Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1942-1962 г.г. - Светлана Бондаренко

Теперь уже отдохнул, отъелся и взялся за дело. На учебном фронте тоже произошли значительные изменения. Дело в том, что я решил перейти на кафедру звездной астрономии, что и сделал без особого труда. Если тебя интересуют причины этого неожиданного «дивертисмента», то вот они:

1. Руководство. Постановка работы со студентами на кафедре астрофизики меня не удовлетворяла совершенно: безалаберность, самотек, забывчивость. Все они там, конечно, большие ученые, но преподаватели, УЧИТЕЛЯ — хреновые. На звездной же я взял работу у Т. А. Агекяна, достаточно крупного ученого (хотя и не такого, как Соболевили Мельников) и прекрасного, внимательного руководителя.

2. Несколько более туманные, романтические соображения. Меня поразили две фразы, брошенные моими учителями:

a) Огородников: «Звездная астрономия — наука, изучающая Вселенную в максимально достижимых масштабах» (отсюда — уже работает фантазия — гигантские тяготеющие массы, чудовищные расстояния, тайна строения Метагалактики, мост в общую теорию относительности).

b) Агекян: «Нам еще очень немного известно о метагалактических туманностях. Кроме того, этим вопросом в основном занимаются иностранные обсерватории. У нас в СССР этим почти никто не занимается». (А я хочу заняться. Моя давнишняя мечта. Теперь буду исподволь готовиться, подбирать литературу, читать, расспрашивать.)

Осталось мало бумаги, но я обязательно должен еще: во-первых, изложить содержание одного доклада, из-за которого я не писал тебе так долго — ждал, пока прослушаю, и во-вторых, написать одну песенку, которую сразу вспомнил, прочтя твое: «Паруса крепите, б…» и пометку — «Какая экспрессия». Итак:

1. Вчера в субботу 21.11.1953 г. в помещении фотометрической лаборатории состоялось заседание семинара по планетоведению, где был зачитан доклад: «Спектральные исследования атмосферы Венеры». Это был итог весенне-осенних исследований, произведенных в Крыму, доктором ф.-м. наук Н. А. Козыревым — довольно крупным советским астрофизиком-планетоведом, уже известным мне своими работами по строению Юпитера и Сатурна (это он открыл, что Юпитер еще звезда!) и по строению звезд (кроме того, это папаша моего очень хорошего товарища Сашки Козырева, и человек в высшей степени интересный и необычный). Козырев провел первые в СССР, и первые, принесшие удачу, в мире спектральные исследования Венеры и, применяя очень любопытную методику и т. д., получил следующие конкретные результаты и сделал следующие выводы:

a. Открыл в атмосфере Венеры несомненные следы азота.

b. Открыл присутствие какой-то странной одноатомной молекулы, производящей сильнейшее поглощение в синих лучах. Отождествить эту молекулу пока не удалось.

c. Показал, что Венера очень сильно отражает красные и желтые лучи и очень сильно поглощает в синих и фиолетовых лучах.

Путем ряда расчетов, исходя из вышеизложенного, а также опираясь на работы Росса, Адамса и др. по исслед. содержания СО2в атмосфере ♀ Козырев строит следующую модель атмосферы ♀:

[Рисунок — слои Венеры, справа — описание.]

Венерианская стратосфера — тонкий слой разреженного газа — СО2, N2, N2+. Эффективная температура (—90 °C).

Тропосфера. Слой 10–20 км. Гигантские облака (красно-рыжие), состоящие из капель сконденсированного вещ-ва неизв. происхождения (эта самая таинственная молекула). Здесь поглощается всё излучение Солнца, здесь делается «погода». Температура до +30 °C.

Изотермический слой. Сюда не достигает ни один луч света. Температура порядка +30 °C. Вечная тьма, тишь, очень слабые колебания температуры для данной широты. Жара на экваторе, холод — на полюсах (если считать, что ось Венеры так же (приблизительно) наклонена как и у Земли, что, кажется, подтвержд.).

Так то-с! Вот тебе и «Страна Багровых Туч». На днях пойду к Сашке и как следует, поподробнее изучу эту рукопись.

<…>

Младший брат развлекается, занимается наукой (астрономией — о чем в школьные годы мечтал АН). Старший — «снимает остатки», отправляется в командировку, читает лекции… Без малого восемь тысяч километров между ними. Но по-прежнему их объединяет желание писать, сочинять и — что, может быть, в этот момент наиболее важно — обмениваться планами на будущее и рассуждать о написанном.

