Битва за Клык - Крис Райт

Россек заворчал, страстно желая оттолкнуть волчьего жреца и закончить нравоучения. Его манили тренировочные клетки, где он разберется в своих проблемах.

— Последнее, — сказал Вирмблейд, положив руку на нагрудник Россек и не давая ему уйти. — Охотник, который лежит в моих палатах. Аунир Фрар. Он будет жить.

Вопреки самому себе, Россек почувствовал, как его тело наполнило облегчение в ответ на эти слова, и ему пришлось постараться, чтобы не показать этого. — Благодарю, что сказал мне.

— Но ты не приносил его к телотворцам.

Россек покачал головой. — Ривенмастер принес.

— Я так и понял. Как его зовут?

Россек тут же вспомнил имя. Смертный в Клыктане, с честным, уставшим лицом.

— Морек. Морек Карекборн. Зачем тебе это?

Вирмблейд уклонился от прямого ответа.

— Для завершенности, — сказал волчий жрец, опустив руку, чтобы позволить Россеку пройти. — Ничего важного. Теперь иди. Помни мои слова. Да пребудет с тобой Рука Русса, Тромм.

— Со всеми нами, — ответил Россек, после чего тяжелой поступью двинулся в темноту. Назад в Ярлхейм, туда, где Волки готовились к войне.

Звери крались в глубокой темноте Печати Борека, держась незаметно позади огромных колонн. Они шли бесшумно, крадясь на огромных лапах и опустив искаженные морды к земле. Только когда они хотели заявить о своем присутствии, то выходили из укрытия, неожиданно вспыхивая расширенными, ясными глазами или издавая низкий, рокочущий рык из массивных грудных клеток.

Невозможно было сказать, сколько их собралось там. Иногда казалось, что из Подклычья вышло всего несколько дюжин; в другой момент — сотни. Что-то притягивало их к жилым секциям Этта и что бы это ни было, оно продолжало воздействовать своей магией. Когда сам Бьорн появился из Хранилища Молота со свитой рычащий ужасов, никто не мог отрицать, что у них было какое-то странное требование быть там. Но это не означало, что кэрлам нравилось видеть их, и что они подавали признаки страха, когда вынуждены были идти рядом с ними.

Поэтому смертные солдаты стояли как можно дальше от освещенного конца грота. Лестницы и шахты лифтов находились в западном конце помещения, там и возвели укрепления, освещенные сильным пламенем. Как и в Клыктане поперек входов устроили артиллерийские позиции и баррикады. С каждым часом доставлялось все больше боеприпасов, снаряжения и доспехов, некоторые только что выковали в раскаленных глубинах Хранилища Молота и они все еще обжигали при прикосновении.

Фрейя приняла участие в переноске и отгрузке, хотя большую часть времени провела с Альдром. Как и большинство дредноутов, он разместился у Печати Борека и теперь угрюмо ждал боевых действий. Когда враги придут, его орудия будут на передовой и снова вступят в бой вместе с боевыми братьями.

Дредноут по мере исчезновения воспоминаний о заключении неуклонно становился все менее чуждым. Сентиментальные выражения волнения и утраты сменились более обнадеживающей решимостью. Фрейя могла сказать, что он предвкушает бой. Пробуждение от Долгого Сна только для того, чтобы столкнуться со многими днями подготовки и ожидания было нелегким для него, он бы предпочел отправиться из склепа прямиком в огненный шторм. Вместо этого он терпеливо ждал, пока сервиторы-трэллы суетились вокруг него, проводя малопонятные ритуалы и подготавливая его адамантиевый саркофаг к войне.

— И на что это похоже? — спросила его Фрейя, жуя жесткий кусок сушеного мяса во время отдыха.

— Что похоже?

— Излишняя забота над вашей броней, — сказала она. — Вы чувствуете прикосновение к ней, как к коже?

Фрейя могла почувствовать, когда раздражала его. Она не знала как, ведь мимика отсутствовала, но ощущение было достаточно определенным.

— Это любопытство. Это отсутствие уважения. Откуда оно у тебя?

Фрейя ухмыльнулась на раздражение дредноута. Она не чувствовала ауру устрашения у Альдра. Несмотря на его огромный смертоносный потенциал, намного превышающий даже ярла, его настроение было удивительно юным, и он стал интересовать ее так, как никогда не случилось бы с живым Кровавым Когтем.

— От мамы. Она пришла со льда, и передала мне его грубые манеры.

Пока Фрейя говорила, она вспомнила ее лицо. Крупное как у нее, светлые волосы с грязными кудрями, сжатый рот, который редко улыбался, грубые от беспрерывного труда и лишений черты. Но глаза, темные, блестящие глаза показывали яркий интеллект, любопытную, мятежную душу, которая до конца так и не сломалась. Даже в конце, когда изнурительные требования Небесных Воинов усугубили болезнь, погубившую ее, эти глаза оставались живыми и любознательными.

