Меч Бедвира - Роберт Сальваторе

«Или, возможно, не все хорошо, — продолжил Лютиен. — Я встревожен, отец, тем, что я увидел и что я узнал. Почему мы живем во лжи? Почему мы должны быть верны королю-захватчику и его псам-циклопам?»

Лютиен опять остановился. Он не хотел писать о политике, в которой мало что понимал, несмотря на уроки Бринда Амора. И когда его перо опять опустилось на пергамент, юный Бедвир рассказал о том, в чем успел неплохо разобраться.

«Вы бы видели детей Монфора. Они роются в канавах, выискивая объедки, вместе с крысами, в то время как богатые купцы становятся еще богаче трудами их разоренных родителей.

Я вор, отец. Я — вор!»

Лютиен уронил перо на стол и недоверчиво уставился на пергамент. Он не собирался открывать Гахризу правду. Конечно нет! Это вышло само по себе, как результат его растущего гнева. Юноша схватил пергамент и хотел скомкать его. Но внезапно остановился и снова разгладил лист, глядя на последние слова: «Я — вор!»

Юному Бедвиру показалось, что он заглянул в чистое и честное зеркало собственной души. Однако увиденное не сломило его. Упрямо, против воли он поднял перо, опять разгладил пергамен и продолжил.

«Я знаю, что в стране процветает ужасающая несправедливость. Мой друг Бринд Амор назвал это болезнью, и это вполне правильное описание, потому что роза, которой когда-то был Эриадор, умирает на наших глазах. Я не знаю, виноваты ли в этом король Гринспэрроу и его герцоги, но я всем сердцем чувствую, что любой, кто возьмет себе в союзники циклопов, предпочтет розе заразу.

Эта зараза, эта чума находится за внутренней стеной Монфора, и туда я иду под покровом тьмы, чтобы забрать в отместку то немногое, что вмещается в мои карманы.

Я омочил свой клинок в крови циклопов, но я боюсь, что чума проникла глубоко. Я боюсь за Эриадор. Я страшусь за детей».

Лютиен опять откинулся назад и долго смотрел на эти слова. Он ощущал пустоту в груди, общее отчаяние, «…в отместку то немногое, что вмещается в мои карманы», — прочитал он вслух, и для Лютиена Бедвира, который считал, что мир должен быть иным, это действительно показалось жалкими крохами.

Юноша бросил перо на стол и поднялся на ноги. Затем почти машинально торопливо окунул кончик пера в чернильницу и толстой линией зачеркнул заголовок письма.

— Будь ты проклят, Гахриз, — прошептал он, и эти слова больно ужалили его, невольно увлажнив карие глаза.

Лютиен уже крепко спал в удобном кресле, когда вернулся Оливер. Хафлинг весело влетел внутрь, у его пояса позвякивал кошель с золотыми монетами. Он удачно сбыл вазу и теперь был занят мыслями о том, сколько существует прекрасных способов получить удовольствие от добычи.

Он двинулся к Лютиену, собираясь разбудить молодого человека, чтобы они успели на рынок раньше, чем все лучшие товары будут раскуплены или украдены, но заметил развернутый пергамент и подошел к столу.

Улыбка Оливера исчезла, когда он прочитал мрачные слова, и взгляд, который он бросил в сторону Лютиена, был откровенно сочувственным.

Хафлинг остановился над спящим беспокойным сном молодым человеком, снова выдавил улыбку и разбудил Лютиена, позвонив монетами прямо у того над головой.

— Открывай свои заспанные глаза, — бодро заявил Оливер. — Солнце уже высоко, и рынок ждет.

Лютиен застонал и попытался отвернуться, но Оливер схватил его за плечо и с силой, удивительной для такого маленького человека, снова развернул его к себе.

— Пожалуйста, пойдем, мой-не-слишком-жизнерадостный друг! — попросил Оливер. — Северный ветер уже несет укусы зимы, а нам еще надо столько купить! Мне понадобится еще как минимум дюжина теплых плащей, чтобы одеться надлежащим образом!

Лютиен поднял отяжелевшие веки. «Еще дюжина плащей? О чем он?»

— Я говорю, дюжина! — повторил хафлинг. — Чтобы я мог спокойно выбрать из них тот, который наилучшим образом будет соответствовать моей репутации. Остальные — тьфу! — Он изобразил высокомерный плевок. — Я просто выброшу на улицу.

Лицо Лютиена сморщилось в недоумении. Зачем выбрасывать вполне хорошие теплые плащи на улицу?

— Пошли, пошли, — болтал хафлинг, не закрывая рта и направляясь к двери. — Мы должны попасть на рынок раньше, чем эти испорченные дети разворуют все товары!

«Дети»! Выбросит на улицу плащи, как же! Оливер выбросит их туда, где эти самые дети, на которых он часто жаловался, смогут эти плащи подобрать. Ну конечно, они ведь примерно одного роста! Лютиен получил ответ на свой вопрос, и восхищение тайной щедростью Оливера придало юноше сил.

Новые задачи, возникшие перед хафлингом, прояснились, когда они отправились в центральный район нижней части Монфора, на широкую рыночную площадь, окруженную киосками и крытыми палатками. Там зарабатывало на хлеб множество уличных артистов. Некоторые пели, другие играли на каких-то экзотических инструментах, жонглировали или показывали акробатические представления. Лютиен не отнимал руки от кошелька, когда они с Оливером проходили поблизости от этих людей, — первый урок, который преподал ему хафлинг, заключался в том, что почти все эти артисты использовали представления для прикрытия истинной профессии.

В этот ясный день рынок казался необычайно шумным. Большой торговый караван, последний крупный караван в этом году, прибыл прошлой ночью, проделав путь от Эйвона через Мальпьюсантову стену и вокруг северных отрогов Айрон Кросса. Большинство товаров прибыло через Порт-Чарлей, на западе, но так как в проливах хозяйничали брандуинские пираты, самые большие и богатые караваны южных купцов иногда предпочитали более длинную, но безопасную окольную дорогу.

Двое друзей какое-то время просто болтались в толпе. Оливер задержался, чтобы купить огромный кулек леденцов, затем снова остановился у киоска с одеждой, любуясь плащами на меху. Хафлинг попытался торговаться по поводу одного из плащей, предлагал половину запрашиваемой цены, но купец только нахмурился и отказался сбавлять цену. Торговля продолжалась несколько минут, после чего Оливер, вскинув обе руки, обозвал купца варваром и быстро отошел.

— Но цена была справедливой, — заметил Лютиен, догоняя своего ярко разодетого товарища.

— Он не хотел сбавлять, — кисло ответил Оливер.

— Но цена уже была вполне приемлемой, — настаивал Лютиен.

— Я знаю, — нетерпеливо сказал Оливер, оглядываясь на киоск. — Варвар!

Лютиен хотел ответить, но передумал. Его опыт поведения на рынке был весьма ограниченным, но он уже знал, что большинство товаров можно купить за половину или хотя бы три четверти от явно раздутой первоначальной цены. Это была игра, в которую играли купцы и покупатели; торговаться, как понял Лютиен, и тем, и другим нравилось потому, что обе стороны считали, что они надули противоположную.