А. Стругацкий и военный журналист В. Ольшанский. 1953. Фото Г. Берникова из архива Л. Берниковой.

Капитан Г. Берников и ст. лейтенант А. Стругацкий перед восхождением на Авачинский вулкан. 10.08.1952. Фото из архива Л. Берниковой.

Первый привал перед восхождением на Авачинский вулкан. (А. Стругацкий — 6-й слева.) 10.08.1952. Фото Г. Берникова из архива Л. Берниковой.

Второй привал перед восхождением на Авачинский вулкан. (А. Стругацкий — внизу справа.) 10.08.1952. Фото Г. Берникова из архива Л. Берниковой.

У кратера Авачинского вулкана. 10.08.1952. Фото А. Стругацкого из архива Л. Берниковой.

Г. Берников перед входом в ДОС (дом офицерского состава). 1953. Фото из архива Л. Берниковой.

Капитан Дин Футан. 1948.

Фото из архива его внука В. Орлова.

Елена Воскресенская (Стругацкая). Ок. 1965. Фото из архива Б. Клюевой.

Б. Стругацкий. 1945-46. Фото из архива Б. Стругацкого.

Б. Стругацкий с телескопом Максутова.

Северный Кавказ. 1960. Фото Л. Камионко.

Б. Стругацкий на фоне Эльбруса. Северный Кавказ. 1960.

Фото Л. Камионко.

Б. Стругацкий на веранде астрономической станции.

Северный Кавказ. 1960. Фото Л. Камионко.

Б. Стругацкий на веранде астрономической станции.

Северный Кавказ. 1960. Фото Л. Камионко.

Б. Стругацкий и Ю. Чистяков. Лабораторный корпус ГАО

Ок. 1959. Фото Л. Камионко.

Н. Свенцицкая, знакомая Б. Стругацкого со студенческой скамьи. Конференц-зал ГАО. Октябрь 1957. Фото Л. Камионко.

А. Копылов, друг Б. Стругацкого со студенческой скамьи.

Начало 1960-х. Фото Л. Камионко.

Б. Стругацкий перед табулятором в 18-й комнате Восточного корпуса ГАО.

Ок. 1962. Фото Л. Камионко.

Б. Стругацкий у машины для сортировки перфокарт,

18-я комната. Ок. 1962. Фото Л. Камионко.

Б. Стругацкий занимается коммутацией (программированием) табулятора,

18-я комната. Ок. 1962. Фото Л. Камионко.

Коммутация была удачной, результат получен. Ок. 1962. Фото Л. Камионко.

Б. Стругацкий за черновиком ПНВС, 18-я комната. Ок. 1962. Фото Л. Камионко.

Б. Стругацкий на фоне оптических стендов, 18-я комната.

Ок. 1962. Фото Л. Камионко.

Б. Стругацкий с супругой перед лабораторным корпусом ГАО.

Ок. 1965. Фото Л. Камионко.

1954

И вот, только читатель начал привыкать, что уже попадаются и сохранившиеся письма БНа, как переписка исчезает вообще. На целый год.

Конечно, переписка не прерывалась. Братья продолжали друг другу писать. Так же часто. Так же подробно. Но писем за этот год не сохранилось вообще.

Аркадий всегда был человеком необычайно увлекающимся, энергичным, что называется — «заводным». Мир для него с детства был исполнен загадок, тайн, сверкающих истин, и никакие, самые жуткие, условия жизни не способны были отбить у него эту жажду искать и знать. Вот представьте: загнали его служить на край света — Петропавловск-Камчатский, воинская часть, рубеж сороковых-пятидесятых, мертвый, совершенно купринский мир — скука, пьянство, жизнь в землянке, никаких развлечений, никакой работы — он дивизионный переводчик с японского, но японцев поблизости нет и не предвидится… (Потом, правда, его откомандировали в распоряжение пограничников, и работа нашлась — допрашивать рыбаков, попавших в наши территориальные воды, — но это уже годы спустя, в конце службы.) И вот там, в этом богом забытом мире, сидит в своей землянке лейтенант Стругацкий и при свете керосиновой лампы самозабвенно изучает теорию отражения — по Ленину и по Тодору Павлову! А какие свирепые письма он мне оттуда писал — требовал информации, больше, новейшей, самой подробной, по астрономии (я стал уже студентом тогда), по физике, и что нового в литературе, особенно в фантастике, и какие новые песни сейчас поют, и какие читают новые стихи…