Кавказская война. - Ростислав Фадеев

«Действия войск, командуемых генерал-адъютантом графом Евдокимовым, нося характер той энергии и последовательности, которые принадлежат не случайному увлечению, а зрело обдуманному и прочно усвоенному плану, убедили непокорных горцев, что приближается последний час их независимости. Но должно отдать справедливость и противникам нашим: черкесы не потеряли головы и не упали сердцем; напротив, они решились отстаивать самостоятельность свою не только оружием, но еще внутренними преобразованиями и энергическим обращением к иностранным державам. Если главная роль в борьбе оружием пала по необходимости на абадзехов, то убыхи, не уступающие им в энтузиазме к общему делу, взяли на себя инициативу и направление мер административных и дипломатических, соответствующих принятой ими решимости. Таким образом, прежде всего, они обратили внимание на внутренний быт свой и захотели заменить расслабляющую усобицу сильною централизацией, в которую в минуты большой опасности всегда и везде слагались формы общественного устройства. Для восстановления аррахийской власти и для ограждения независимости все черкесы были приглашены на совет. Все они единогласно решили: учредить чрезвычайный союз и не отставать от оного, с тем чтобы сохранить порядок внутренний, а отступающих от него наказывать. В черкесском владении учрежден меджлис из 15 человек, которому дано название великого и свободного заседания. Появление войск графа Евдокимова у подошвы главного хребта, то есть в двух переходах от Убыхской земли, подавало повод к чрезвычайному собранию меджлиса. В оном постановлено было: а) отправить посольство в Константинополь, Париж и Лондон с просьбой о заступничестве. Для покрытия расходов посольства наложить на все население денежный сбор; б) обнародовать призыв к священной войне и отправить в землю абадзехов, на все лето, несколько тысяч воинов; в) принудить к такому же содействию джигетов[55], которые оказываются довольно холодными к общему делу. В конце мая и в начале июня постановления меджлиса были приведены в исполнение. Посольство к иностранным державам отправлено. На помощь к абадзехам посланы от 4 до 5 тысяч убыхов, под начальством испытанных предводителей. Была сделана вооруженная попытка для принуждения джигетов к отправлению контингента».

Несмотря на все старания горцев, заключение общего союза представляло непреодолимые трудности. Старшинам племен легко было собраться и условиться насчет дружного действия, нетрудно также было вызвать к бою все население, пристыдить равнодушных, казнить изменников. Возбужденная до энтузиазма народная воля заменяла в этом случае положительное право. Но как было управлять собранными массами, как было заставить совершенно свободных людей слушаться и кого слушаться? Как было устроить в среде каждого племени управление, которое действительно могло бы располагать народными силами? Мы, взросшие в среде обществ, организованных с незапамятных времен, не можем представить себе суммы влияния, которое воспитанная веками привычка имеет на все наши общественные действия. Черкесы испытали на себе, что значит общественный контракт, единодушное решение общества, хотя бы движимого величайшим энтузиазмом, но не скрепленное историческою привычкой. Воля их была без якоря. Все хотели слушаться, все требовали предводителей, но десять человек не могли согласиться единодушно, кого именно слушаться, насколько и в чем слушаться. В нашем русском мнении роль главного предводителя играл некоторое время убых Гаджи-Гагамук-Берзек; но скоро оказалось, что бесплодная деятельность этого человека не приводила ни к чему. В рядах горцев виднелись значки предводителей; они выходили против нас густыми толпами; тем не менее каждый горец дрался, погибал или уходил с поля, когда ему вздумается. Так продолжалось до конца. История последней борьбы и гибели храбрейшего народа осталась без собственных имен. Вероятно, это было даже лучше для горцев. Никакое единство начальствования не спасло бы их от наших ударов; оно увеличило бы только число жертв, и так слишком достаточное.

В течение подходившего летнего периода наступление должно было по необходимости замедлиться. Пришла пора сенокоса, заготовления фуража, необходимого для зимних действий, отчего число рядов в действующих войсках уменьшалось наполовину. Кроме того, устройство занятой части края требовало еще обширных работ; надобно было вырубить просеки, связать многие станицы дорогами, обставить эти дороги постами, окончить мосты и переправы. Надобно было также изгнать последние остатки горцев с северной покатости хребта от Урупа до Белой. Отделив значительное число войск на работы и прикрытие передовых линий, с остальными предприняли в восточной части Закубанского края только одну летнюю операцию для раскрытия лесной плоскости между Белой и Пшишем. Если провести от Майкопа линию прямо на запад, она обозначит приблизительно подошву предгорий и границу равнины, стелющейся между Кубанью и первыми высотами. Эту равнину, прикрытую темными лесами и густо населенную абадзехами, надобно было занять в течение летнего периода до берега Пшиша, чтобы с наступлением осени внести войну в предгорья и захватить все русло Пшехи, текущей между Пшишем и Белою.

