Горячее лето - Григорий Терещенко

Зазвонил телефон. Стрижов поднял трубку. Из планового отдела: во втором цехе значительный перерасход по себестоимости.

— Ни копейки не добавлять, — приказал Стрижов. — Пусть укладываются.

И положил трубку.

Он не может забыть заседания парткома, примириться с тем, что Коваленко затеял, а Слесарей ухватился. Он видел перед собой Слесарева, его большие глаза и цепкий взгляд. Даже повторно послышались его слова: "Автомобиль — это не кусок металла. Он не родился сам собой. Потом полит, руками сделан, снизу доверху разложен на чертежи, все подсчитано, все увязано, сочленено, согласовано. Так в чем же дело? Не он виноват, а те, кто делал его. Кто благословил, тот в ответе!"

А на коллегии министерства, если до этого дойдет, Привалов может сказать: "Я перед самым пуском был в Японии".

Он и только он виновен.

Судить его, скажем, фактически не за что. Привлекать к партийной и административной ответственности, наказывать по заслугам — можно.

Шло время. Никто не входил в кабинет, никто больше не звонил ему, как будто он уже не был главным инженером. Ожидал, что после совещания с конструкторами и технологами его вызовет Привалов, но не вызывал.

"А могут и выгнать с завода, — встревожился Стрижов. — Нет, подобные телеграммы не должны доходить ни до парткома, ни до директора. Надо поговорить с секретарем Привалова. Для меня она все сделает".

Ведь все-таки эта машина — шаг вперед! Надо действовать! Нельзя опускать руки. К чему растерянность? Опереться на Вербина сейчас нельзя, он в отъезде. Только на начальника первого механического цеха. Достать из-под земли сталь 47. Послать срочным багажом детали и людей надежных откомандировать. Послать их туда, откуда и телеграммы нет, одна-то машина еще работает. В этом спасение. Но и этого мало, надо днем и ночью совершенствовать конструкцию.

Стрижов не знал, что в это время Привалов меряет шагами кабинет. Мерил он долго, никого не принимая, все взвешивая.

— Выход один, — садясь в кресло, произнес Привалов. — Подписать телеграмму с просьбой дать отсрочку на два месяца. За два месяца подготовим "Сибиряк". Сам возьму все в свои руки. Пусть совесть моя будет чиста. А там что будет, то будет! Убиться и утонуть! За плохую машину ох как спросят! По большому счету!

Позвонил главный инженер.

— Что вы хотите? — спросил директор как-то отчужденно. — Соображение о "Сибиряке"? Потом!

И бросил трубку.

"Вот кто виновен в первую очередь! А может, и я. Грех пополам".

Связался с отделом кадров.

— Найдорфа на пенсию оформляйте. Кого на его место? Заместителя оформите приказом. Временно.

И снова за телефон. К секретарю парткома.

— Ты у себя? Телеграмма в министерство будет подписана сегодня. Прошу два месяца. Я сейчас приду.

"Ну вот, а на заводе говорили, что директор подмял под себя секретаря парткома. Не он ко мне, я иду к нему. Директор идет в партком. Дело, наверное, не в том, кто к кому ходит. Просто, когда секретарь парткома видел, что я прав, он поддерживал, прислушивался. Все-таки зачастую я был прав. А сейчас он уверен в своей правоте. Да, жаркое будет лето!.. Горячее!

Может, побеседовать с Коваленко? Что ни говори — ум-голова! Зря я его отхлестал. Попался мне под горячую руку. А опираться придется на таких, как Коваленко. Главное — пересилить самого себя, а там дело пойдет. Должно пойти!"

В конце смены Алексей увидел, как возле Ручинского остановилась Светлана с болванкой. Он подошел ближе.

— Николай Тимофеевич, пожалуйста, сделайте в ней пазы.

— Это тебе зачем?

— Надо для одного дела. — На губах Светланы улыбочка.

— А все же для чего? — настаивал Ручинский.

— Да вот хочу сделать одно приспособление.

— Ну-ка, что ты там надумала?

"Это хорошо, — подумал Алексей, — что и девушки начали мозговать".

— Понимаете, какое дело. Вчера я начала обрабатывать детали к "Сибиряку". Мне их дважды приходится ставить на станок и менять резцы. А я вот что придумала: сконструировать два резца и укрепить на одной болванке. Так я смогу проводить несколько операций. Девочки тоже не хотят, чтобы их на комсомольском собрании склоняли.

— Склоняли? — спросил Алексей. — Этого еще не было…

— Но могли склонять.

— Это вы вместо предисловия?

— А у меня и предисловие набросано. Вот, смотрите! И она вытащила из кармана комбинезона большой лист бумаги.

