Заговор генералов - Владимир Понизовский

Докладываю, что лишь при осуществлении перечисленных условий я в состоянии буду выполнить возлагаемую на меня Временным правительством задачу и в полном содружестве с доблестным офицерским составом и сознательной частью солдатской массы привести армию и народ к победе и долгожданному справедливому и почетному миру".

По существу, Корнилов никаких Америк не открывал министр-председатель и его кабинет сами обдумывали меры, призванные добить Советы и комитеты, ввести драконовские законы и для тыла. Слова: "гражданин свободной России", "польза родине", "справедливый и почетный мир" Керенский пропустил мимо ушей - это была его собственная фразеология, дань "революционной" моде. Но форма телеграммы! И кощунственное посягательство на прерогативы правительства: "ответственность перед собственной совестью и всем народом"! Такой была формула разве что самодержавной власти. Что скрывается за генеральским ультиматумом?..

Савинков, которого Керенский все же ознакомил с ним, успокоил:

- Корнилов совершенно неграмотен в вопросах государственных. Эту бумажку подсунули ему какие-то авантюристы, вьющиеся вокруг генерала. Надо разъяснить Лавру Георгиевичу его ошибку. - И предложил: - Давайте направим в Ставку нового комиссарверха - Максимилиан Максимилианович быстро уладит конфликт.

Филоненко тотчас покинул столицу. Пока же, чтобы не разгорались страсти, Керенский ответил Корнилову лишь на один пункт: подтвердил право главковерха самому подбирать себе помощников. Не успел ответить, как от генерала - новый ультиматум. Теперь уже против ранее утвержденного назначения одного из военачальников. Министр-председатель вспылил: такой строптивый верховный главнокомандующий ему не нужен! Немедленно отрешить от должности!

- Это невозможно, - урезонил Савинков. - Чехарда со сменой главковерхов произведет тягостное впечатление на армию - на генералитет и офицерство. Давайте подождем донесения от Филоненко.

Донесение не заставило себя ждать. "Я заявил генералу Корнилову, сообщил комиссарверх, - что его требование об ответственности перед народом и совестью может вызвать самые серьезные опасения, но что, насколько мне его точка зрения известна, я полагаю, он разумеет под ответственностью перед народом ответственность перед его единственным полномочным органом Временным правительством. Генерал Корнилов подтвердил понимание им своей ответственности именно в этом смысле".

Однако на втором своем ультиматуме Корнилов настаивал неколебимо. Савинков посоветовал министру-председателю уступить.

Только спустя пять дней после подписания указа о назначении новый главковерх согласился оставить Бендеры и выехать в Ставку.

Керенский не стерпел бы такого своеволия, пусть ходатаем был и сам Савинков. Однако как раз в эти дни Александр Федорович был поглощен осуществлением куда более важного дела - он разыгрывал хитрую комбинацию, которая должна была привести к укреплению его единоличной власти в правительстве. Суть заключалась в том, что несколько министров последнего кабинета тоже оказались строптивыми - не подпевали премьеру, а желали иметь свой голос. И вот двадцать первого июля Керенский, никого заранее не предупредив, положил на стол заявление о сложении с себя всех занимаемых должностей и уходе в

отставку. Не дав никому опомниться, хлопнул дверью и отбыл "в неизвестном направлении" - уехал на дачу в Финляндию. Что тут началось!.. И меньшевистский ЦК, и эсеровский, и ВЦИК, и общественность - все переполошились. Выносили резолюции о полном доверии "любовнику революции", "первому гражданину свободной России", "министру правды и справедливости" и тому подобное, требовали именно ему поручить составление нового, коалиционного кабинета - по собственному усмотрению и желанию.

Через сутки он, уже как "полномочный глава страны и правительства", соизволил вернуться из Териок в Питер. Огласил состав нового кабинета. Министерские портфели распределил между меньшевиками, эсерами, кадетами и "внепартийными" промышленниками. Сам в тот же день с частной квартиры переселился в Зимний дворец: под спальню и личный кабинет избрал покои и кабинет Александра III на третьем этаже; служебные помещения Николая II определил под служебные помещения Временного правительства - это ниже, на втором этаже; военных чинов стал принимать в бывшей царской библиотеке; гражданских и прочих - в Белом, Арапском или иных залах, а под заседания распорядился отвести Малахитовый зал, своей роскошью - золотым потолком, малахитовыми колоннами, вазами, столами и чашами, золотой чеканки дверями побивавший прежний зал заседаний царских советов министров в Мариинском дворце. Входить в Зимний он стал через бывший подъезд его императорского величества, по беломраморной лестнице. Теперь все было под боком, стоило лишь спуститься с третьего этажа на второй. Вокруг, в Золотом и иных залах, он разместил караулы из состава школ прапорщиков.