Войска Закубанского края были разделены летом на 5 отрядов: Адагумский должен был действовать против шапсугов; Шебшский прикрывать центральную линию между Григорьевским и Екатеринодаром, Пшишский и Пшехский назначались для исполнения упомянутой наступательной операции; на Даховский отряд возлагалось прикрывать вновь заселенный край со стороны верхнего течения Белой и Станового хребта. Горцы собирались также большими массами. Попытки их к общему союзу хотя не соединили их в одно целое, но возбудили сильный энтузиазм в населениях и поставили весь край под ружье. Чтоб отвлечь внимание горцев от готовившегося наступления, в мае и начале июня были совершены два опустошительных набега в предгорья, обнимающие Майкоп, в которых гнездилось густое население абадзехов.

В июне Пшехский отряд, под начальством генерала Тихоц-кого, открыл наступление за Белую с Ханского брода, занятого, как было сказано, еще весною. Сильное скопище горцев смело вступило в бой с ним; оно было разбито и бежало, оставив 600 тел на месте; но победа не избавляла нас в Кавказской войне от необходимости драться ежедневно и ежечасно. Постоянно провожаемый неприятелем, отряд достиг реки Пшехи, большого западного притока Белой, и заложил на берегу ее станицу с редюитом. Работы по возведению станицы, расчистка страны и заготовление сена, сопровождаемые беспрерывными делами с неприятелем, заняли три с половиной месяца. В то же время пшишский отряд, предводимый генералом Кухаренко[56], выступил по вырубленной осенью просеке и заложил на Пшише в 25 верстах от Кубани первую станицу новой Пшишской линии. Покуда эти два отряда еще не имели прямого сообщения между собою, они обозначали только две крайние точки готовившегося завоевания.

Думали ограничить летние действия этою экспедицией. Вдруг положение дел круто изменилось. Горцы сами открыли сильнейшее наступление на занятую нами часть края.

Между тем как абадзехи развлекали войска на передовых линиях беспрерывными стычками, приморские горцы, в голове которых стояли убыхи, устремились в наш фланг и тыл через перевалы Главного хребта, достаточно протаявшие под летним солнцем. Войска и поселенцы с величайшим удивлением увидели пред собой массы врагов, никогда прежде не слыханных, покрытых вместо папах остроконечными войлочными колпаками, пришедших по направлению, откуда наши не ждали никакого неприятеля. Загорные с яростью бросились в тыл передовым линиям, напали на станицы и укрепления. Одна партия двинулась в укрепление Хамкеты и отчаянно полезла на приступ; обнесенный валом форштат был занят горцами; храбрый гарнизон с величайшими усилиями отстоял укрепление. Другая партия бросилась на станицу Псеменскую, замыкавшую с юга Лабинскую линию и также занятую, кроме жителей, гарнизоном из пехоты, взяла ее штурмом и увела половину жителей в плен; прибывшие войска с трудом спасли другую половину. Чрез несколько дней горцы повторили нападение на Псеменскую станицу и довершили ее разорение. Потом они штурмовали, но неудачно, Батовскую станицу, занятую сильным гарнизоном. Шапсуги, соревнуясь с соседями в общем деле, предприняли наступление со своей стороны. Многочисленные скопища их бросились на укрепления Григорьевское и Дмитриевское, в надежде очистить от русских сердце своего края. Штурм Григорьевского был отбит легко; но участь укрепления Дмитриевского висела на волоске, пока со стороны не подошла помощь. Позднее шапсуги предприняли вторжение в Натухайский округ, штурмовали Баканскую станицу, но были отбиты и при отступлении понесли сильную потерю; удача горцев с этой стороны могла повлечь за собою очень опасное восстание недавно замиренных натухайцев, в тылу Адакумской линии. Кроме нападений массами, горцы рассыпались хищническими партиями по вновь заселенной стране. Хотя кордонные линии были усилены тремя драгунскими полками, несколькими казачьими и большим числом пехоты, но эти силы оказались недостаточными против множества и дерзости хищников и, очевидно, не могли долго сдерживать подобный напор. Лошади под драгунами и казаками выбились из сил и не могли скакать. Можно было опасаться, что содержание кордонов положит лоском всю кавалерию, прежде чем дальнейшие успехи изменят такое положение дел. Притом распространившиеся лихорадки, всегдашний бич кавказских походов во второй половине лета, до того изнурили войска, что в роте и эскадроне оставалось едва ли по пятидесяти человек; люди чередовались на службе в льготные от лихорадки дни. Некем было занимать надлежащим образом передовые линии. А между тем, несмотря на изумительную, изнуряющую деятельность кордонов, даже в полном комплекте они не могли прикрыть лежавшие за ними поселения, постоянно осажденные неприятелем. Этим поселениям, если бы не казенный провиант, грозила бы голодная смерть, потому что полевые работы и сообщение между станицами были почти прерваны разбойниками, занимавшими каждый овраг и каждый лесок. Между переселенцами распространилось сильное уныние. Со стороны шапсугов разбои приняли такой дерзкий характер, что были совершены большие нападения на станицы, огражденные Кубанью, как в двадцатых годах.