— Ты должна научиться контролировать его.

— Знаю, — сказала она устало. — Оно ведет к проклятью.

— Действительно ведет.

Фрейя послушно покачала головой и замолчала. Она никогда не понимала одержимость Волков ритуалами, традициями, сагами и секретностью. Это выглядело так, словно населенный ими мир застыл в какой-то полузабытый момент, когда все силы прогресса и просвещения вдруг исчезли, и их сменило неподвижное повторение старой, избитой рутины.

Спустя некоторое время Альдр тяжело сдвинулся на центральной колонне.

— Она ощущается, словно живая, и все же она неживая. Когда что-то касается моей брони, я чувствую это сильнее, чем смог бы в бытность живым воином. Мои зрение и слух — острее, мышцы — мощнее, потому что они из пластволокна и керамита. Все более непосредственное. И все же…

Фрейя посмотрела на лицевую плиту дредноута. Смотровая щель в броне была темной, непроницаемой камерой внутри опустошенного трупа. Хотя не было ни видимых сигналов, ни возможности увидеть выражение лица, она чувствовала его страдания так, словно он рыдал. На миг она уловила образ Кровавого Когтя, бегущего по обдуваемому ветром льду, его клинки вращались, длинные волосы развевались,

Он никогда не будет таким снова.

— Изви…

— Хватит вопросов. Есть работа.

Фрейя покорно заткнулась. Она увидела, как на машинах прибыла новая партия медикаментов и полевых пайков, которые надо было где-то сложить. Она поклонилась дредноуту и направилась к хускэрлу, ответственному за отправку груза. Фрейя украдкой оглянулась на массивную форму Альдра, стоящего неподвижно в тени.

Она недолго смотрела. Девушка чувствовала, что достаточно нарушила его уединенность. В любом случае ей не нравились эмоции, которые порождали в ней их беседы. Многие годы, уязвленная тем, что произошло с ее семьей под жестким режимом Этта, она обижалась на Небесных Воинов так же сильно, как и боялась их. И вот на Фенрис пришла война, и ее старые чувства подверглись таким испытаниям, которые она нашла удивительными.

Она научилась жить с неприязнью к ним. Возможно, она могла научиться жить с любовью к ним, как Морек, или даже с презрением, как Тысяча Сынов. Она знала, что должна отбросить эти чувства, или они подвергнут опасности ее роль в предстоящей битве. Они были чуждыми ей, нефенрисийскими, слабыми и глупыми.

Но это было бесполезно. Несмотря на все старания, Фрейя ничего не могла поделать.

Теперь я вижу их души, вижу какой жизнью они живут, какой выбор они сделали… Вот к чему я пришла.

Кровь Русса, мне жаль их.

 Глава 15

— Фенрис хьолда!

Харек Железный Шлем бежал по разрушенной улице, не обращая внимания на пули, звеневшие о его боевой доспех. Его свита шла с ним, все два десятка избранных воинов в терминаторских доспехах. Во время движения их гигантская поступь крошила дегтебетон под собой. Наплечники были измазаны кровью, некоторые во время ритуала перед битвой, иные в результате тяжелых боев за последние четыре дня. Все это время никто из них не спал; более того, они едва делали паузу во время бойни. Непреклонно и неодолимо передовая группа Волков прогрызала, прорезала, пробивала себе дорогу в сердце города.

Все это время Железный Шлем сражался с энергией своей молодости, вращая двумя руками ледяной клинок огромными, разрубающими тела взмахами. Он даже не беспокоился взять с собой стрелковое оружие, предпочитая сражаться в ближнем бою. Большая часть его охраны действовала так же: они вооружились когтями, клинками и топорами и вопили, когда пускали в ход смертоносные лезвия против хрупкой брони тех, кто осмелился выйти против них.

— Башня, — прорычал Железный Шлем, мчась по мостовой, и кивнул направо. Незамедлительно его стая скорректировала маршрут. — Входим и наверх.

Охотничья стая выскочила на огромное прямое шоссе, вдоль которого возвышались ряды жилых кварталов. Когда-то здесь были железнодорожные пути общественного транспорта, ведущие в центр, и надземные пешеходные дорожки, пересекающие сверху дорогу. Теперь, благодаря воздушной бомбардировке, вся улица была превращена в тлеющую долину искореженных металлических опор и расплавленных пласкритовых кратеров. Клубящиеся облака дыма закрывали весь обзор, источая едкий запах от разрывов снарядов тяжелых болтеров. Отвесные стены на другой стороне пылающей пропасти были слепыми, окна выбило еще до того, как текущий штурм начался по-настоящему. Теперь огромные районы города выглядели также — пустошь разбитых надежд и балюстрад, после всего трех дней интенсивной, жестокой работы Волков.