Враг за Гималаями - Юрий Брайдер

Прибыв к проходной Экспериментального бюро, Кондаков по указке агента «наружки» засек того самого подозрительного типа и стал с дистанции присматриваться к нему, но поскольку орлиным зрением похвастаться не мог, и никаких оптических приборов, кроме очков для чтения, при себе не имел, то вынужден был подойти поближе.

— Это примерно как? — поинтересовался Донцов.

— Ребята говорили, что почти вплотную. — пояснил Цимбаларь, любивший преувеличения.

Впрочем, на поведении объекта слежки, уже получившего от агентов «наружки» условное прозвище Крестьянин, это до поры до времени никак не отражалось. Похоже, что он был в разладе не только с окружающим миром, но и с самим собой.

Если абстрагироваться от некоторых частностей, то Крестьянин всем своим видом напоминал тихого сумасшедшего, к тому же еще и слегка подвыпившего. Стелить за таким вахлаком было одно удовольствие.

Свои рейсы к проходной он вскоре прекратил и занялся кормлением птиц, слетевшихся к нему со всей окрути. Относительно видового состава птиц Цимбаларь ничего определенного сказать не мог, но, скорее всего, это были воробьи и голуби, которых и сейчас в скверике полным-полно.

Потом Крестьянин подхватился с места, словно получив какую-то команду, и направился в сторону ближайшей станции метро. Двигался он вполне уверенно, словно кто-то невидимый вел его за руку.

Кондаков, а также половина «наружки» в количестве одного человека двинулись вслед за Крестьянином. Другая половина, опять же состоявшая из единственного экземпляра, осталась присматривать за проходной, поскольку поведение Крестьянина могло оказаться только обманным маневром, имевшим целью увести милицейский «хвост» подальше от того места, где должны были произойти какие-то важные события.

Пока все делалось по уму.

Крестьянин тем временем вошел в широко распахнутые двери станции метро и тут же затерялся в густой толпе, валившей ему навстречу (у перрона только что разгрузился наполненный под завязку поезд).

На этот случай у наших следопытов имелся заранее разработанный план — пока агент «наружки» спешно пробивался к эскалатору, где каждый человек был виден как на ладони, Кондаков оставался караулить у входа, дабы клиент не ушел, сделав в толпе заячью петлю.

Так он и стоял себе, исполненный внимания и бдительности, пока в лицо ему не плеснули какой-то едкой жидкостью, на поверку оказавшейся обыкновенным апельсиновым соком. Как бы то ни было, но Кодаков на некоторое время утратил ориентацию, что казалось смешным для Цимбаларя, но отнюдь не для Донцова.

Первую помощь ему оказал агент «наружки», вернувшийся обратно после того, как Крестьянин не обнаружился ни на эскалаторе, ни на перроне.

Опрос мороженщиц и цветочниц, делавших свой маленький бизнес на ступеньках метро, показал, что человек со сходными приметами сел, а вернее, был почти силком посажен в бордовые «Жигули» шестой модели.

Облик человека, сопровождавшего Крестьянина, достоверно установить не удалось, в этом вопросе показания свидетелей сильно различались. Одни говорили о подростке в короткой оранжевой куртке, другие о пожилом человеке в тулупе до пят.

— Где сейчас эти герои? — спросил Донцов, стойко выдержав очередной удар судьбы.

— «Наружка» вернулась на прежние позиции, им до конца смены еще четыре часа, а Кондаков сидит в кафешке за углом. Отогревается чаем с коньяком. Но я так понимаю, что ему просто стыдно тебе в глаза смотреть.

— Послушай, Саша. — Донцов говорил с проникновенной интонацией смертника, высказывающего свое последнее желание. — Какое-то время у нас в запасе еще есть. Поезжай в Институт языкознания, туда, где мы были с тобой сегодня утром, и если его сотрудники еще не вернулись с конференции, кровь из носа найди тех, на чье попечение досталась наша рукопись. Нынче же ее перевод должен быть у меня. Хоть в полночь, хоть под утро. Приложи для этого максимум усилий. Я знаю, у тебя получится. А с Кондаковым я поговорю сам.

— Ты уж его сильно не костери. Он ведь не нарочно. Жалко старика. Еще кондрашка хватит. — Вот такой был у Цимбаларя характер: сначала смешает человека с грязью, а потом с пеной у рта бросается на его защиту.

Кондаков в обществе двух насквозь отравленных кокаином девиц сидел за угловым столиком и поправлял пошатнувшееся здоровье посредством чая с коньяком (впрочем, соотношение лечебной смеси все больше смещалось в сторону коньяка).

Выглядел он действительно неважно. Ни дать ни взять Дед Мороз на исходе новогодних праздников — нос красный, под носом сопля, глаза слезятся, руки дрожат.

