Двойная игра - Гюнтер Карау

Панихида была непродолжительной, хотя и торжественной. Почетный караул из представителей рабочих боевых отрядов, согбенные спины стариков, яростно поднятые кулаки. Снежная белизна пионерских рубашек, лица детей, еще не способных предаваться скорби. Множество красных гвоздик, то тут, то там платки у глаз. Представитель районного комитета партии в своей речи говорил о человеке, который много давал, довольствуясь самым малым. Затем оркестр добровольной пожарной дружины исполнил мелодию песни о маленьком барабанщике.

Я стоял в стороне за живой изгородью из сросшихся тисов. Чтобы почтить память Куно Неблинга, я надел старый берет солдата интернациональной бригады и не снимал его даже во время панихиды. Правда, меня никто не видел.

Место вокруг свеженасыпанного могильного холмика постепенно пустело. Какой-то старичок с усами подошел к Йохену и подал ему руку. Я догадался, о чем он говорил.

— Ты не баловал отца вниманием. Наверное, у тебя дел невпроворот.

Йохен молча кивнул. Последними цветы на могилу возложили дети. У могилы остались только трое Неблингов.

Тетушка приподняла вуаль, и я услышал, как она сказала:

— У него ничего не было в жизни, только красивые похороны. — И она вздохнула: — Пойдем, Йохен. Нельзя заставлять людей ждать.

Йохен внезапно обернулся, будто хотел что-то сделать, и увидел меня за изгородью.

— Иди, Кэролайн, — сказал он, — и начинайте без нас. Мы с Ренатой подойдем попозже.

Она хотела было что-то возразить, но, видимо, решила не нарушать благочестия, к которому ее обязывало пребывание на кладбище, и, резким движением опустив вуаль, энергично зашагала прочь.

Подходя к ним, я уловил удивление в глазах Ренаты и пристальное внимание. Решение было принято. Все, что произойдет сейчас, будет на моей ответственности.

Йохен поспешно представил нас:

— Мой друг Вернер… Рената — моя жена…

Слова вдруг начали застревать у него в горле. Не зная, с чего начать, мы смущенно молчали, стоя на узких дощатых мостках, проложенных вокруг могилы.

Йохен спросил меня:

— Ты знал отца?

Я объяснил ему, что никогда не встречался с ним лично, но сразу узнал о его аресте в 1933 году, поскольку его имя было хорошо известно в партийных кругах.

— Странно, что за время нашего знакомства мы говорили о нем только один раз, — заметил Йохен. — Интересно, что он думал обо мне под конец жизни. Только протезная мазь свидетельствовала о том, что я не забыл о нем.

— Подобные мысли всегда приходят слишком поздно, — сказала Рената, поджав губы. Она посмотрела на меня, потом снова на него: — Ты говоришь, что вы друзья, а я никогда не слышала о вашей дружбе. Вы давно знаете друг друга?

Я совсем иначе представлял себе жену Йохена: хрупкой, нуждающейся в защите, которую надо ограждать от всякого рода тревог и невзгод. Может, подобное представление возникло под воздействием решения руководства в соответствии с существующими правилами конспирации оставить ее в полном неведении относительно секретной деятельности мужа. Теперь я увидел, что она совсем не хрупкая, а скорее крепкого сложения, хотя и стройная. Здоровый цвет лица, небольшой, твердо очерченный рот, оценивающий взгляд. В ее вопросе, заданном дружеским тоном, была обезоруживающая прямота, допускавшая только откровенный ответ. Я посмотрел на Йохена. Он покачал головой, давая тем самым понять, что даже в минуты отчаяния ни о чем не рассказывал жене. Она ничего не знала ни о моем существовании, ни о характере нашей дружбы, ни о второй, полной риска жизни Йохена, которую он вел наряду с повседневной. Еще можно было отказаться от задуманного, отступить, прикрывшись решением руководства, которое освобождало меня от ответственности и в то же время возлагало ее на меня. Я мог в последний раз соблюсти дисциплину. Но решение было принято. Я видел, как нуждался в утешении Йохен, и понимал, что только эта женщина может дать ему его.

Домой мы отправились все вместе в моем автомобиле. Мысли Йохена были обращены к отцу. Мы ехали ночной дорогой, а он тихо рассказывал о редких встречах с отцом за последние годы. Это приносило ему облегчение. Я умышленно сделал так, что Рената сидела рядом со мной. Говорила она мало — лишь время от времени вставляла нужные слова, чтобы помочь Йохену избавиться от чувства вины перед отцом. В пути мы сделали одну остановку, чтобы передохнуть и подбодрить себя горячим кофе. И мне наконец представилась возможность перейти к делу.

