Низверженное величие - Слав Караславов

И все же, согласись отец на министерское кресло, они б не посмели к нему придираться. Сколько сыновей разных высокопоставленных лиц болтаются в штабе, и все им сходит с рук — за спиной у них сила. А отец пошел на поводу у своего уязвленного честолюбия. Если бы ему предложили стать регентом, он бы не отказался, но регентом так просто не станешь. Тут поддержки одной царицы мало. Сколько раз он, Борис, просил отца пригласить в гости генерала Михова, пока тот был министром, а сейчас и пригласит — Михов едва ли окажет ему такую честь. Старик, старик во всем виноват. Не думал о последствиях. Да и брат Михаил со своими страхами за будущее совсем сбил его с толку. Ну что такого случилось? Немцы отступают? Отступят, подготовятся и ударят снова. Это война, а не детская игра в сыщика и вора. В конце концов победят немцы. Вся Европа на них вкалывает. Промышленность стольких стран делает для них оружие. А разные ворчуны, вроде его брата, выдают себя за пророков и морочат голову наивным людям.

Борис Развигоров снова закурил. Дама вышла в коридор и остановилась у окна. Поручики сидели смирно и о чем-то шептались. Заметив, что капитан на них смотрит, замолчали. У Бориса не было желания говорить с ними, но надо узнать, сколько еще ехать до последней станции. А там ему предстоит самому позаботиться о транспорте. Его направили в новые земли[23]. О городе Кавале он слышал много, но ни разу там не был. Он снова взглянул на поручиков. Они показались ему совсем безликими, и он счел ниже своего достоинства вступать с ними в разговор. Он выпустил дым в их сторону и тяжело откинулся на сиденье. Последняя станция будет последней. Дальше все равно ничего не будет…

Он закрыл глаза. Начиналась новая жизнь, жизнь без элементарных удобств, без друзей и знакомых, без Евдокии — он называл ее Док, в этом уменьшительном имени она находила какую-то свою прелесть, для Бориса оно ассоциировалось с ее собачьей преданностью и его ответной ленивой снисходительностью к ней. Девушка была милая, симпатичная, неиспорченная. Борис присмотрел ее среди подруг своей младшей сестры Дианы. Та, конечно, ничего не подозревала об их отношениях. Маленькая Евдокия оказалась очень надежной возлюбленной, умела хранить тайну. Встречи происходили в его квартире, и никто не догадывался об их связи. Неискушенная девушка оказалась для своего возраста довольно безрассудной и страстной. Маленькая женщина, преждевременно созревшая для удовлетворений плотской любви, почти девочка, на честь которой Борис не постыдился посягнуть.

Началось это полгода назад, на дне рождения отца. Диана пригласила нескольких своих одноклассниц. И весь вечер Борис Развигоров чувствовал на себе взгляд двух огромных глаз, не скрывавших своего восхищения стройным, красивым офицером. Он позволил себе пригласить девушку на танец и всем своим телом ощутил ее желание. Что-то жаркое трепетало в его руках, обжигало ладони, наэлектризовывало его. От комплиментов, которые он отпускал ей во время танца, щеки ее еще гуще заливались румянцем. Он давно привык к женщинам, но сейчас переживал все вновь. От сестры он узнал, что она дочь известного человека, видного столичного архитектора и депутата, пользующегося репутацией лица, приближенного ко двору. Княгиня Евдокия была ей крестной матерью. Девушка носила свое имя с гордостью. Княгиня никогда не пропускала день рождения своей «маленькой приятельницы», как она ее называла. Приглашала гостить у себя, пробовала ее рисовать, доверяла ей даже секреты, которые были вовсе не для возраста Док.

От девушки Борис узнал, что некогда княгиня была влюблена в Багрянова, что он отвечал взаимностью. И даже осмелился просить ее руки, но семейный совет не дал согласия на этот неравный брак. А он, Багрянов, был так мил, так красив в своей форме царского адъютанта! До сих пор княгиня хранит его портрет той поры. И считает, что своим отказом царская семья приобрела в его лице весьма умного, тайного недоброжелателя. Несмотря на то что господин Багрянов продолжает с почтением относиться к братьям княгини, едва ли он забыл обиду. Княгиня допускала, что его отдаление на какой-то период от общественной жизни было вызвано именно этой обидой. Иначе он не отправился бы куда-то в Лудогорье заниматься земледелием. Так думал и царь перед смертью. Более того, он считал его потенциальным своим врагом, боялся его, называл Ивайлом[24], именем крестьянского вождя, бунтаря, который поднял народ против тырновского царя Константина Тиха.

