Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци

жену зовут Эрна Мухаммедшина», – отвечаю. «Так, так, помню, -бурчит этот хмырь и озабоченно что-то записывает в блокнот. -Дипломница профессора Березовского. Ну, Гера, ты меня извини, но мне пора».

Что скрывать. Было страшно неприятно. Но я не придал делу особенного значения. Я решил, что кому-то потребовалось место. Это отличный трамплин для дальнейшего продвижения. В особенности для тех, кого собственно медицина не интересует. Кто-то из нужных «детей» делает карьеру, и все дела.

Ну что же, не больно и хотелось! По-свински проделано, но чего же «от них» и ждать? Ведь мне важно только заниматься своим делом. Кончу ординатуру и пойду по распределению. Это же решено!

Я думаю, Пётр, Вы догадались, что всё только начиналось. Примерно через неделю мне надо было сделать определённые шаги, связанные с предстоящим дипломом и распределением. Вы вряд ли удивитесь, что запрос на меня тоже отозвали. Место в Институте хирургии отдали другому претенденту. Вы – нет, а я, наивный дурак, был потрясён, не верил своим глазам, взбеленился, побежал объясняться. Нечего говорить, что мне ничего и не подумали объяснять.

«В Институте приняли другое решение, для которого были серьёзные основание. Нам очень жаль!»

Вы понимаете, им очень жаль, только и всего!

Профессор, который руку жал, меня не принял. Я обивал разные пороги, всё пытался добиться справедливости, пока однажды учёный секретарь института – немолодая серьёзная дама в строгом платье с седеющими волосами, не сказала мне многозначительно и сочувственно.

– Молодой человек, Вы можете и впредь ходить сюда каждый день – это ни к чему не приведет.

– Приговор окончательный, обжалованию не подлежит, – гневно выговорил я. И услышал.

– Решение – окончательное! Огромная разница, мой голубчик. И вот решение, принятое вовсе не нами, это окончательное решение по Вашему делу. А мы не в силах ничего изменить.

И до меня вдруг сразу дошло, что это правда. Наверно, я побледнел, потому что она вскочила, усадила меня на стул и предложила выпить воды.

– Послушайте, – сказала эта женщина совсем мягко и по-домашнему, – не принимайте это так близко к сердцу. Ваша жизнь только начинается. Всё двадцать раз ещё переменится! Да и они теперь не смеют, не то, что раньше…, – но тут она запнулась и прикусила язык.

Я тупо и покорно кивал. Благодарил. Опомнившись немного, встал и поплёлся к выходу, когда она негромко добавила.

– Вы, кажется, недавно женились? Я слышала, что Ваша жена тоже без пяти минут врач. Я знаю многих ваших выпускников. Как её зовут?

Удивляться или сердиться у меня не было сил. «Мою жену зовут Эрна Мухаммедшина», – вяло пробормотал я и вышел вон.

О моём прошлом Эрна почти ничего не знала. Но зато настоящее мы обсуждали постоянно. Нам казалось, у нас так много общего! И мы оба бессемейные, каждый по-своему, обделённые и одинокие, это очень ценили. Каждый день мы рассказывали друг другу всё подробно. С удовольствием обсуждали каждую мелочь. Но на этот раз я промолчал. Ни слова об истории с партией и секретарством не сказал жене. До сих пор не знаю, почему. Но потом так и пошло. Я сейчас думаю, может, если бы я с ней делился, вместе мы нашли бы выход… Однако, вышло, что я словно влез в старую кожу. Снова появилась часть, очень болезненная, моей жизни, которую следовало скрывать.

Время шло. Мы закончили образование. Начали работать каждый на своём месте. Оба были очень разочарованы. Эрна попала в урологию, куда совсем не хотела. Со мной вышло ещё хуже. Я загремел участковым врачом в районную поликлинику. По распределению надо было проработать три года. Мечты о большой хирургии можно было забыть!

Всё это время нас иногда приглашали на Арбат. Ничего примечательного не случалось, но мы попривыкли, обменялись телефонами, а когда пошли на работу, то и служебными тоже. И однажды у меня в кабинете прозвенел звонок. Звонил Цаплин, который пожаловался, что повредил ногу. Он спускался на лыжах с горы и неловко упал. Открытый перелом со смещением. А лечащий врач просто коновал. Так не могу ли я…

Этот человек был мне неприятен. В его присутствии я испытывал тревожное, тягостное чувство бессилия. Жену свою я не умел защитить. Не знал, как себя вести. Я с удовольствием послал бы его к такой-то матери. Но отказать в помощи? Нет, этого тоже я не мог. «Ехать, так ехать!»– как сказал воробей в зубах у кошки. Значит, за дело.

Для меня это было совсем не трудно, устроить его к моим прежним учителям и консультантам, при моих-то ортопедических склонностях. Я так и поступил. И его, действительно, удачно починили, сволочь такую… Это потребовало времени. А выздоровев, он решил меня отблагодарить. Случилось так, что Кира уехала с делегацией в Питер, и он остался один. Ресторанов и кафе тогда было совсем немного, хороших – того меньше, и в них стояли очереди. Поэтому Цаплин раздобыл знаменитый армянский коньяк, купил того-сего на закуску, а на десерт торт «Птичье молоко» и пригласил меня к себе «посидеть». Причём, приглашая, что-то там такое прогудел про настоящую мужскую компанию, которую ни с чем не сравнить!

– Я тебя зову без жены, – говорит, – ещё будут один-два сослуживца. Посидим, устроим мальчишник. В общем, жду!

Мне бы отказаться, но я опять не сумел. Я пришёл. И всё покатилось по накатанным рельсам. Два его приятеля были неглупые, симпатичные люди. Они, кстати, тоже притащили коньяк «Плиска» и домашнюю еду в подкрепление. Завязался общий разговор. Говорили в этот вечер почему-то много о путешествиях, о том, кто куда ездил, о Кольском полуострове, о Карелии. Ели и выпивали понемногу, но только коньяк. Поэтому постепенно все основательно набрались. Хозяин раскраснелся, его друзья разгорячились и заспорили о политике. И тогда Цаплин вдруг воздвигся, нагнулся над столом и поднял тост.

Я хочу выпить за этого хорошего парня, который тут сидит. Он мне так помог! Я пью, за тебя, Гера! Я тебе тоже помогу, что б ты из-за бабы не пропал. У тебя всё впереди! По-о-ойдём, по-г-г-г-оворим!

И он потащил меня в другую комнату. Вернулись мы поздно, его сослуживцев уже не было. Цаплин задержался на кухне. Воспользовавшись этим, я выскочил за дверь и ушел. Только не домой.

Да, я тогда еще долго кружил по улицам. А когда вернулся, понял, что моя болезнь вернулась снова ко мне. Я снова не мог ни есть, ни спать. В ушах у меня раздавался негромкий шмелиный гул. Но на этот раз я думал всё об одном и том же.