Когда я снова завел мотор, Рената Неблинг, будто это само собой разумелось, пересела на заднее сиденье к мужу. В пути мы в немногих лаконичных выражениях договорились, что с этой минуты она будет помогать мужу при проведении радиосеансов.

27

Господину полицей-президенту (лично).

Конфиденциально.

Вне служебной переписки.

Благодаря информации о некоторых особенностях доктора Баума, полученной от дружественных служб, обстоятельства исчезновения сотрудника известной фирмы Мампе, некоего Шмельцера, которым до сегодняшнего времени безуспешно занималась наша служба, можно считать выясненными.

Чтобы замести следы, доктор Баум, он же профессор Штамм, умело использовав свой опыт работы в разведке и внешнее сходство со Шмельцером, выдал себя за него, в результате чего все меры по его розыску в их критической стадии в действительности были сконцентрированы вокруг Шмельцера, который по независящим от нас причинам погиб в катастрофе за пределами территории земли Берлин. Было предложено продолжать поиск в тех кругах, которые доктор Баум во время служебной деятельности использовал для установления контактов и получения информации.

К таковым относятся известные в то время, враждебные политическому режиму бывшей советской зоны оккупации политические союзы (Группа борьбы за права человека, Объединение свободных юристов и т. п.), а также соответствующие службы сената, в том числе земельное статистическое управление и находящиеся в Западном Берлине федеральные учреждения.

Дружественные службы обратились…

Фуллер — опытный охотник. Он обожает травлю зверя. Он знает, что у загнанного зверя в какой-то момент сдают нервы и он перестает испытывать страх перед смертью, покоряясь неизбежности. Охотнику важно не упустить этот момент, даже если он сам на последнем издыхании.

Флинч не таков. Ему больше нравится действовать из засады. Он славится выдержкой и твердой рукой. Он считает, что беззащитным делает зверя внезапность: тот просто-напросто не успевает ощутить страх. По мнению Флинча, охотнику так проще.

Виллинг — специалист по выслеживанию зверя. На это у него прямо-таки особое чутье. Но, обнаружив логово, он теряет всякий интерес к охоте.

Виллинг выспрашивает водителей такси и быстро устанавливает, что разыскиваемый тип представителям этой профессии не знаком. Что еще предпринять? Будучи монстром, этот тип мог выступать в каком-нибудь бродячем цирке. Виллинг наносит визит в союз артистов цирка, расположенный в полуразрушенной вилле на берегу озера Тейгелер, где Старые артисты варьете рассказывают друг другу занимательные истории. Один чревовещатель, радуясь неожиданному визиту, заставляет разговориться сидящую у него на коленях куклу. От нее Виллинг узнает, что сразу после войны на лужайке в Трештовер парке была открыта ярмарка, на которой выступал борец в маске и шкуре гориллы, имевший к тому же нахальство работать без лицензии. Во время одного представления на него набросилась одичавшая собака и так отделала, что его карьере в ярмарочном балагане пришел конец. Виллинг кладет в шляпу-котелок чревовещателя еще одну купюру, и кукла, подпрыгивая на коленях у хозяина, продолжает свой рассказ. После разделения Берлина на сектора борец, как того и заслуживал, пропал в пивнушках Шёнеберга. Это, конечно, горячий след. Но пивной «Кэролайнс бир бар» уже не существует. В помещении бывшего бара теперь прачечная самообслуживания.

Узнав, что они практически в тупике, Фуллер отбрасывает всякую осторожность. Он жаждет довести дело до конца. Через одно влиятельное лицо из полицейского управления он наудачу организует облавы по всему городу: в пансионатах, на вокзалах, на стадионах, на ярмарках. Он хочет устроить переполох и тем самым вспугнуть зверя. Облавы вызывают в прессе негодующие комментарии по поводу озверевшей и несостоятельной полиции. Доверенное лицо из полицейского управления становится объектом нападок.

Фуллер остается в тени. Из спецфонда своей службы он подбрасывает полиции большую партию героина. Во время пресс-конференции героин выкладывается на стол и каждый может его сфотографировать. В газетах под кричащими заголовками появляются сообщения об удачной операции отдела по борьбе с наркотиками, и общественность удается успокоить.