Илиотропион, или Сообразование с Божественной Волей (редакция 2010) - Иоанн Тобольский (Максимович)

Жизнь наша и смерть – обе находятся в Божией власти, премудрой и всеблагой; одному Богу известно, что полезнее каждому из нас: жить или же умереть, потому мы должны с благодарностью за Его к нам милость охотно принимать от Него равно как жизнь, так и смерть. Желает ли Бог, чтобы мы жили? С удовольствием продолжим жизнь, благодаря Бога при всяких обстоятельствах наших, как благополучных так, и бедственных, заботясь только о достижении блаженства в загробной жизни. Желает ли Бог, да умрём? С кротким сердцем умрём, как учит один из древних писателей: «Да идём не противясь к смерти, которая приводит нас к бессмертной жизни». Увы! Так ли большая часть из нас ныне живёт или умирает? Редко кто теперь умирает без сильного желания пожить ещё и ещё, редко умирает без вздохов и печали: всё это противно воле Божией, ибо оно изъявляет наше недовольство определённым от Бога пределом для нашей жизни. Мы должны быть готовы каждый час к исходу, ибо час этот сокрыт от нас Премудростью Божией: несправедливо укорять должнику своего кредитора за взыскание данного ему на определённый срок. Для нас же, грешных всегда будут малочисленны дни жизни нашей, если станем считать их. При этом размысли разумно, что простое продолжение жизни само по себе, без отношения к нашей деятельности, – не большое ещё добро: оно не приведёт тебя к блаженству. А посему будь доволен тем пределом жизни, который назначен тебе Богом, и поспеши воспользоваться им для добрых дел, чтобы достичь блаженного покоя праведных. Помни слова премудрого: праведник, если и рановременно умрёт, будет в покое, ибо не в долговечности честная старость, и не числом лет измеряется: мудрость есть седина… (благоразумие) и беспорочная жизнь… Вот истинное долголетие и возраст старости! (Прем 4:7–9).

В заключение этой главы представим читателю живые примеры того, как святые люди, эти орлы доброй природы, прямо взирали на свет солнца разума, воли Божией, воли чадолюбивого предвечного Отца и всемогущего Творца, хранителя и распорядителя вселенной. В какой полноте и совершенстве подчиняли они свою волю Его воле с любовью и благоговением и, невзирая ни на какие препятствия, последовали оной.

Кто был в этом отношении мужественнее святого апостола Павла? На пути исполнения воли Божией его не могли удержать ни острие меча, ни блеск копий, ни побивание камнями и батогами, ни морские волнения, ни народные смуты, ни лютые бури, ни опасные и непроходимые дороги, ни ежедневное ожидание смерти – по собственным его словам: мы живые непрестанно предаёмся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей (2 Кор 4:11). Святой Павел, говоря Духом Святым, не откажется идти и в огонь, если бы требовала того воля Божия: я желал бы сам быть отлучённым от Христа за братьев моих, родных мне по плоти (то есть за израильтян) (Рим 9:3). «Что ты говоришь, о Павел, – возглашает святой Златоуст, – не ты ли сказал: “кто нас разлучит от любви Христовой?” Не сомневайся, святой Златоуст, в словах Павловых: я желал бы и проч. Они означают в высочайшей степени любовь Павлову ко Христу, ими выражал он своё сильное желание, чтобы наибольшее число израильтян возлюбили Христа, за это он готов был бы отдать им избыток заслуженного им блаженства и славы со Христом, но не то, чтобы он отказывался от любви Христовой»[122]. Смотри, как орёл, тот прямо и неуклонно обратил глаза свои к праведному солнцу Божественной воли. Такое крепкое соглашение с Божественной волей собственной нашей воли ничто не преодолеет, хотя бы против него вооружилось множество миров со всеми орудиями лести, насмешек и мучений.

