Собирал человек слова… - Михаил Александрович Булатов

Дорога.

Телега, сани, лошадь.

По реке.

ХИВА ИЛИ ПЕТЕРБУРГ?

Дороги в жизни Даля часто оборачивались петлей. Чтобы стать черноморским моряком, он вначале отправился на Балтику. А в Николаев и Севастополь возвратился словно затем, чтобы вновь оказаться в Кронштадте. В польский поход он выступил не из Дерпта, откуда рукой подать, а с юга, чуть ли не из-за Балкан, и все это завершилось назначением в Петербург. Но, не успев обжиться в столице, он тащился на перекладных к границам казахских степей.

В 1839 году генерал Василий Перовский затеял поход на Хиву — «дерзкую и вероломную соседку». В Хиве томились тысячи русских пленников; хан их не отпускал. Кое-кому удавалось бежать. Беглецы рассказывали про Хиву, про жизнь в неволе. Даль записывал их рассказы.

Однажды в Орскую крепость купеческий караван доставил Машу Чернушкину. Ее продали в рабство еще маленькой девочкой: украли в степи, когда пасла телят. Маша оказалась в служанках у самого хана — ухаживала за ним во время болезни. Он болел часто, его трепала горячка, он задыхался, капризничал. В знойный летний день сказал Маше: «Достанешь кусок льда, отпущу на волю». Маша без надежды вышла за ворота: какой там лед — жара, середина июля. Навстречу шел человек с деревянной посудиной в руках. Маша глянула и обмерла: в миске у первого встречного сверкали кусочки льда. Хан сдержал слово, отпустил Машу. Но много ли таких Маш?.. Тысячи других так и умирали рабами, вдали от родных станиц. Каждый год хивинцы захватывали около двухсот русских пленных.

Когда Перовский объявил поход на Хиву, солдаты сочиняли песни: идем-де братьев из неволи выручать. Сам Перовский беспокоился больше о другом. Англия воевала с Афганистаном, английская армия захватила Кабул. В Хиве сидели британские советники и агенты. Англичане метили прибрать к рукам Среднюю Азию.

Даль был не против похода, однако советовал выступать весной. Солдатам тяжело в стужу на морозном степном ветру. Зимой плохо с кормом для лошадей и верблюдов. Перовский выслушал Даля, но поступил по-своему. Двинулись на Хиву в последних числах ноября.

Зима, как назло, выдалась морозная — минус двадцать пять, а то и тридцать градусов. Степь занесло снегом. Потеряв треть солдат, Перовский с полпути повернул обратно.

Через много лет Даль напечатает «Письма о Хивинском походе», расскажет, как сотнями гибли в пути замерзшие, обессиленные люди, как расстреливали и вешали неповинных солдат — другим «для острастки», как жгли на кострах лодки, канаты, снаряжение, чтобы хоть немного согреться. Расскажет, как девять тысяч брошенных в степи изнуренных верблюдов отметили бесславный маршрут отряда. Как офицеры и генералы, которые торопили Перовского выступать и делили заранее чины и награды, почуяв неудачу, бросились писать в Петербург доносы.

Сухая, колючая крупка забрасывала тела погибших. Уцелевшие, сами не веря в свое счастье, стучались в двери родных домов. Обмороженные и страдавшие цингой отправились помирать по больницам. Генерал Перовский быстро оправдался перед царем и укатил за границу.

Даль в походе оброс бородою, еще сильнее исхудал. Щеки ввалились, кожа гладко обтянула скулы, нос больше выдался вперед. Про неудачный поход Даль помалкивал, на расспросы отвечал неохотно, лишь иногда бормотал: «Кабы послушали меня, глупого, глядишь, были бы разумны».

Бороду пришлось сбрить: служить с бородою не полагалось. Служба для Даля не кончилась. Покидая Оренбург, Василий Алексеевич Перовский не позабыл всезнающего, всеумеющего Даля, не бросил в глуши. Захватил в Петербург и передал в качестве надежного помощника брату своему графу Льву Алексеевичу. Неудачный поход в Хиву привел Даля в столицу. Он сразу оказался и в центре и вдобавок на высоте. В 1841 году Лев Перовский стал министром внутренних дел.

Далю кланялись почтительно. Заискивали перед ним. Но Даль не надувал важно свои впалые щеки. Не сверкал позументом, не звякал орденами. Он-то знал: кто больше служит, тот больше и тужит.

В игре да в попутье людей узнаю́т.

Пока под чужой крышей не побываешь, своя где течет, не узнаешь.