эту девчонку один схлопнет, и потом земля на Истре, Египет, машина новая.

А Даша не думает о новой машине, равно как о земле на Риге или о Египте. Она решила, что там, где она окажется, стоит начать жить по-другому. Прекратить обрастать вещами, машинами, квартирами и… просто путешествовать, например. Даша налила себе еще один бокал, сделала небольшой глоток и выплеснула содержимое в раковину. На сегодня с алкоголем был явный перебор.

По дороге в спальню Даша бросила взгляд на стоявший в прихожей кейс и даже решила было открыть его, чтобы снова пересчитать деньги. «С другой стороны, — подумала она уже лежа в постели, — денег там больше не станет. И меньше тоже».

Завтра они так же, как деревенский кузнец из песни Гребенщикова, выйдут засветло. А пока они спят. И каждый из них знает, что ждет его перед самым концом пути. Что нужно сделать перед щелчком замков кейса марки Samsonite серого цвета. Кейса, в котором лежит не просто миллион долларов, а билет в один конец. Туда, где всё и все начнут сначала. И всё будет хорошо. Не так, как здесь.

Деревья снова станут большими, а проблемы маленькими. И все девочки и мальчики будут вечно молодыми, а вино — старым. Наркотики и алкоголь перестанут вредить здоровью. Появятся настоящие друзья и игрушечные проблемы. И баннеры в интернете — «Узнай, когда ты встретишь свою любовь» — перестанут звучать, как угроза.

И только Константин Владимирович Затурин не думал о чемодане с чеченскими деньгами. Он ехал по Новому Арбату домой. Ехал от своей любовницы Даши и говорил вслух, сам с собой. О том, что с ней нужно завязывать. О том, что Даша стала слишком требовательной, слишком вязкой и какой-то истеричной. О том, что в конце концов Даша стала чем-то… обязательным. Как спортзал или сериал «Секс в большом городе» на ночь с женой.