Дорога к Вождю - Алексей Махров

– Не спеши, Ваньша, не торопись… – бормотал себе под нос старшина, прекрасно зная, что товарищ его не слышит. – Не блох ловим, спешка нам, брат, вовсе даже ни к чему….

Аккуратно подведя прицельную марку под срез угловатой башни гитлеровской «четверки» с кургузым «огрызком» семидесятипятимиллиметровой пушки – «огрызок-то, может, и огрызок, – машинально подумал при этом старый артиллерист, – да вот только что нас едва на тот свет не спровадил», – он удовлетворенно выдохнул:

– Ага, ну вот, стал быть, и пора. Огонь!

Заметив короткий взмах руки командира, Иськов рванул шнур. Пушка подпрыгнула на месте, впереди от среза ствола вздыбилась подброшенная потоком пороховых газов пыль. Полетела под ноги дымящаяся, с закопченным горлышком, гильза, которую красноармеец торопливо пнул подальше, к оплывшей и осыпавшейся стенке капонира – и так еле на ногах стоит, не хватает только споткнуться. Не дожидаясь команды, заряжающий торопливо похромал за следующим выстрелом.

Болванка ударила в точности, куда и наводился Василий: то ли гитлеровский мехвод не успел изменить направление, то ли вовсе не собирался этого делать, после последнего взрыва считая орудие уничтоженным. Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения. Танк дернулся, будто наскочив на невидимое препятствие, резко взял вправо – и замер. Скособоченная набок башня подскочила на месте, приподнятая над погоном взрывом боекомплекта, и тяжело плюхнулась обратно, курясь сизым дымом сквозь вышибленные ударной волной люки. Спустя несколько секунд загорелся двигатель, полыхнул разбитый бензобак, и бронемашина скрылась в жирном, черном дыму.

– Четвертый, стал быть, – сам себе сообщил Головко. – Слабенько что-то рвануло, видать, снарядов мало осталось. Пихай, Ваня, бронебой, уж больно вон та самоходка на подарок в борт напрашивается, неужто не уважу?

Старшина показал едва державшемуся на ногах заряжающему кулак, отер набежавшую на лоб кровь, смахнув тяжелые багровые капли на станину, и снова склонился над прицелом. Справа снова беззвучно клацнул затвор. Иськов, пошатываясь, отступил в сторону, растягивая за собой шнур. Видимость сквозь запорошенную мелкой глинистой пылью оптику стала уже почти никакой, но времени отереть линзы хотя бы ветошью не было. Да и можно ли с трехсот метров промазать? Марка легла на угловатую приземистую рубку со здоровенным белым крестом, сползла чуть ниже, под верхнюю ветвь подрагивающей в такт движению гусеницы. Старшина закрутил маховик, учитывая упреждение. Пора!

Орудие выстрелило, тяжело подскочив на изодранных осколками скатах. Взметнулась, занавешивая перспективу, пыль, сквозь мутное марево которой коротко сверкнуло. На этот раз гулкий хлопок взрыва расслышали даже оглохшие артиллеристы: болванка влепилась точнехонько в боеукладку, оказавшуюся в превратившийся в огненный факел «StuG-III» полнехонькой.

– Пятый, – прокомментировал Василий, пытаясь хоть как-то очистить прицел от пыли. Делать это перемазанными кровью, липкими пальцами было нельзя: окончательно зрения лишишься. – Ванька, дай мне хоть какую тряпицу…

Не дождавшись ответа, артиллерист обернулся. Иськов еще падал, приоткрыв рот и глядя на старшину удивленным и чуточку обиженным взглядом так и не успевшего ничего понять человека. Слева на пропотевшей и пыльной гимнастерке расплывалось бурое пятно. Василий рванулся к товарищу, но не успел: ноги заряжающего подломились, и он кулем рухнул поперек упора. Сорвавшаяся с головы каска упала рядом, и старшина заметил в ее стенке рваную дыру – в парня попали дважды, а уж что именно, пули или осколки, – теперь и не разберешь.

– Прости, братишка. – Головко подхватил выроненный погибшим выстрел и торопливо загнал его в казенник. – После в сторонку оттащу. Ты полежи пока, ладно? Тебе уж теперича все одно…

Оглядев сквозь прицел поле боя, старшина заметил новую цель. Один из танков, тип которого он пока не мог определить из-за затянувшего перспективу дыма, развернулся в сторону непокорной русской пушки. Вот и ладушки, все равно больше одного выстрела он сделать не успеет, пока за новым патроном побежит, германец его и добьет. Так что мазать никак нельзя, с первого раза нужно бить наверняка. Главное, не торопиться, немцу тоже дым мешает, пока полосу не проедет, точно не прицелится.