Заметив приближающегося Донцова, он небрежно махнул рукой, и девицы-марафетчицы улетучились. Вместе с ними исчезла и недопитая бутылка коньяка.

— Простудились, Петр Фомич? — участливо осведомился Донцов.

— Не одному же тебе болеть, — буркнул в ответ Кондаков. — Позволь и мне слегка расслабиться. Продрог аж до самого костного мозга.

— Так ведь вроде не холодно на улице. — заметил Донцов.

— Так ведь вроде ветер, — передразнил его Кондаков. — Попробуй сам хоть час простоять под забором. Все на свете проклянешь.

— Как вам этот тип показался?

— Ничего особенного. Мужик от сохи, да еще, похоже, слегка стебанутый. Кто бы мог подумать, что все так обернется… Нужно было его сразу на вилы брать.

— На каком, интересно, основании? То, что он у проходной околачивается, это еще не криминал.

— Зато ушел он по полной криминальной программе.

— Говорят, что, сидя в скверике, он кормил птиц?

— Кормил, — кивнул Кондаков и, будто вспомнив что-то, жадно откусил от бутерброда с сыром.

— Каких именно, вы не обратили внимания?

— Я не орнитолог.

— Но ведь ворону от воробья отличаете?

— Я за человеком следил, а не ворон считал, — отрезал Кондаков.

— Никого из знакомых поблизости не заметили?

— Нет.

— И того, кто вас соком облил, тоже не знаете?

— Каким еще соком! — вспылил Кондаков. — Сашка Цимбаларь какую-то мульку придумал, и вы все поверили! А может, это и не сок вовсе был? Почему у меня до сих пор глаза щиплет?

— Пусть не сок, но ведь и не уксус. — произнес Донцов примирительным тоном.

— Я-то откуда знаю? Сразу ведь про самое плохое подумешь. Кому охота на старости лет слепым остаться: С умыслом, гады, действовали.

— И я про то же самое. Мешали вы кое-кому, Петр Фомич. Похоже, весь этот спектакль именно из-за вас и состоялся. В противном случае они бы, наверное, совсем по-другому действовали.

— Кто — они?

— Те, за кем мы в последнее время гоняемся. Старик Лукошников, девка-вьетнамка, еще кто-то… Один из них вас и опознал.

— Девка-то откуда могла взяться? Она ведь под арестом должна сидеть.

— Сбежала сегодня утром. На тех самых бордовых «Жигулях» сбежала, которые потом возле метро видели.

— Да, фарт нам нынче так и прет. — Кондаков, и без того хмурый, омрачился вконец. — Теперь, похоже, вся шайка в сборе.

— Не хватает еще некого Эдгара, который помог девке сбежать. Вам это имя ничего не говорит? Напрягите память.

— Я за свою жизнь больше забыл, чем ты помнишь, — огрызнулся Кондаков.

— Своим склерозом кичиться не следует. А руки опускать — тем более. Будет еще и на нашей улице праздник. Я почему-то уверен, что они сюда обязательно вернутся.

— Им тут что — медом намазано?

— Длинная история… Вы, Петр Фомич, в душу верите? Как в бесплотное создание, в коем сконцентрированы разум и воля человека?

__ Не— е-а, -доедая бутерброд. Кондаков энергично замотал головой.

— И я, представьте себе, тоже… Хотя тот, кто служит в особом отделе, должен внутренне подготовиться к восприятию этой идеи. Наряду с некоторыми другими общеизвестными жупелами вроде летающих тарелочек, снежного человека, парапсихологии и Шамбалы. Рано или поздно со всем этим нам, наверное, придется столкнуться. Пусть даже и в чисто теоретическом смысле… В расследовании, которое мы сейчас ведем, проблема души занимает чересчур большое место. Наметкин, говорят, за некоторое время до смерти развоплотился, то есть утратил душу. А в конторе, которую я только что посетил, разрабатывают методы изъятия души из гибнущего тела.

— Ты о своей душе лучше подумай, — покосился на него Кондаков. — Желтый весь стал, ноги скоро протянешь, а все гоняешься за какой-то химерой. В госпиталь тебе пора ложиться.

— Вот закончу дело и лягу, — пообещал Донцов.

— А если не закончишь?

— Тоже лягу. Как творится, альтернативы нет… Я вот о чем хочу вас попросить. Очень-очень попросить. Побудьте здесь еще немного. Я, конечно, имею в виду не этот шалман, — он обвел взглядом кафе, — а пресловутое Экспериментальное бюро. Потом вас кто-нибудь сменит. Или Сашка, или я. Дело в том, что лишь мы одни знаем в лицо Лукошникова и вьетнамку. Но, пожалуйста, не повторяйте прежних ошибок. Постарайтесь устроиться так, чтобы вы видели всех, а вас не видел никто.