Тайна болотных демонов - Виктор Обухов

Впрочем, я не стал тогда заниматься этим вопросом. Силы мои иссякли; я рухнул в изнеможении на землю, — не как человек, одолевший в ратном бою дракона, а как несчастный, чудом спасшийся от неминуемой гибели; я рухнул на землю и медленно повалился на правый бок… На спину… И лежал, бездумным взором глядя в небо, — на звезды, стынущие в вышине на сыром ветру…

«Я спасен…» — «Оно погибло…» — «Мы спасены…» — «Ольга погибла…» — «Вот и все… Демоны сгинули… Все кончилось… Кончилось… Два маленьких котенка…» — я затряс головой, приподнявшись: словно бы мысли мои могли придти от тряски в порядок!.. — С трудом, опираясь руку, сел.

…Болото. Темное болото вокруг. Невдали чернели деревья, виднелся в их строю мощный пролом… «Быть может, — подумал я, — этот лес загублен… Ибо Мертвая Земля была здесь…» — Сырость… темнота…

Я удивился темноте. — Не может быть, чтоб столько событий прошло, а ночь еще длилась!.. — Или это лес удерживает рассвет, густыми кронами, тяжелыми мохнатыми ветвями?.. — Скрывает от болота светлеющее где-то небо?.. Все существо мое чуяло рассвет, ждало рассвета, — как спасения, как избавлении от дел этой ночи…

…Но не были закончены темные дела. — Когда я выбрел на твердую землю, из-за деревьев метнулась ко мне темная фигура с дубиной в руке… Взмахнула своим оружием…

…Я инстинктивно загородился щитом от падающей на голову дубины, — и щит мой разлетелся от удара вдребезги, как стекло. Резкая боль распространилась по руке, заставив меня застонать… Но одновременно я успел отпрыгнуть, и следующий удар — наотмашь — пришелся в пустоту, только даром разрезав со свистом воздух…

— Проклятый… — прорычал Повелитель Демонов… — да, это опять был он! Бывший повелитель бывшего царства, уцелевший каким-то чудом от общей гибели…

— Все погибло… все погибли… — простонал он. — И все — ты!.. — О-о!..

Он бросился опять па меня, но я уже успел подобрать с земли какой-то сук, и встретил рубящий удар твердой рукой; тут же сделал ответный выпад, — так уверенно, что даже сам удивился. — Не думал до сих пор, что умею биться на… сучьях? дубинах?.. — В конце концов, можно сказать, мы бились на мечах. Только мечи отсутствовали.

…Да, я умело оборонялся. Но это и все. Мое вновь открывшееся умение не могло принести весомых плодов. — Очень болела, почти бездействовала — левая рука, попавшая под тяжелый удар, мне оставалось только парировать выпады Повелителя, и отступать, отступать… — Куда?..

— Я убью тебя, Наур, — скрежетал он, яростно нападая. — Я убью тебя, — здесь… этой дубиной… — За все… за всех… за мою державу… за наша сгинувшие надежды… Я убью тебя, смертный…

Он запнулся и на мгновение схватился за лицо, опустив дубинку, потому что я, превозмогая боль, нащупал левой рукой в кармане мокрых брюк пустую банку из-под ночной мази, пропутешествовавшую со мной все это время, и с силой бросил Повелителю в лицо… Бросок вышел несильный, но я удачно попал, и демон на мгновение утратил возможность сопротивляться… — Я чувствовал, что вот-вот могу потерять сознание от боли, — но твердо знал, что на несколько секунд меня еще хватит… — И я был сейчас суров и безжалостен, как древний Наур. Движенья мои были точными и уверенными. — Удар суком в живот заставил Повелителя согнуться, сломаться пополам; на согнутую спину его обрушился еще один удар, — и я вложил в него всю ненависть, приобретенную мной за последние месяцы, а особенно — за нынешнюю ночь; всю злость, все отчаянье, всю жажду отомстить… — За себя; за погубленную Ольгу; за обмороченную, запуганную Надю; за все… — Сук мой сочно хрястнул по согнутой спине. Повелитель застонал и, медленно, неестественно выпрямившись, сделал, шатаясь из стороны в сторону, несколько шагов… в болото… к воде… У самого болота я, догнав его, нанес еще один рубящий удар, — и тело глухо обрушилось в воду, исчезло в ней…

«— Вот теперь, наверное, — все, — сказал я себе и переломил сук о колено. — Оплачены все долги, сделаны все глупости… Хватит…» — И я опустился на землю. — Да, это был конец всего. Из меня словно бы что-то вынули, и я встретил наступающий рассвет безжизненным взглядом человека, исполнившего какой-нибудь скорбный долг… Взглядом человека, исчерпавшего все силы, выполняя этот тягостный долг…

11. Песня печали

Пришел рассвет, и я сидел на огромном камне, торчащем посреди болота из воды. Болото парило, и белые молочные клубы тяжело взбирались вверх; мне это казалось дымом. — Я сгорел, начисто сгорел в темном пламени прошедшей ночи… прошедшей жизни; и то, что еще несколько ночных минут назад было мною прежним, — уходило теперь с густым дымом в алеющее небо. А я сидел на камне. На побежденном, закаменелом теле врага… Как воин легендарных времен. Рядом со мною было все мое достояние; перебираясь на Камень, я взял его с собой, чтобы оставить здесь.

— Башмаки. — Чудные, легкие башмаки, спасшие меня от губительного поцелуя Мертвой Земли. — Башмаки из кожи Бородатой Жабы, оставленные в шкатулке Иг-Науром Изгнанником, предпоследним царем Нayp-oгa.

— Осколки щита. Я собрал их все. — Осколки магического зеркала, с которым Иг-Наур Великий вышел некогда, в молодые времена нашего мира, на такое же Заклятье, как мое, стынущее сейчас подо мной безжизненным камнем. Подарки, сохранившие жизнь непутевому наследнику великого рода; подарки, давшие ему победу…

…Я сидел па камне, и горечь победы переполняла мена. Слезы текли по моему лицу, — слезы печали… по утерянному… по невозвратному… Сомкнуты и вновь разорваны два чужих друг другу мира; выпущено на свет и вновь уничтожено последнее Заклятье Болотных Демонов; погибли враги, потеряны друзья…Слепыми от скорби глазами я смотрел в наступающий, еще чужой для меня день. — Все это — мои дела; все это — моя ошибка: все это — моя вина… вина моей былой жизни…

Я сидел на и глядел в рассвет. — Я, рядовой обыватель, обычный фотограф из не примечательного ничем M-а; я, князь и наследник великого древнего народа; я, победитель демонов и губитель дракона; я, могущественный свершитель чужих судеб и жалкая погремушка в руках моей собственной; кто из них — настоящий я?… — Не знаю. Все они сгорели ночью и теперь поднимались с болотными парами, как фимиам, в рассветное небо; из пепла и горя родился новый я… и в скорби совершилось это рождение. — Я даже не знал, для чего родился. — Дела иного, легендарного мира были завершены этой ночью, — а что до моего, привычного, человеческого мира, — я был не уверен, что теперь горжусь для него. Слишком много вобрала теперь моя память — память, пившая жизнь в двух мирах; чересчур много печали выносил я с собой в наш болтливый и бездарный мир.… — Что мне там делать?..