Книги: Все тексты - Виктор Шендерович

Обычно об эту пору возвращалась от соседки жена Кузовкова: они там калякали на кухне о своём, о девичьем. Но на сей раз вместо жены обнаружился за дверью диковатого вида старичок с бородой до пояса, в зипуне и рукавицах. За поясом зипуна торчал маленький топорик.

Первым делом Кузовков подумал, что это и есть тот самый маньяк, которого уже десять лет ловили в их микрорайоне правоохранительные органы. Старичок улыбнулся и достал из-за спины огромный холщовый мешок.

«Вот, — с тоскливым удовлетворением подумал Кузовков. — Так и есть».

Но нежданный гость не стал кромсать его топориком и прятать останки в мешок — а вместо этого заухал, захлопал рукавицами, заприседал и, не попадая в ноты неверным дискантом, запел:

— А вот я гостинчик Серёженьке, а вот я подарочек деточке…

Кузовков временно потерял дар речи. Старичок довёл соло до конца, улыбнулся щербатым, тронутым цингой ртом и по-свойски подмигнул старшему референту. Это нагловатое подмигивание вернуло Сергея Петровича к жизни.

— Вы кто? — спросил он.

— Не узна-ал, — укоризненно протянул пришелец и закачал головой, зацокал.

— Чего надо? — спросил Кузовков.

— Да я это, Серёженька! — уже с обидой воскликнул старичок. — Я, дедушка…

Тут самое время заметить, что оба дедушки Кузовкова давно умерли, но и при жизни были ничуть не похожи на щербатого в зипуне.

— … солдатиков тебе принёс, — продолжал тем временем старичок. — Ты же просил у меня солдатиков, Серёженька!

С этими словами он шагнул вперёд и опорожнил свой треклятый мешок. Туча пыли скрыла обоих. Зелёная пластмассовая рать, маленькие, в полпальца, танки и гаубицы посыпались на пол кузовковской прихожей, а старичок снова завёл свои варварские припевки.

— Вы что? — завопил Кузовков. — Не надо тут петь! Прекратите эту шизофрению! Какие солдатики!

— Наши, наши, — ласково успокоил его певун. — Советские!

Тут Кузовков молча обхватил рождественского гостя поперёк зипуна и, вынеся на лестничную клетку, посадил его на ящик для макулатуры.

— Так, — сказал он. — Ты, кащенко. Чего надо?

— Серёженька! — простёр руки старичок.

— Я те дам «Серёженька», — посулил Кузовков, которого уже лет двадцать не называли иначе как по имени-отчеству. — Чего надо, спрашиваю!

В ответ тот пал на кузовковское плечо и горько заплакал.

— Да дедушка же я! — всхлипнул он наконец. — Дедушка Мороз! Подарочков принёс… — Старичок безнадёжно махнул рукавицей и начал утирать ею слёзы. — Солдатиков, как просил… А ты… С Новым Годом тебя, Серёженька! С Новым, тысяча девятьсот пятьдесят первым!

Настала глубокая тишина.

— С каким? — осторожно переспросил наконец Кузовков.

— Пятьдесят первым…

Старичок виновато заморгал белыми от инея ресницами и потупился.

Кузовков постоял ещё, глядя на гостя, потом обернулся, внимательно посмотрел вниз. Потом присел у кучки пластмассового утиля.

— Действительно, солдатики, — сказал он наконец. — А это что?

— Карта, — буркнул старичок, шмыгнув носом.

— Какая карта? — обернулся Кузовков.

— Кореи, — пояснил гость. — Ты в Корею хотел, на войну… Забыл?

— О Господи, — только и сказал на это Сергей Петрович. И, помолчав, добавил. — Где ж тебя носило сорок лет, а?

— Там… — Гость печально махнул рукой.

— В Лапландии? — смутно улыбнувшись, вспомнил вдруг Кузовков.

— Какой Лапландии… — неопределённо ответил старичок. — Сыктывкар, — понизив голос, доверительно сообщил он. — Я к тебе шёл, а тут милиция. Паспортный режим, и вообще… Классово чуждый я оказался. — Старичок вдруг оживился от воспоминаний и молодцевато крикнул:

— Десятка в зубы и пять по рогам!

— Чего? — не понял Кузовков. Старичок повторил, и переспрашивать снова Сергей Петрович не стал.

— Ну вот. А потом ты переехал… Я уж искал, искал… ну и вот… — Гость смущённо высморкался. — С Новым Годом, в общем.

Помолчали. Старичок так и сидел, где посадили — на ящике для макулатуры.

— Холодно было? — спросил Кузовков про Сыктывкар.

— Мне в самый раз, — просто ответил старичок.

— Ты заходи, — спохватился Кузовков. — Что ж это я! Чаю попьём…

— Нельзя мне горячего, Серёженька. — Гость укоризненно покачал головой. — Всё ты забыл.

— Ну извини, извини!

Еще помолчали.

— А вообще: как жизнь? — спросил гость.

— Жизнь ничего, — ответил Кузовков. — Идёт…

— Ну и хорошо, — сказал гость. — И я пойду. Сними меня отсюда.