Многие святые мученики охотно шли на мучение и поругание за Христа, желая пролить за Него кровь свою: ибо среди жесточайших мучений они были изобильно поддерживаемы Божественными утешениями, а потому презирали мучения и самую смерть. Так святой Лаврентий[123], лёжа на раскалённой железной решётке, почивал подобно путнику, лежащему на мягком одре; позорный во времена язычества крест Андрей Первозванный целовал, как чертог царский; дождь камней, как капли благодатной росы, принимал на себя первомученик Стефан. Всякий, пребывающий в столь многих бедах и приближающийся уже к смерти, если всё это встречалось ему согласно воле и повелению Божию и он готов был добровольно потерпеть всё ради Бога, тот поистине совершил величайший подвиг, как и должно быть; ибо мы всё получили от Бога как телесные, так и душевные дары, и какое же исключение из них может быть, чего бы мы были вправе не отдавать Богу? Следовательно, школьное изречение: «Нет ни одного правила без исключений» здесь неприложимо. Правило господства Божественной воли без всяких исключений: всякий желающий жить по воле Божией обязан самого себя и все поступки, пожелания и мысли сообразовать с волей Божией. Один наставник внушал своим ученикам следующее: «Помните крепко учение человека, которого Бог избрал по сердцу Своему, царя Давида, который говорил Богу о самом себе: Готово сердце моё, Боже, готово сердце моё (Пс 107:2), оно готово благодарить Тебя во время для меня благоприятное, готово и во время злополучное. Хочешь Ты поставить меня пастырем словесных овец? Хочешь вручить мне царскую власть? Готово сердце моё, Боже, готово сердце моё. Если же Ты, Господи, скажешь мне: “не хочу тебя… нет Моего благоволения к тебе”, то вот я; пусть творит со мною, что Ему благоугодно (2 Цар 15:26). Вот достойное благочестивого царя глубочайшее смирение сердца и полное отречение своей воли. Ибо что значат слова: “не хочу тебя”? Это значит – не хочу, чтобы ты был царём, не хочу, чтобы продолжал свою жизнь; – я готов повиноваться Тебе, Господи, говорит Давид. Все тяжкие испытания Давида, постигавшие его по Божиему допущению, он переносил с глубочайшим смирением: гонение от Саула, возмущение против него злонравного зятя и злейшего сына Авессалома, покушавшегося на лишение отца венца царского и на самое его здоровье, укрывательство его от преследования врагов в пещерах и логовах звериных, кроткое перенесение оскорблений и бросание в него камнями – во всём этом Давид смиренно покорялся воле Божией, говоря: “Да сотворит Господь со мной по благому Своему усмотрению”. Вот чудная добродетель, достойная достойнейшего царя! Ради её одной он мог быть возлюблен Богом, тем более когда возносил свои благодарения Ему со слезами за всё приятное и неприятное, облёкшись в одеяния плача и скорби. Этот достойный и милость Божию был готов искупить всевозможными лишениями, – пожертвованием своей свободы, детей, всех богатств, и почестей, и здоровья, чтобы только не противиться воле Божией; он предоставлял ей самого себя и всё окружающее его, говоря при всяком событии: Готово сердце моё, Боже, готово сердце моё».

Глава II. О том, как пагубно неразумное наше своеволие, если оно не будет ограничено и укоренится в человеке

Один красноречивый учитель сказал: «Неразумная наша воля Бога уничтожает: ей бы хотелось, дабы Бог не казнил её за её грехи или по своему несуществованию, или по нежеланию вмешиваться в дела человеческие, или же по неведению о последних. Следовательно: неразумная воля или вовсе отрицает бытие Божие, или, допуская оное, считает Бога бессильным или невсеведущим и несправедливым»[124]. Для изъяснения этих недоумений неразвитого разума, или безумного человека, весьма полезно предложить следующую притчу.

Некогда изверги рода человеческого: воры, грабители и разбойники, – собравшись во множестве и написавши прошение, подали его судьям, желая, чтобы они постановили; «Снять стоящие вне города орудия казней: виселицы, эшафоты и т.п., поставленные на пагубу людей, как омерзительные деревья, неприятные для зрения и противные для обоняния мимоходящих и ездящих людей; и истребить эти орудия».

На их прошение судьи отвечали: «Если желаете уничтожить виселицы, то сначала прекратите свои злодеяния, кражи и разбои, тогда мы не замедлим истребить орудия казней, – только прикажите прекратиться всем воровствам и разбоям». При этом разбирательстве дела один из злодеев дерзнул возвысить свой голос пред судьями: «Господа судьи! Не мы положили начало кражам, грабительствам и разбоям, и как мы не изобретали оных, то и не можем отвергнуть их».

На это судьи отвечали им: «Мы также не изобретатели виселиц, а потому не желаем и не можем уничтожить их».