Альпы. От Любляны до Лиона и от Мюнхена до Милана - Эндрю Битти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Посещение Шильонского замка, должно быть, удовлетворило их куда больше и определенно заняло заметное место в истории литературы. В таинственный замок на берегу озера Шелли и Байрон отправились, заинтересованные историей Франсуа Бонивара, который, как упоминалось ранее, в XVI веке был здесь узником. Поскольку образы и представления романтизма превозносили тему свободы, неудивительно, что два поэта побывали в замке. Они просто следовали по стопам недавней литературной традиции. Берк отстаивал права рабов, ирландцев и американских колонистов, а Руссо много писал о социальной несправедливости; Байрону же, кроме того, суждено было встретить смерть в возрасте тридцати пяти лет, когда он помогал грекам в их борьбе против турецкого владычества. Оба поэта в своих сочинениях провозглашали любовь к свободе, писали о ненависти к тирании и угнетению; наверняка они не могли пройти мимо узилища Бонивара и не побывать там. (Во время путешествия вокруг озера Байрон и Шелли также посетили Веве, где в церкви Святого Мартина установлены памятники епископу Ладлоу и генералу Броутону, которые поставили свои подписи под указом о приведении в исполнение смертного приговора, вынесенного Карлу I; во время Реставрации оба бежали в Веве.) Согласно Руссо, Бонивар был «савояром, который стремился к свободе и терпимости», и два поэта из Англии страстно желали увидеть место, где он томился в неволе, прикованный цепями. Как известно, оказавшись в темнице Бонивара, Байрон вырезал свое имя на одной из колонн; она — третья от входа, и надпись в настоящее время благоговейно оберегает стеклянная перегородка, изогнутая по форме колонны. (Слово «Вугоп» составлено из жирных прописных печатных букв, с наклоном к последней букве «N».)
Это граффити знаменито едва ли не более, чем поэма, которую Байрон сочинил о Бониваре — «Шильонский узник». В поэме Бонивара бросили в темницу вместе с двумя братьями (их якобы приковали к первой и второй колонне узилища), которые умерли, оставив Бонивара в одиночку размышлять о своей неволе. После смерти братьев он выглядывает в «зарешеченное окно» тюрьмы и смотрит «на красоту знакомых гор, на их утесы» и тоскует по свободе и миру за стенами тюрьмы:
Я их увидел — и оне
Все были те ж: на вышине
Веков создание — снега,
Под ними Альпы и луга,
И бездна озера у ног,
И Роны блещущий поток
Между зеленых берегов;
И слышен был мне шум ручьев,
Бегущих, бьющих по скалам;
И по лазоревым водам
Сверкали ясны облака;
И быстрый парус челнока
Между небес и вод летел;
И хижины веселых сел,
И кровы светлых городов
Сквозь пар мелькали вдоль брегов...[11]
Донжон Шильонского замка.
Фото О. Королевой
Но когда узника в конце концов освобождают из тюрьмы, в его словах звучит легкая нотка сожаления. Бонивар начал наслаждаться обществом пауков и мышей, с которыми он делил свою камеру. Он провел в узилище немало времени:
Я к цепи руку приучил;
И... столь себе неверны мы! —
Когда за дверь своей тюрьмы
На волю я перешагнул —
Я о тюрьме своей вздохнул.
Поэму Байрон написал в «Отеле де Л’Анкр», теперь это гостиница «Англетер» в Уши, возле Монтре. Он так погрузился в работу, что Шелли нередко приходилось обедать в одиночестве — а он тоже продолжал трудиться над собственным сочинением, «Гимном интеллектуальной красоте», которым отдавал дань уважения Руссо и его «Новой Элоизе». Вскоре после совместного путешествия вокруг озера и остановки в Уши поэты отправились каждый своим путем, оба в расцвете творческих физических сил. Шелли, вместе со своей женой Мэри и любовницей Байрона Клэр (которая была сводной сестрой Мэри), поехал в Савойю, а Байрон остался в Швейцарии и какое-то время жил в Монбоване, крошечной деревушке, расположенной между Монтре и Грюйером у западных отрогов гор Бернского Обервальда. Там он написал в «Альпийском дневнике» о «музыке коровьих колокольцев на пастбищах... и пастухах, что перекликаются от утеса к утесу и играют на своих дудочках... Я осознал все, что мною когда-либо было услышано о пастушеской жизни или о том, какой я представлял ее себе... Недавно я вновь поселил в своем разуме Природу». Глядя на сельский пейзаж, он описывал домики и коров: те «похожи на мечту; нечто слишком яркое для реальности и чуждое ей», и отмечал, что посредством произведений, родившихся в Альпах, пытался «избавиться от собственных искаженных особенностей личности, со всех сторон окружающих меня величественностью, властью и славой».
Шелли же тем временем находился в Шамони. Когда здесь побывал Сэмюэл Тейлор Кольридж (1772-1834), то написал в своем «Гимне перед восходом в долине Шамони»: «Кто бы мог, кто бы сумел остаться атеистом в этой долине чудес?» Шелли дал ответ на вопрос Кольриджа — в регистрационной книге гостиницы в Шамони он подписался так: «Демократ, атеист, очень люблю человечество». Причем эту остроумную запись он оставил на греческом языке. Пейзаж вокруг города внушал Шелли благоговение и страх. В одном из своих писем он писал: «Я никогда не представлял себе, какими раньше были горы... безмерность этих нереальных вершин возбуждала, когда они вдруг возникали перед глазами, рождая чувство восторженного удивления, в чем-то родственного безумию». Пережитые чувства он выразил в одной из самых знаменитых своих поэм — в «Оде Монблану»:
Так точно ты, обрывистый овраг,
Лощина Арвы, с ликом властелина,
Стозвучная, стоцветная долина,
В себе таишь и жизнь, и смерти мрак.
Неотразимо страшная картина,
Могучая своею красотой:
Расставшись торопливо с высотой
Угрюмых гор, полна кипучей страсти,
Как молния, порвавши гнет оков,
Стремится Арва, символ вечной Власти,
Взлелеянный молчаньем ледников.