Кузовков, взяв подмышки, поставил невесомое тело на грешную землю.

— У меня тут ещё должок есть, — поделился старичок и почесал зипун, вспоминая. — Толя Зильбер. Из пятого подъезда, помнишь?

Кузовков закивал.

— Тоже переехал?

— Ещё как переехал! — Старичок, крякнув, взвалил на плечо мешок, снова полный под завязку. — Штат Нью-Джерси! Но делать нечего: найдём! А то как же это: в Новый Год — да без подарочка?

— А что ему?.. — живо поинтересовался Кузовков.

— Марки, — ответил Дед Мороз. — Серия «Третий Интернационал». Бела Кун, Антонио Грамши… Негашёные! Очень хотел. Ну, прощай, что ли — пойду!

Старичок поцеловал референта в щёчку — и потопал к лестнице. Через минуту голос его нёсся снизу: «Иду, иду к Толечке, несу, несу пряничек… Поздравлю маленького…»

Жалость к прошедшей жизни выкипела в горле у Кузовкова, оставив сухой остаток сарказма.

— С че-ем? С Новым, пятьдесят первым? — перегнувшись в полутёмный пролёт, крикнул он.

— Лучше поздно, чем никогда! — донеслось оттуда.

Священная обязанность

Строиться, взвод! Эй, чмо болотное, строиться была команда! Это ты на «гражданке» был Чайковский, а здесь чмо болотное и пойдёшь после отбоя чистить писсуары!

Ещё есть вопросы? Кто сказал «ещё много»? Я, Герцен, послушаю твои вопросы, но сначала ты поможешь рядовому Чайковскому в его ратном труде.

Вы чем-то недовольны, Грибоедов? Или думаете: если в очках, то умнее всех? А что ж у вас тогда портянка из сапога торчит? Сапоги, товарищ рядовой, тесные не бывают, бывают неправильные ноги! Объявляю вам два наряда вне очереди, рядовой Грибоедов, чтобы вы не думали, что умнее всех. В наряд заступите вместе с Менделеевым, он вчера отказался есть суп. Раз я говорю, что это был суп, Менделеев, значит — это был суп! Будете пререкаться, отправим на химию. Тридцать отжиманий, Менделеев! Лобачевский, считайте. Глинка, предупреждаю: если Менделеев не отожмется, сколько я сказал, вы с Левитаном будете в выходной заниматься физподготовкой.

Кому ещё не нравится суп?

Пржевальский, тебе нравится? Рядовой Пржевальский, выйти из строя! Объявляю вам благодарность. Вот, берите пример: суп ест, ни на что не жалуется, здоровый, как лошадь.

А тебя, Толстой, я предупреждал, чтобы ты молчал. Не можешь молчать? Я тебе устрою, Толстой, пять суток гауптвахты, чтобы ты научился. Ты, Толстой, пахать у меня будешь до самого дембеля.

Дисциплина во взводе упала, но она об этом пожалеет. Взвод, смирно! Вольно. Рядовой Суриков, выйти из строя! Посмотрите на Сурикова! Это солдат? Нет, это не солдат, это лунатик. Ночью он рисует боевой листок, а днём спит в строю! У тебя, Суриков, листок, у Шаляпина самодеятельность, а служить за вас — Пушкин будет? Не будет! Его вторую неделю особисты тягают за какое-то послание в Сибирь… Развелось умников! Шаляпин заступает в наряд по посудомойке, Суриков — в котельную.

Кто хочет помочь Сурикову нести людям тепло? Белинский, я вижу, что ты — хочешь. Выйти из строя! Товарищи солдаты! Вот перед вами симулянт Белинский. Он не хочет честно служить Родине, он всё время ходит в санчасть, его там уже видеть не могут с его туберкулёзом! Вы пойдете в котельную, рядовой Белинский. Я вас сам вылечу.

А вы чего там бормочете, Щепкин? О профессиональной армии бредите? Чтобы честные люди за вас служили, а вы — «ля-ля, тополя»? Не будет этого! Замполит сказал: гораздо дешевле противостоять блоку НАТО с такими, как вы. Особенно, как Белинский. Чтобы равенство, и если сдохнуть, то одновременно.

Взвод — газы! Надень противогаз, уродина! Во какие лица у всех одинаковые стали! Где Шишкин, где Рубинштейн — ни одна собака не разберёт. Заодно и национальный вопрос решили. А ещё говорят, что в армии плохо. В армии — лучше некуда! Кто не верит, будет сегодня после отбоя читать остальным вслух «Красную звезду».

Взвод, напра-во! Ложись! На приём пищи, в противогазах, по-пластунски, бего-ом!.. арш!

Сельская жизнь

СТЕПАН ИВАНЫЧ. Чтой-то у нас выросло?

АГРОНОМ. Урожай, Степан Иваныч.

СТЕПАН ИВАНЫЧ. А чегой-то: никогда не росло, а вдруг выросло?

АГРОНОМ. Перестройка, Степан Иваныч.

СТЕПАН ИВАНЫЧ. И чего теперь?

АГРОНОМ. Посидите тут, узнаю. (Уходит, возвращается). Убирать надо, Степан Иваныч!