Такие разговоры происходили обычно между Борисом и Евдокией в часы уединения. Развигоров любил слушать рассказы об интимной жизни царских особ. Док узнала от княгини, что та не пожелала согласиться с решением семьи и не прекратила своих отношений с Багряновым. Она не вышла замуж, несмотря на то что ее руки просили некоторые высокопоставленные иностранцы. И вообще покинула дворец и жила отдельно от родных. К ним она приходила, только когда ее приглашали или в тех случаях, когда собиралась вся царская семья. Обычно Док заканчивала свои рассказы тем, что она не зря носит имя Евдокии. И что будет принадлежать только ему, Борису Развигорову. Эта милая клятва вызывала в нем чувство гордости, и в то же время его пугала подобная решительность. Не дай бог, их связь станет известна окружающим! Тогда ему не избежать женитьбы. А ведь Док еще не достигла даже совершеннолетия. Новое назначение явилось для него спасением.

Богдан Филов вернулся домой поздно. Ужинать отказался. Заспанная служанка убрала, зевая, со стола. Кита уже легла. В спальне было душно, и только дыхание жены нарушало тишину. Филов медленно разделся, лег на кровать возле окна и попытался заснуть, но сон не приходил. В последнее время так бывало с ним часто. Началось это в дни большого национального траура в связи с поражением немцев под Сталинградом и продолжалось до сих пор… Но если тогда он только на миг усомнился в победе, сейчас все обстояло иначе. Дела на фронте касались его очень близко и не давали ни минуты покоя. В бессонные ночи он обычно прибегал к снотворному, но сейчас, пока Кита спит, предпочел поразмыслить. Закрыл глаза, прерывисто вздохнул. Стал думать о переменах в Генеральном штабе армии. Это было сделано, чтобы успокоить немцев. Генерал Трифонов вышел на передний план. У Филова сложилось о нем хорошее мнение, но он не спешил его выказывать, все предоставил князю Кириллу и генералу Михову. Они были из военных кругов, и он опасался им противоречить, предпочитая выжидать. К тому же регенты были очень ревнивы ко всему, что относилось к людям с погонами.

Филов хорошо знал корни этой ревности. Почти все крупные военные поставки проходили через руки царского брата, за что он получал высокие проценты. Нечто подобное происходило и в более низких этажах, там, где все направлялось генералом Миховым и его приятелем генералом Русевым. Дела свои они вершили тайно, но как бы с благословения князя. На первый взгляд расчеты были ясными, поставки — налицо, но выплачиваемые суммы были завышены, хотя никто не смог бы этого доказать. Так произошло с покупкой машин для танкового полка при посредничестве князя Кирилла. Говорили, что танки плохие, со слабой броней, однако выглядели они красиво, оборудованы были с комфортом, внутри имелись даже шкафчики с книгами, чтобы командиры не скучали, если их танк задержится где-нибудь по непредвиденным обстоятельствам. Об этом позаботился князь. И забота эта обошлась государству в несколько лишних миллионов левов. О таких вещах никто нигде не писал, никто никому не докладывал, об этом только шептались по углам. Разносили эти слухи те, кто, участвуя в сделках, перебивался мелкими барышами. Вот почему и Богдан Филов не имел полного представления об источниках баснословных доходов военного руководства и предпочитал молчать, тем более что и сам был кое в чем замешан.

Да, и у него свои грехи и свои тайны… Пока был жив царь, Филов следил за тем, чтобы к нему нельзя было подкопаться, сейчас же он расслабился, но пора подтянуться, привести в порядок денежные дела. Человек никогда не знает, откуда может нагрянуть беда. Много есть кандидатов на его место — и слева, и справа. А с военными шуток не шутят. Даже царь вел себя с ними достаточно осторожно, пытался лавировать и выжидал подходящего случая для расправы. И такие случаи время от времени возникали.

Так был разоблачен, например, столичный адвокат, бывший офицер Александр Пеев. Дока в юриспруденции, он был совершенно вне подозрений, а оказался матерым резидентом, чьи многочисленные связи в самых различных сферах приносили большую пользу и болгарской, и немецкой разведкам. Сеть свою он плел годами, она охватывала людей и в стране, и за ее пределами, его щупальца проникали в различные слои населения, от интеллигенции и до высшего офицерства. В поле зрения оказался и генерал Никифоров, человек, который должен был охранять армию от большевистской заразы. Генерал был включен в список лиц, подозреваемых в сотрудничестве с Александром Пеевым. Список этот ужасал. Если предать его огласке, на скамье подсудимых окажется множество генералов из его окружения — одни в качестве обвиняемых, другие как свидетели. Генерал Никифоров был молчаливым, замкнутым человеком, но, если надо, будет защищаться; он, вероятно, заговорит и сумеет впутать в эту историю немало высокопоставленных лиц.