Глотка - Питер Страуб

– О-хо-о, что-то у меня заболел живот, – простонал старик. – И так неожиданно, – он застонал, схватившись за живот рукой.

– Иди наверх, – сказал Джон. – Ты ведь не хочешь, чтобы все случилось прямо здесь. Я поднимусь с тобой. Тебе надо принять душ.

– Но я уже...

– Значит, примешь еще раз. – Джон развернул Алана и подтолкнул его к двери.

Пока они поднимались по второй лестнице, находившейся в глубине дома, Брукнер вопил, что у него ужасно болит живот. Его громкий голос раздавался то в одной, то в другой комнате. Я плеснул виски на тараканов, и они снова спрятались в коробку из-под пиццы. Когда мне надоело за ними наблюдать, я сел рядом со стопками денег и стал терпеливо ждать. Потом и это мне надоело, и я стал собирать коробки из-под пиццы и мять их, чтобы они влезли в мусорный бак. Затем я полил мылом стопку тарелок в раковине и включил горячую воду.

14

Минут через сорок Рэнсом вернулся в кухню и застыл на месте увидев, что я делаю. На его широкое бледное лицо словно набежало облако, но потом он достал из буфета белое полотенце и стал вытирать посуду.

– Спасибо, Тим, – сказал он. – Здесь было ужасно, не правда ли? А что ты сделал со всем этим... со всем, что тут валялось?

– Я нашел несколько мешков для мусора. Посуды было не так много, вот я и решил разделаться с ней, пока ты помогаешь старику. Его стошнило?

– Он просто любит жаловаться. Я впихнул его в душ и убедился, что он не забудет воспользоваться мылом. Иногда на него находит, и тогда он не помнит, как делаются самые простые веши. А бывает, как, например, здесь только что, что он вполне нормален – конечно, далеко не разумен, но способен контролировать свои действия.

«Интересно, – подумал я про себя, – что же бывает в других случаях, если сегодня я видел Алана Брукнера в относительно хорошем состоянии».

Мы домыли посуду.

– Где он сейчас? – спросил я.

– Вернулся в постель. Как только он вытерся, почти сразу заснул. Это соответствует моим планам. Не пора ли нам выбираться отсюда?

Я заткнул дырку в раковине и вытер руки о полотенце.

– Ты понимаешь, о каком путешествии с Эйприл он говорил?

Джон открыл дверь заднего входа и стал налаживать замок так, чтобы он защелкнулся за нами, когда мы выйдем.

– Путешествии? Эйприл водила его в зоопарк, в музеи и другие подобные места. Как ты, вероятно, заметил, Алан не совсем в порядке для более далеких экскурсий.

– И это, по твоим словам, был один из его удачных дней.

Мы вышли из задней двери и обошли вокруг дома. Переросшая трава жарилась на солнце. Один из огромных дубов был когда-то расколот молнией, одна его сторона была черной, и на ветках не росли листья. Все здесь нуждалось в заботе – дом, лужайка, деревья.

– Ну, насколько я помню, он излагал свои мысли достаточно связно. Он делал бы это еще лучше, если бы не пил последние два дня не переставая.

Мы вышли из высокой травы на дорогу и пошли обратно на Эли-плейс. К штанинам липли приставучие коричневые шарики. Я вдыхал в легкие свежий влажный воздух.

– И он будет читать лекции на следующий год?

– Он проработал весь прошлый год, и всего дважды у нас возни кали в связи с ним трудности, причем довольно мелкие.

Я спросил, сколько Брукнеру лет.

– Семьдесят шесть.

– Тогда почему он не уйдет на пенсию?

Джон печально рассмеялся.

– Он ведь Алан Брукнер. Он может оставаться в колледже столько, сколько пожелает. Ведь если он уйдет, уйдет вся кафедра.

– Почему так? – удивился я.

– Потому что вся кафедра – это я.

– Ты ищешь другую работу?

– Все может быть. Кстати, Алан вполне может оправиться.

Несколько минут мы шли молча.

– Думаю, мне надо нанять ему новую уборщицу, – сказал наконец Джон.

– А мне кажется, что тебе пора начать выбирать подходящую богадельню, – сказал я.

– При моем жаловании?

– А у него нет своих денег?

– О, да, – сказал Джон. – Думаю, кое-что есть.

15

Когда мы снова оказались в доме у Рэнсома, он спросил, не нужно ли мне что-нибудь в кухне.

Мы прошли через шикарную столовую с огромным дубовым столом в не менее великолепную кухню, в которой стояли холодильник величиной с двуспальную кровать и несколько рабочих столов, на которых красовались два кухонных процессора, машинка для изготовления макарон, блендер и хлебопечка. Рэнсом открыл шкаф и достал с полки два стакана. Засунув их по очереди в отверстие специального льдогенератора, встроенного в холодильник, Джон наполнил стаканы серебристыми кубиками льда.

– Что-нибудь легкое? воды? сока?

– Все, что угодно, – сказал я.

