Воин из пророчества - Дуглас Брайан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По-прежнему неподвижный, бесстрастный, Аурангзеб проговорил:
— Плохо. Мне нужен только он.
И чуть шевельнул рукой: увести.
Так для Арилье началось темное время плена.
Глава шестнадцатая
Одиночество Траванкора
Очень многому научил Шлока своих питомцев, и только одна наука давалась им плохо: никто из них так и не научился распознавать предателей среди окружающих людей. Не ложилась на сердце такая мысль. Да и как можно жить с постоянной оглядкой? Как можно есть и пить рядом с человеком, а про себя, мысленно, с недоверием следить за каждым его движением?
Невозможно.
Траванкор собирал новое войско. Победа под стенами Патампура, когда пал самонадеянный Шраддха, чудесное появление наследника раджи Авенира — все это произвело огромное впечатление. Люди потянулись к новому военачальнику. Их привлекала его молодость, его сила, его мудрость не по годам.
И еще — то, что он не следил за каждым с подозрительностью, как это делали владыки, сызмальства росшие среди знати. Траванкор ничего не боялся. Даже предательства.
Хотя предательства бояться следовало бы.
Более того! Перед расставанием Шлока предупредил его о том, что некто во дворце следит за каждым шагом — самого раджи и его сына, передает вести врагам. Иначе никак не объяснить того, насколько осведомлены враги о каждом действии, даже о каждом намерении своих соперников.
Предупредил — да. Как раз хватило Траванкору для того, чтобы не слишком удивиться, когда предательство свершилось…
Он остался сейчас один. Где искать Рукмини? Никто не рассказывал ему о судьбе возлюбленной. Никто не знал… а кто знал, помалкивал.
Почему оставил его Арилье? Куда он направлялся? И отчего не подает вестей о себе? Несколько месяцев минуло со дня того горького расставания на рассвете, а от Арилье — ни одного известия. Неужели он погиб? Траванкор не хотел в это верить.
И не к кому было обратиться за советом. Шлока скрылся без следа. Как не было учителя. Всю жизнь он находился рядом и вдруг растворился в бескрайних просторах. И снова — ни единой вести.
Три человека были особенно дороги сердцу Траванкора, и все трое пропали. Наверное, это и называется одиночеством. А будь поблизости Шлока, он бы еще и растолковал: тот, кто выше всех людей, — тот всегда одинок. Вечно окруженный преданными соратниками, помощниками, приближенными, он не имеет ни друга, ни возлюбленной.
Как правило.
Траванкор желал бы стать исключением!
Снова и снова обводил он глазами своих приближенных. Не предателя пытался угадать, хоть и знал, что тот где-то поблизости. Нет, сын раджи высматривал человека, который знал бы что-то о Рукмини или Арилье, знал да помалкивал.
Но никто не отводил глаз, никто не признавался. А Конан на все наводящие вопросы лишь ругался и требовал, чтобы военачальник больше внимания уделял обороне города: враг должен был вот-вот напасть…
— Откуда ты знаешь, Конан? Разве у нас есть свои лазутчики в Калимегдане? Или ты отправил их, не сказав об этом мне?
— Лазутчики? — Конан смеялся, блестя синими глазами. — Нет, никаких лазутчиков я не засылал, хотя неплохо бы… Беда в том, что любого шпиона в Калимегдане сразу распознают. Там не брезгуют магией… Я не стал бы рисковать своими людьми. И ты не стал.
— Верно, — тяжело уронил Траванкор. — Так откуда тебе известны их намерения?
— Я сам бы так поступил, — ответил Конан. — А главное правило для полководца и правителя: постоянно представляй себя на месте своих противников. Меньше риска ошибиться.
— Мы слишком разные, — задумчиво отозвался Траванкор. — Аурангзеб и я…
— Эта разница касается свойств вашей души, — возразил Конан. — Что касается вашего полководческого таланта, то здесь различие гораздо меньше, чем ты можешь себе вообразить… Потому что все хорошие полководцы, особенно действующие в одной и той же местности, чем-то похожи друг на друга.
* * *Огромная скала стояла, точно вырвалась на волю из самой преисподней, черная, обугленная. Вырвалась и застыла на поверхности, и только тот, кто умеет смотреть сквозь камни, разглядел бы под толщей плененный, гневно клокочущий — и остывающий с течением веков пламень.
Вот в таком месте была назначена встреча. У подножия этой скалы.
