Общество сознания Ч - Александр Сегень

- Мечты, - вздохнул Тетерин. - В одну реку нельзя войти дважды. Когда говорят, Россия гибнет и нужно ее спасать, мне грустно, потому что хотелось бы, чтоб это было так.

- Чтоб Россия гибла? - удивился Белокуров.

- Да, чтобы она еще гибла. Потому что она уже мертва. Что такое невыплата зарплат? Это тыканье иголками, проверка, чувствует ли тело боль, восстанет ли, возмутится ли или оно уже полностью труп. Русскому уже ничего не надобно. А значит, он мертв. Арабы в Египте устраивают демонстрации протеста против бомбежек Ирака. Вы видели хотя бы одну демонстрацию русских против уничтожения сербов? Да что там сербов! Против геноцида русских в Чечне. И я не видел. И даже если ваше княжество «жаворонков» хоть что-то собой представляет - в чем лично я сильно сомневаюсь, - то все равно оно есть не что иное, как волос на теле покойника.

- Волос?.. - потерянно переспросил Белокуров.

- Да, - печально вздохнул Тетерин. - Я с самых похорон своего отца думаю об этом волосе. Если хотите, расскажу.

- Расскажите, - тихо промолвил Белокуров.

- Я, кстати, никому еще не рассказывал. Мой отец был отважным человеком, страстно любил свою Родину - СССР. И он умер именно в год ее убийства, в девяносто первом. Какая-то скоротечная астма… Утром не проснулся, и все. Задохнулся во сне. Я думаю, он задохнулся от горя. Так вот, когда на второй день после его кончины я утром подошел к нему, то обнаружил в его лице что-то не то. И даже не сразу догадался. Оказалось, лицо его было пересечено надвое…

- Пересечено? - вздрогнул Белокуров.

- Да, невероятно длинным волосом, - продолжал Тетерин, задыхаясь от воспоминания. - У отца над правой бровью была маленькая родинка, из которой все время рос крепкий черный волос. Отец его постоянно выдергивал щипчиками. И вот представляете, за сутки, прошедшие после смерти отца, этот волосище вырос длиной в полметра.

- Не может быть! - произнес в ужасе Николай Прокофьевич. - Неужто прямо-таки на полметра?

- Нисколько не преувеличиваю. Я сохранил тот волос, измерил его. Пятьдесят сантиметров с гаком. Он легко выдернулся и потом уже больше не рос. В день похорон его не было. Всю свою силу он бросил в этот отчаянный скачок тогда, в первый день смерти отца. Он словно кричал: «Встань! Поднимись! Смотри, как я нахально вымахал! Выдерни меня!» Все, что сейчас происходит в России, - как тот волос. Раньше стоило ему чуть высунуться - дерг! - и его опять нету. А сейчас некому выдернуть, и он прет, он лезет, крича: «Встань! Воскресни! Выдерни меня!» Но страна державная спит мертвым сном, не встанет, не выдернет. Жизнь костей и роговицы продолжается в мертвом теле и еще долго будет продолжаться, но это жизнь - в трупе.

- Оторопь берет от ваших слов, - поежился Белокуров.

- Могилой повеяло, - сказал его отчим. - Может, замените меня за рулем? Хоть мы и в трупе, а мне отдохнуть надо.

- Охотно.

Они остановились, поменялись местами. Некоторое время ехали молча, хмуро, потом Белокуров сказал:

- Мне бы все-таки хотелось видеть все более поэтически, ну хотя бы как в сказке про мертвую царевну. Придет добрый молодец, поцелует, приголубит - и мертвая окажется спящей. Проснется и встанет. А Лазарь? Тот ведь и не спящий даже, а по-настоящему мертвый лежал во гробе. Смердил! Однако пришел Спаситель и поднял его из гроба.

- Если только сам Спаситель придет, - отозвался на эти слова Тетерин. Ему и самому не хотелось верить в собственные рассуждения. Хотелось быть как Белокуров, оптимистом. Но он оставался пессимистом и палеоантропологом, он видел Россию уже в качестве объекта раскопок.