Открыв холодильник, Джон достал оттуда бутылку воды с айсбергом на этикетке, отвинтил пробку и наполнил мой стакан. Поставив бутылку на место, он достал с разных полок огромного холодильника порезанное на кусочки мясо, сыр и батон хлеба. Затем – майонез, горчицу в керамической баночке, маргарин, головку кочанного салата. Он разложил все это на крышке одного из рабочих столов, поставил рядом две тарелки, положил на них вилки и ножи. Закрыв холодильник, Джон открыл дверцу морозильной камеры, в которой лежали на полках замороженные куски мяса, стопка готовых завтраков, огромная пицца, напоминавшая шину грузовика. Боковые полки были заполнены разнообразными бутылками – «Абсолют» с перцем и с лимоном, «Финляндия», японская водка, польская водка, «Столичная» завода «Кристалл». Здесь были бледно-зеленые и бледно-коричневые водки, водки в бутылках, внутри которых что-то плавало – какая-то трава, вишни, кусочки лимона, виноград. Я наклонился, чтобы лучше разглядеть все это великолепие.

Джон выбрал «Столичную», отвернул крышку и налил себе полстакана.

– Надо было охладить стакан, – пробормотал он. – Просто не каждый день умирает твоя жена, а потом приходится тащить в душ семидесятилетнего старика и заставлять его смыть дерьмо, расплывшееся по ногам. – Он выпил водку залпом и поморщился. – Мне чуть не пришлось влезть в ванну вместе с ним. – Снова глоток – гримаса – глоток. – А потом пришлось его вытирать. Эти седые волосы по всему телу – брр! – как наждачная бумага.

– Может быть, тебе стоит нанять ту сиделку, Элайзу Морган, чтобы она проводила со стариком хотя бы часть дня?

– Тебе кажется, что мой тесть не способен о себе позаботиться? Интересно, почему у тебя возникло такое впечатление. – Джон кинул в стакан льда и налил себе еще водки. – В общем, здесь есть все для сэндвичей. Выбирай, что больше нравится.

Я начал накладывать на хлеб ростбиф и швейцарский сыр.

– Ты думал о том, как расскажешь ему правду об Эйприл?

– Правду об Эйприл? – поставив стакан, Джон изобразил на лице подобие улыбки. – Нет, пока не думал. Если задуматься, я ведь должен многим рассказать обо всем, что случилось. – Глаза его сузились, и Рэнсом снова поднес к губам стакан. – Или не стоит. Пусть прочтут обо всем в газетах. – Рэнсом задумчиво делал себе сэндвич, кладя на хлеб кусок ростбифа, два кусочка салями и кусок ветчины. Затем он снял пленку с кусочка сыра и засунул его прямо в рот. Погрузил ложку в горчицу и стал рассеянно ею вращать.

Я положил на свой бутерброд салата и майонеза и стал молча смотреть, как Рэнсом мешает горчицу.

– Как насчет организации похорон и всего такого? – спросил я.

– О, да, – закивал головой Рэнсом. – Больница взяла все на себя.

– У вас есть место на кладбище – фамильный склеп или что-то вроде этого?

– Кто думает о такой ерунде, когда жене твоей всего тридцать пять лет. – Он снова сделал глоток водки. – Наверное, я ее кремирую. Мне кажется, она захотела бы именно этого, если бы могла высказать свои пожелания.

– Хочешь, чтобы я остался здесь еще на несколько дней? Я могу, если у тебя не возникнет ощущение, что я чужой в этом деле и если я не буду тебе в тягость.

– Да, останься, пожалуйста. Мне просто необходимо иметь рядом кого-то, с кем можно поговорить. Все это пока еще не совсем дошло до моего сознания.

– Буду рад помочь, – сказал я.

Еще несколько секунд я наблюдал, как Джон водил ложкой внутри банки с горчицей. Наконец он поднял ложку, положил горчицы на свой странный сэндвич и закрыл его сверху хлебом.

– В том, что ты сказал Алану о слиянии конторы Эйприл с другой фирмой, есть доля правды? – спросил я. – Ты говорил с таким убеждением.

– Выдуманные истории должны звучать убедительно, – Джон поднял сэндвич и посмотрел на него так, словно его только что вложил ему в руку кто-то другой.

– Так ты все это придумал?

Наверняка Рэнсом сочинил эту историю вскоре после того, как Эйприл попала в больницу.

– Вообще-то, мне кажется, что-то такое – как это говорят – витало в воздухе. – Он положил сэндвич на тарелку и снова отпил из стакана. – Знаешь, что самое плохое в людях, которые занимаются тем, чем занималась моя жена. Я не имею в виду Эйприл – она была человеком совсем другого сорта. Все они – надутые болваны. Они болтают с утра на своих собраниях, потом они болтают по телефону, потом – за ленчем с клиентами, потом снова по телефону. В этом и состоит их работа. Они все время болтают. Они обожают слухи. А еще ужаснее то, то они верят в каждое слово из того, о чем болтают. А значит, если ты не знаешь досконально всех этих вздорных, бессмысленных сплетен, которые они шепчут друг другу в телефонные трубки, ты вне игры, мой мальчик, тебе придется за себя краснеть. Люди говорят, что ученые – не от мира сего. Особенно эти артисты, которые работали с Эйприл, – они считают, что мы не живем в реальном мире. Но у нас-то хоть есть объект наших исследований, в нашей жизни есть место интеллектуальным и нравственным ценностям. Их же жизнь похожа на большой пузырь, надутый горячим воздухом, – сплетни, слухи, деньги.