Последний сейм Речи Посполитой - Владислав Реймонт

- Если обстоятельства требуют, я обязан дать. Что ж это за предприятие?

- Я узнал, что казаки ведут со стороны Варшавы целую кучу навербованных солдат. Идут не по тракту на Белосток, а кружат левым флангом, и Неман должны перейти под Меречем, направляясь на Вильно. Ведут с собой и лошадей высокой марки, и обоз, нагруженный изрядно коробами. Лакомый транспорт!

- А у вас слюнки текут? Предприятие больше чем рискованное, можно поплатиться головой.

- Она у меня еще крепко сидит на плечах. Будь у меня под рукой надежные люди, я бы отбил их. Оказия совершенно исключительная.

- Людей нетрудно найти. Труднее найти лошадей, необходимых для такого предприятия.

- Знал бы я наперед... Не далее как третьего дня отправил целую партию Мадалинскому. Больше сорока штук. Все, что мне удалось закупить в Зельве.

- Смею доложить, - Сташек выступил вперед и остановился навытяжку, - у "мировских" лошади пасутся на выгоне. Как раз на берегу Немана, где-то недалеко от Ковенского тракта, - можно у них призанять лошадей. Лошадки как черти.

- Это гениальная идея, ха-ха! Бесподобный фокус! Целый эскадрон! Ха-ха!

- Да. Однако нужно над этим предприятием хорошенько подумать.

- К чему раздумывать? Посадить людей на лошадок - и айда, хотя бы сегодня ночью. Вот это был бы фокус! Гвардейские лошади, откормленные королевским овсом, как раз пригодились бы нам для штаба. Конюхам свернуть головы, и все свалят на "союзников"! Просто, как пить дать. Я точно ожил! Сташек, раздобудь-ка себе водки, а нам прикажи подавать обед и пару бутылок. Поручик платит.

- Предположим, что предприятие удастся. Что вы сделаете со всем этим транспортом?

- Только бы Неман был у меня уже позади, а там справлюсь. Местность тамошнюю знаю, как свой карман. Отправлюсь к своим курпеям, а там сам черт меня не разыщет! Господи, неужто ты не поможешь Качановскому! Господи, волновался он, не будучи в силах усидеть на месте.

- Конвой может оказать сопротивление.

- Если конвой не даст себя провести, то винтовки сделают свое дело, нянчиться с ними не стану. Привал у них будет как раз в Мерече, в будущую среду - девятнадцатого августа. Мне это открыл под строжайшим секретом мой друг закадычный, Иванов. Бедный офицеришка плакал у меня на груди с горя, что приходится ему покидать свою "душеньку", так как он получил приказ повести транспорт из Мереча дальше. Кобылий сын! Два дня якшался я с ним запанибрата и пил, как с равным, а все на собственные дукаты. Так мы слюбились, что он меня все уговаривал пойти на службу к царице. Даже спрыснули, как полагается, будущее братство по оружию. Нынче вечером условились опять встретиться, а расходы-то немалые. У меня есть подозрение, что из Гродно он тоже уведет немало навербованного народа. Что-то он мне на этот счет намекал.

- Значит, и конвой увеличат. Предупреждаю, что все перевозы через Неман, до самого Ковно, окружены казаками. Броды тоже охраняются, а на крупнейших почтовых станциях стоят целые гарнизоны.

- Лучше чересчур много не предвидеть. Обстоятельства на месте укажут лучше всего, как действовать. Не рассказывайте только, сударь, об этом Дзялынскому, а то, как начнет взвешивать да рассчитывать, подходящий-то случай и убежит. Это дело мы можем обтяпать без него. Узнает, когда дело будет уже сделано.

Заремба охотно согласился на это, так как жилка авантюризма взяла верх над должной осторожностью и увлекла его.

За обедом оба набросали вчерне план действий, посвящая в него и Сташека. Он напрашивался все разведать про гвардейские пастбища и сговориться с людьми. Оба согласились, так как никто не справился бы с этим делом лучше, чем он. Просил он только пощедрее раскошелиться на угощенье.

Разговор перешел на текущие дела. Заремба спросил о Гласко.

- Был в Хойниках у Прозора, должен вернуться со дня на день. Начальник беспокоится, да и мне было бы на руку, чтоб он был при мне. Мужчина он храбрый и предусмотрительный.

- Я пошлю сегодня Кацпера осмотреть окрестности Мереча. Ну а если вам вдруг не удастся? - спросил Заремба, хмурясь от одного предположения.

- Тогда дайте отцу Серафиму на обедню и помолитесь за мою душу, пошутил Качановский.

- Дозвольте сказать, - вставил Сташек серьезным тоном, - нам помирать некогда, пускай это делают кто познатнее.