— Я хочу предложить совершенно новую технологию обработки. Уже составила записку.

— Ты смотри, Гладышева — рационализатор! — воскликнул Михаил.

— Можно подумать, что мы такие уж бестолковые, — сказала Юля, — ничего и придумать не можем.

— А что ты придумала? — приставал Михаил. — Как с завода сбежать!

— А я, может быть, и раздумала уходить! Ты-то что себя к рационализаторам причисляешь? Что-то твоего голоса не слышно.

— Он хочет сразу удивить весь завод! — за него ответила Светлана.

— Хочу, — просто ответил Михаил.

— Небось что-нибудь придумал? — спросил Ручинский.

— Пойдемте, — вместо ответа сказал Михаил и пошел к своему станку. — Вот смотрите. — Он достал из тумбочки металлический предмет, напоминающий внешностью черепаху, и положил перед ним на тумбочку. — Блок собственной конструкции.

Алексей взял блок с четырьмя небольшими резцами, торчащими в разные стороны, и с нескрываемым любопытством стал рассматривать.

— Я с Татьяной Ивановной советовался, — продолжал Михаил. — Она говорит, стоящее дело. С помощью этого блока можно проводить все операции, не снимая деталь с токарного станка. Я думаю, мне помогут товарищи довести задумку до конца.

И он посмотрел в сторону Ручинского: мол, куда вы денетесь.

— Это хорошо, что новый заказ заставил многих думать, — сказал Ручинский.

— Да, жаркое лето, — промолвил Алексей.

— Не то слово, Алексей Иванович. Не жаркое, а горячее.

— Пожалуй, вы правы, Николай Тимофеевич, горячее лето, хоть и делаем машину для Севера.

Глава двенадцатая

Изобретением Михаила заинтересовались Ручинский, Олег, Светлана, Федор. Каждый из них внес свои соображения по усовершенствованию блока. Даже молчаливая Венера, и та дала дельный совет.

— Хорошее твое предложение, Михаил, — наблюдая, как ловко тот обрабатывает обойму для "Сибиряка" с помощью нового приспособления, похвалил Алексей. — А помнишь, прибеднялся, мол, какой я рационализатор.

— Да разве оно мое, Алексей Иванович? — Живые светло-серые глаза заблестели. — Его целая бригада создавала.

— Но оно же твое. Ребята просто подсказывали, и только.

— А я бы назвал это комплексной бригадой рационализаторов. Будем работать вместе, — предложил Михаил.

"А что, Михаил прав, — рассуждал Алексей. — Ведь с изобретением блока родилась сама комплексная бригада рационализаторов. Только бы определить туда всех наиболее талантливых людей. А они пусть будут своего рода штабом. Создадим широкую творческую лабораторию, где не только будут изобретать, но и учиться пользоваться новыми приспособлениями, изготовленными у себя в цехе".

Радужное настроение у Алексея слова испортилось. Экономисты доложили, что на шестнадцать процентов допущено повышение себестоимости изготовленных деталей и агрегатов. Инженерно-технический персонал будет лишен премии. Вот тебе и повышение качества продукции. А тут еще освоение новых деталей для "Сибиряка". А все почему? Да потому, что зачастую цех снижал себестоимость за счет качества. А теперь предстоит процесс обратного действия.

— Таня, что у тебя там с начальником цеха? — спросила Октябрина Никитична, как только дочь вернулась с работы. — Ты что, с ним дружишь? Увлеклась?..

Мать об Алеше говорит. Да без Алеши она себя и не мыслит. Он давно вошел в ее сердце. Тогда, во время размолвки, она не находила себе места, ночи напролет не спала. Вся извелась. Рядом быть с ним, думать о нем, думать о нем просто приятно. Ей нравилась его улыбка. Нравилось, что он не похож на других. Принципиальный. Даже главного инженера не побоялся. Другие боятся слово ему сказать, а он говорит напрямик. Ну и пусть будет таким… Молчаливый? Ну и что же. Ей нравилась его походка. Твердая, ровная. Она бы его узнала по походке среди тысяч.

— Ты об Алексее Ивановиче?

— А о ком же еще.

— А-а-а…

— И это после того, как он отцу ножку подставил! Подвел!..

— Ты сама говорила, что если бы не Алексей Иванович, отец замерз бы в новогоднюю ночь. Было это или нет?

— То давняя история. А сейчас другое дело. Сейчас он нахрапом против отца идет.

— Я знаю, о чем ты, мама. Отец сам виноват. Новая автомашина не могла выйти с недоделками. Даже полуоси — и те не из того металла. И при чем тут Алексей? Не мог он иначе поступить.