Довернув ствол на нужный угол, старшина закрутил маховички точной наводки. Мелко дрожавшие, липкие от крови пальцы слушалась все хуже и хуже, и прицельная марка постоянно сползала с намеченной мишени, то опережая ее, то смещаясь по вертикали. Головко коротко выругался, раздраженный столь не вовремя накатившей слабостью. Смерти старшина не боялся – боялся погибнуть глупо, подвести товарищей, которых оставалось все меньше: другие орудия уже не стреляли, остался он один. Вторая и третья батареи еще держались, но их пушки стреляли все реже и реже. Впрочем, задачу они, похоже, все-таки выполнили. Танковая атака практически захлебнулась, о чем свидетельствовали многочисленные дымные костры на поле, затянувшие небо траурными шлейфами черного дыма. Еще б самую малость продержаться, самую крошечку! И дрогнет германец, определенно дрогнет. Не привык он пока к таким потерям, сломается, да и откатится назад. А там, глядишь, и будет обещанная подмога, в которую они не верили…

В десятке метров поднялся подсвеченный изнутри коротким всполохом дымный куст очередного разрыва, ударная волна мягко толкнулась в броню щита, заволокла позицию пылью. Старшина, успевший ухватиться слабеющей рукой за кронштейн прицела, слился с пушкой, прикрыв, чтобы не запорошило, глаза. Закашлялся, когда мелкая пыль забила ноздри, проникая в глотку, противно заскрипела на зубах. Вот зараза, похоже, сбил прицел! Успеет ли снова навестись? Германец-то ждать не станет, выстрелил – и продолжил движение. Одно хорошо – промазал, сволочь, наверняка по его душу стрелял!

Василий приник к резиновому наглазнику – и не поверил своим глазам. Настолько, что тут же оторвался от прицела, рискнув выглянуть через смотровое окошко щита, бронезаслонка которого сейчас была откинута вниз, в боевое положение. На дороге, практически скрывшись в клубах поднятой колесами пыли, невесть откуда появилась невиданная автомашина. Да нет, не просто автомашина, а самый настоящий тягач с длинным прицепом, на котором стояло нечто непонятное, укрытое брезентовыми чехлами, из-под которых проглядывал только низ гусеничной ходовой. Танк не танк, но что-то вроде того. Размерами с новый средний «Т-34», который старшина видал перед самой войной, только пониже. Но гораздо больше, чем груз, Головко поразил сам тягач: сверкающая лаком высоченная тупорылая кабина с широкими лобовыми стеклами, блестящая решетка радиатора, украшенная буквами «MAN», мощный бампер и встроенные в передок капота квадратные фары.

Пока старшина пытался осознать увиденное, тягач, пыхнув выхлопом из вертикальных дымовых труб, расположенных позади кабины, снес преграждавший путь немецкий грузовик и съехал с дороги, направляясь в сторону батареи. Зачем он это сделал, Головко так и не понял. То ли шофер растерялся, неожиданно оказавшись в эпицентре боя, то ли еще что, но факт оставался фактом, и машина, ревя мотором, перла прямо по предполью, тяжело покачиваясь на незаметных отсюда рытвинах.

Глава 22

10 июля 1941 года, окрестности Бобруйска

Старшина, разумеется, не знал (да и не мог он знать), что растерянность тут вовсе ни при чем. Просто направление дороги, по которой я перед самым переносом в прошлое вел тягач, именно в этом месте не совпало с довоенным. И когда тяжелый «MAN» вдруг вместо гладкого асфальта попер по «целине», мне пришлось, чтобы не перевернуться (суммарный вес автопоезда составлял более сорока тонн, так что любые резкие маневры были по понятной причине противопоказаны) продолжить движение, постепенно сбрасывая скорость. Столкновение с подвернувшимся «под колеса» немецким грузовиком особых проблем не доставило: тягач снес, опрокинув на обочину, трехтонный тентованный «Опель», практически не заметив этого, уж больно велика оказалась разница в массе. Проблемы начались чуть позже, когда трейлер, проехав по бездорожью метров сто пятьдесят, въехал правым передним колесом в особенно глубокую яму, скрытую густой травой. Подвеску раздолбало в полный хлам, да и навалившийся сзади прицеп, прежде чем окончательно остановиться, разломал стыковочный узел. Приехали, короче говоря…

Именно это я и заорал, глуша двигатель и автоматически выдергивая из гнезда ключ зажигания:

– Приехали, блин! Все из машины, хватайте стволы!

Выхватив из спального «пенала» автомат и пару тубусов одноразовых «РПГ-18», я выскочил наружу, тут же уйдя перекатом вправо, поскольку водительская дверь выходила на «немецкую» сторону. Бат и Очкарик выпрыгнули следом – их от противника прикрывал трейлер. Едва успеваю добраться до товарищей, прежде чем по кабине проходится пулеметная очередь, и стекла брызгают осколками, осыпающимися вниз сверкающим водопадом. Откуда именно велся огонь, никто из нас не видел, но стреляли прицельно: вторая очередь легла ниже, почти над самой землей. Оглушительно хлопнули пробитые шины, и «MAN» грузно осел на левый бок. Солоновато запахло соляркой: пули пробили бак.