- Как знать, - сказал Белокуров, - может, Он и придет, Спаситель наш, человеколюбец Христос. Ведь есть в России люди, и молодые, и умные, и образованные, которые искренне в Него верят. Да я позавчера как раз с таким познакомился. Кстати, он поехал к своему духовнику, живущему тоже где-то в Тверской области. Можем и туда съездить.

- А вы знаете, Борис…

- Мы, кажется, уже на «ты» перешли после того, как пистолетами вместе помахали.

- Извини. А ты знаешь, Борис, что в твоем сыне четыре души?

- Не-е-ет! Это еще что за галиматья?

- Вот ты сказал о человеколюбце, а ведь я твоего сына, знаешь, откуда вытащил? Из общества сознания Ч.

- Какого-какого сознания?

- Ч.

И Тетерин, не забывая о дороге, поведал Белокурову и Николаю Прокофьевичу обо всем, что произошло с ним в четверг и пятницу. Белокуров слушал внимательно и взволнованно, изредка вставляя: «Ничего себе!» или: «Туши свет лопатой!». Тетерин старался ничего не упустить, ничего не утаить, как на духу. Когда он окончил свою повесть, Белокуров произнес:

- Ну и ну! А Тамара-то!.. Как же мне благодарить-то вас?

- Тебя.

- Да, прости, тебя. Да ведь ты подвиг совершил. В уме все сразу не укладывается. Четыре души? Как же этот Чернолюбов вычислил моего Сережку?

- Это нетрудно сделать, обзвонив родильные дома.

- Но Сережка и впрямь не только родился четвертого июля девяносто четвертого, но и зачат был именно четвертого октября девяносто третьего. Подумать страшно… Что же они намеревались с ним сотворить?

- Не знаю, честно говорю: не знаю, - сказал Тетерин.

- И Чикатило… - бормотал Белокуров. - Вы уверены, что это был он?

- Не уверен, но вполне мог быть и он. Вы смотрели фильм «Ее звали Никита»?

- Смотрел. Да, и я, кстати, тоже думал тогда о Чикатило. Боже!.. Одни ждут человеколюбца, другие - какого-то Ч. Черта, должно быть.

- В том-то и дело, что все ждут какого-то Ч. Самые счастливые ждут Ч-еловеколюбца Христа, другие - ч-уда, третьи - просто ч-его-нибудь, четвертые - Ч-ада, пятые - ч-еловека, шестые - ч-еченцев, а есть и такие, которые ждут ч-ерта, Чикатило, ч-ародеев, ч-удищ…

- Вы, я вижу, крепко вляпались в эту ч-есоточную ч-философию.

- Втянуло. Еле спасся.

- А заодно и сына моего спасли. Тьфу ты! Опять мы на «вы» съехали!

- А может быть, останемся на «вы»? Так хорошо! Давайте, я буду называть вас Борисом Игоревичем, а вы меня - Сергеем Михайловичем.

- Согласен. Тогда надо будет выпить на брудершафт наоборот. Действительно, есть некое очарование в наименовании друг друга по имени и отчеству. Когда я приехал впервые в гости ко Льву Николаевичу Гумилеву, то, представляясь, назвался Борей. Он сразу лукаво сощурился: «Американец?» Я говорю: «Почему американец?» - «Да ведь только они друг друга так называют: Билли, Джонни, Джимми - а у русских положено звать друг друга по имени-отчеству». Хороший был человек Лев Николаевич. Царствие ему небесное.

- Надо же! Вы и с ним были знакомы!

- Да, печатал отрывки из его работ в «Бестии», когда она была еще «Курком». Так, нам, главное, не пропустить поворот. Судя по схеме, оставленной мне князем Жаворонковым, мы к нему уже приближаемся. Там указатель должен быть: большая жестяная птица.