Заремба ушел, взволнованный этим рискованным проектом, и, если бы не возложенное на него дело и чувство дисциплины по отношению к начальнику, он с удовольствием принял бы сам участие в этой вылазке. Душа его рвалась к военным схваткам и приключениям. Гродно успел надоесть ему до смерти, а двойственная напряженная жизнь, которую ему приходилось вести, истощала его силы. Он буквально задыхался в этой атмосфере, проникнутой низостью и подлостью. Тысячу раз хотел он заклеймить подлецов, но должен был молчать и сдерживать благородное негодование. Вынужден был надеть на себя маску и быть равнодушным или, что ему было еще труднее, таким же, каким было большинство из высшего общества. Временами он чувствовал отвращение даже к самому себе. И в придачу к этим мукам образ Изы мучил его, как терновый шип, бередящий беспрерывно рану. Он не любил ее, но не мог еще забыть, что когда-то любил. Когда он думал о ней, сердце его затопляло презрение, но когда она появлялась перед ним, он бледнел, и звук ее голоса струил в его душу сладкий яд. Он убегал от нее, но в то же время посещал все ассамблеи и увеселения и там убеждался, как сильно жаждет он видеть ее, хотя бы только ее стройную фигуру. Знал цену ее сердцу и душе и все-таки тосковал по ней. И с жгучей завистью подумал о Качановском:

"Этот в трактирной девке увидит Венеру и найдет наслаждение в любом приключении".

- А я вас как раз ищу, пан поручик, - услышал он над самым своим ухом голос Клоце.

- А что случилось?

Он неохотно подал ему руку.

- Ничего особенного. У меня только есть поручение - свезти вас на обед к Сиверсу. Мотивы сообщит вам пан кастелян.

- Чересчур высокий порог для моих скромных ног. К тому же я уже обедал.

- Тем лучше. Туда так много тянется всегда народу, что нередко встают голодными из-за стола. Посол все скупее расходуется на угощение посетителей.

- Вероятно, они ему уже мало нужны! - буркнул Заремба, садясь в высокий кабриолет.

По дороге Клоце, считая его не только племянником кастеляна, но и очень близким ему человеком, разоткровенничался с ним о неприятностях, которые им доставляет камергер, не желающий слышать о разводе или хотя бы о раздельном жительстве с Изой.

- И на что ему красавица жена? Другие пользуются ее ласками, а у него только слюнки текут! - цинично рассмеялся Клоце. - Вся эта история ужасно нелепа! Разводиться с одним, когда еще в другом не уверена, поскольку тот все откладывает решительное предложение. Конечно, здесь замешан не кто иной, как Зубов. Целые дни просиживает у пани камергерши, а князь с ума сходит от ревности за дверью. Вчера избил каблуками гайдука за то, что тот попался ему на дороге. Ах, эти женщины, эти женщины! - причмокнул он своими чувственными губами и засмеялся так, что живот его затрясся и забрякали на нем цепочки и брелоки. - Пани камергерше хотелось бы иметь, как у всех знатных дам, одного любовника для будней, другого для праздников, еще нескольких - в промежутках, а мужа - чтобы покрывать расходы! - зарокотал он раскатистым смехом над собственной остротой, не замечая, что Заремба судорожно сжимает зубы. - У нас еще одно огорчение, похуже, - вздохнул Клоце и стал шептать Зарембе на ухо. - Пани кастелянша отказала в своей подписи на полномочной доверенности. Сколько лет была во всем покорна, а сейчас, когда нам приходится трудно, выпускает шипы. С паном кастеляном от досады чуть не сделался удар. В ее отказе он видит недостойные происки Капостаса, ее варшавского банкира, который как раз теперь приехал и занимает ее иллюминатскими и астрологическими гороскопами. Здесь кроется настоящая интрига, так как сейчас же после кабритовских банкротств золото точно в землю провалилось, и никак его оттуда не достанешь. Даже у самых богатых не хватает наличных денег. Кастелян хочет позондировать почву у Сиверса. Я ему не советовал, так как Сиверс часто сам ищет спасения у Мейснера. Даже Бокамп нередко перехватывает для Сиверса у ростовщиков тысчонку-другую. Только Бухгольц мог бы для кастеляна что-нибудь сделать.

- Бухгольц? - не поверил Заремба собственным ушам. - Посол прусского короля?

- Он один мог бы дать взаймы и не на слишком тяжелых условиях.

- Это для меня ново, - то, что я от вас слышу.

- Ведь прусские дела не сегодня-завтра должны поступить на обсуждение сейма, - продолжал нашептывать Клоце, наклоняясь к его лицу, - и должны получить утверждение во что бы то ни стало, - прибавил он с жаром. - Но оппозиция жестоко этому противится. И не только оппозиционеры, бунтари и сеймовые крикуны становятся нам поперек дороги, но и некоторые министры и сторонники России. Ненависть против пруссаков возрастает с каждым днем, обращается уже на особу посла, и он не решается уже показываться на улице без вооруженного конвоя. Мы знаем, что Сиверс все это разжигает и исподтишка направляет озлобление общества в сторону Пруссии. Кастелян много может сделать, чтобы создать в сейме благоприятное большинство, но он не хочет и слышать об этом из-за каких-то ребячьих сантиментов. Как будто дукаты сами сыплются с неба. Я готов отказаться от своей службы, если мы не воспользуемся таким стечением обстоятельств.