Поначалу многие - и правые и левые - пытались воспротивиться его переезду в Зимний. Потом утихомирились. Единственно, что позволил Александр Федорович, - так это историко-художественной комиссии дворца несколько "опростить" залы, заменить особо дорогую мебель и музейные ценности на канцелярскую обстановку.

В правительстве он оставил себе прежние три портфеля министра-председателя, военного и морского, назначив двух управляющих, ставших также членами кабинета (вот тогда-то и получил свой пост Савинков). По существу, Керенский перепоручил Савинкову все практические дела по армии. Борис Викторович так это и понял. Собрав столичных и иностранных корреспондентов, он изложил свою программу:

- Первой задачей моей деятельности по военному министерству является восстановление железной дисциплины. Для насаждения ее нужен особый и в высшей степени авторитетный аппарат. Аппарат этот будет организован мною в полном согласии со Ставкой верховного главнокомандующего. Необходима самая суровая и действительная борьба с разлагающими армию элементами вроде так называемых большевистских течений и большевиков! И я эту борьбу поведу решительно!..

Керенского, ознакомившегося с этой программой не заранее, а лишь по газетному отчету, несколько покоробило яканье своего помощника и насторожила фраза о "полном согласии со Ставкой". Но в общем и целом это была его собственная программа. И Савинков выделил в ней главное необходимость борьбы с большевиками.

Однако на том же газетном листке под сенсационным заголовком: "Условия генерала Корнилова" - был напечатан полный текст первой - шифрованной, совершенно секретной - телеграммы-ультиматума нового главковерха. Как это могло произойти? Где газетчики раздобыли ее текст?.. Керенский поручил Савинкову произвести расследование.

Газетная заметка вызвала переполох - и среди министров, которые понятия не имели об ультиматуме, и, что гораздо серьезней, среди общественности. Заволновались рабочие и на усмиренных было заводах: "Генерал рвется в диктаторы!" Само это слово: "диктатор", всплывшее в умах думцев в первый же час революции, теперь впервые вылетело на улицу. Действительно, какие миражи мерещатся зарвавшемуся генералу? Неужто мало ему Ставки?.. Не просчитался ли Керенский, назначив главковерхом человека, которого и видел лишь однажды - мельком, в толпе других?..

Сегодня они наконец встретились. В Зимнем, с глазу на глаз. Корнилов прибыл для вручения министру-председателю своей "Записки" с развернутым изложением собственных требований.

И, едва взглянув на генерала, Керенский понял, что легкомысленно поторопился с назначением: перед ним стоял не исполненный трепета солдафон, благодарный за то, что нежданно вырвали его из армейского захолустья и одарили почестями, а знающий себе цену угрюмый человек с жестоким, будто высеченным из шероховатого гранита, лицом. Не службист-слуга, истертый по казармам и бивакам, в траченном молью мундире, а дикий вепрь, едва сдерживающий бурлящие в нем неукротимые страсти. Наклоненный лоб, эти бурые, налитые кровью глаза... Керенскому стало страшно.

Генерал зачитал свою "Записку". Это было изложение прежних его требований лишь без упоминания об "ответственности перед собственной совестью". Другие же требования были даны более развернуто. Читал он громко, отрывистыми фразами, будто отдавая приказ. Во рту его клацали железные челюсти. "Разгрызет и не выплюнет..."

"Записка" была составлена в выражениях, совершенно не подходящих для данного исторического момента. Это и попытался как можно мягче, подавляя разом возникшую глубокую неприязнь, объяснить Керенский генералу. Пообещал, что правительство "вернется к вопросу", когда главковерх с помощью Савинкова и Филоненко соизволит переработать свой доклад "в духе времени". Чтобы еще более ублажить генерала, пригласил его на вечернее заседание кабинета, в Малахитовый зал, где все министры в присутствии представителей прессы устроили чествование "народному герою". Корнилов воспринял и это лишь как должное.