Всадник уже ожидал того, кто приезжал сюда с известиями из Патампура. Удобный человек этот осведомитель. Всегда на виду, при особе раджи, всегда осведомлен о малейших его делах и даже о мыслях, — ибо о мыслях-то раджа Авенир и советуется с ним чаще всего, — и в то же время незаметен. Ибо Траванкор, сын раджи, — воин, а не мудрец. Воин редко смотрит в сторону звездочета и еще реже боится высказывать при таком человеке свои мысли. Будь при Траванкоре его прежний учитель, Шлока, — тот сумел бы объяснить молодому радже, какие опасности ожидают легкомысленного. Открыл бы ему глаза: не только воины представляют опасность; даже при слугах следует соизмерять откровенность речи, не говоря уж о такой персоне, как звездочет.
Но Шлоки больше нет. А тот, кто худо-бедно выполняет обязанности наставника при юном полководце, — этот северянин Конан, — относится к звездочету с еще большим пренебрежением, чем сам Траванкор.
До чего же глупы эти воины!
Долго, очень долго людям Аурангзеба не подобраться было к Траванкору. Молодой полководец всегда находился среди преданных ему людей, всегда он во дворце, рядом с отцом, занят делами. Но сегодня — другое дело… Сегодня его можно будет взять голыми руками.
А вот и звездочет. Примчался, весь потный, аж дрожит от возбуждения. Всадник, человек Аурангзеба, при виде его лениво усмехнулся.
— Нынче вечером он будет один! — выпалил звездочет. — Он рассказал, что, лишенный душевной поддержки прежнего учителя, надеется получить ответы у богов, возле священного дерева! Он поедет туда один. Так он сказал. Велел воинам не сопровождать его. Даже не следить.
Воин громко рассмеялся, хлопнул осведомителя по плечу и погнал коня прочь. Звездочет мрачно смотрел ему вслед.
С самого первого часа возненавидел звездочет этого Траванкора. С того мгновения, когда Шлока явился к радже Авениру впервые, и звездочета, точно негодного пса, выгнали из комнат. Даже и не выгнали, просто подождали, пока он догадается о том, что лишний здесь, и уйдет.
Заподозрили его в том, что он услышит нечто слишком грандиозное для его слуха. Как будто звезды не раскрывали перед ним людские тайны — с той же охотой, с какой выбалтывают свои секреты молодые девушки!
Оскорбленный, звездочет подслушал разговор Шлоки с раджой Авениром. И понял, обожженный ревностью: настанет день — и мудрец займет при радже место, какого ему, звездочету, не занять никогда. Не в почестях дело. Почести останутся при звездочете. Но Шлока для Авенира будет — отныне и навеки — спасителем его сына, в то время как звездочет останется человеком, который даже предсказать это вовремя не сумел.
* * *Старое священное дерево как будто ожидало Траванкора. Наверное, все святыни таковы: терпеливо ждут, когда человек вернется к ним опять. Не сходят с места, не изменяются. Они как ось мира: как бы ни вертелись события, как бы ни менялись люди, они остаются все теми же.
Время здесь останавливается, коловращение людского мира кажется несущественным.
Все так же протянуты во все стороны выбеленные солнцем и ветрами высохшие ветки, все так же трепещут на них лоскутки, привязанные в разные годы разными просителями. А вот и те, что оставили здесь когда-то ученики Шлоки. Сохранились, хоть и выцвели добела, обтрепались почти до ниток. Вон там — тот, что привязал Траванкор, который мечтал стать великим воином, гордостью своего отца; а чуть выше — лоскуток Арилье, который наверняка хотел стать еще более великим воином, нежели Траванкор.
Арилье… Он рвался быть первым и не скрывал этого. Делал это полушутя, призывая друзей и самого учителя признать: он — самый быстрый, самый могучий, самый красивый. Но Траванкор знал, что в глубине души друг мечтает быть первым — всерьез.
Не потому ли ушел от него Арилье, что невозможно стать первым при особе сына раджи? В одиночку большего можно добиться. Никто не сравнится с отличным воином, особенно если его никто не затмевает…
Недостойные мысли. Траванкор взглянул на священное дерево и устыдился. Лоскуток, привязанный мальчиком Арилье, весело шевелился, как будто подпрыгивал на легком ветерке. Как будто посмеивался над Траванкором. И словно бы слышал Траванкор голос друга: «Да <брось ты, Траванкор, все равно я — лучший. Погляди, какой я молодец! Разве ты хоть раз одолел меня? Никому это не под силу!»
«Я скучаю по тебе, Арилье», — подумал Траванкор.
Он опустил голову и горячо, из самой сердцевины души, воззвал к священному дереву.
