Корейский излом. В крутом пике - Александр Александрович Тамоников

вооруженную пехоту на укрепления противника. Тогда многие были обуты в кеды. В Союзе, говорят, китайские кеды пользуются большим спросом. Но это не для армии. Ну так вот… Атака начиналась под звуки горна, а потом проходила под музыкальное сопровождение: гонги, свистки и прочее. Средств связи не было – вот свистульками команды и передавали. Куча трупов, лишь бы столкнуться в рукопашной. Эта тактика в какой-то мере себя оправдывала – в рукопашной американцы гроша ломаного не стоят, и наши брали их в штыки, что на винтовках Мосина. Только турки, если попадались, оказывали упорное сопротивление.

У меня было другое мнение. Когда меня приметили и дали взвод, а потом роту, я добился разведывательного статуса и начал действовать рейдами в тылы противника. Особенно ночью, когда они со всей своей артиллерией не видят, куда стрелять. Напакостил, сколько смог, и ушел в никуда. И бомбят американцы по расписанию. Мы это расписание изучили, поэтому перемещались по открытой местности в промежутках между плановыми бомбежками.

Когда НОАК только вступила в войну, возникла такая неразбериха… Да и сейчас не намного лучше. Американцы пытались использовать кавалерию, прямо как индейцы. А какой толк от кавалерии в горах или лесах? Мы им устраивали ловушки, а лошадей потом съедали – со снабжением было плохо – переправы через Ялуцзян непрерывно бомбили, сам знаешь, пока русские им по зубам не настучали. А до этого пришлось организовать сеть носильщиков – американцы до такого никогда бы не додумались. Носильщики переносили на своих плечах еду и боеприпасы, при этом двигались не по дорогам, а по извилистым горным тропам, где авиация их не могла достать.

Так получилось, что воевать мне пришлось в основном с американцами, правда, иногда турки и англичане попадались. С «лисынами» вообще не сталкивался. Северокорейских и южнокорейских солдат мы называли «кимами» и «лисынами» – это если как-то на русский перевести.

И еще беженцы постоянно под ногами путались. Они перемещались в обе стороны: одни бежали от коммунистического режима, другие от капиталистических прелестей Ли Сын Мана. Иногда сталкивались толпами по дороге и били друг друга нещадно. Голодные, оборванные. Хорошо, если поезд подворачивался, а то пешком брели. А кто их кормить будет? На войне редко проявляют бескорыстное милосердие. Одна корейская мамаша мне предлагала свою десятилетнюю дочь в пользование за кусок лепешки и говорила, чтобы я после этого дела дочку покормил, а ей, мол, ничего не надо.

Помню один жуткий эпизод. Когда американцы заняли два селения, их жители решили бежать на север. Американцы этому не препятствовали – им-то какая разница. Там рядом железная дорога проходила – вот бедолаги и собрались возле моста в надежде сесть на поезд. А тут мост бомбить начали вместе с беженцами, да и самим американцам досталось. Там как раз по обеим сторонам моста стояли конные из какого-то кавалеристского полка. Свои, не свои… Приказано бомбить мост – значит, надо бомбить. «Смешались в кучу кони, люди…» – еще в школе изучал. Когда самолеты улетели, кавалеристы, кто живой остался, озлобились и начали по беженцам стрелять из всех стволов. Те в тоннель, что под мостом. Мало, кто уцелел.

Моя рота как раз американцев из этих деревень вышибала. Картина жуткая – вокруг моста из-за трупов травы не видно.

А тут позавчера нам сообщили, что американцы высадку десанта готовят. Мой батальон устроил им засаду, но они нас обошли, нашли другой путь и заняли эту деревню. Зачем она им понадобилась? Видимо, у них были другие планы, а сюда зашли, чтобы отдохнуть и подкормиться. Этих мы прошляпили, но набрели на гаубичный дивизион. Без людей, только пушки. Ну, не тащить же их с собой? Вот мы и начали стрелять вдогонку отступающим – не пропадать же добру. А потом из этой деревни американцев выбили, а здесь ты…

– Интересно вы тут живете, – сказал Колесников, выслушав рассказ Хэн Суна. – А теперь куда?

– В Пхеньян, на переформирование и для получения нового задания. Но туда еще добраться надо. Тут в окрестностях такая мешанина… Ничего, прорвемся.

– Где-нибудь рядом нормальная связь есть? – спросил Колесников и напрягся в ожидании ответа.

– С командованием своим связаться хочешь? Чтоб забрали? В Пхеньяне и свяжешься, – предложил Хэн Сун.

Колесников задумался.

– Тебя что-то смущает? – Китаец в упор посмотрел на своего собеседника.

– Я в американском плену побывал, – медленно проговорил Колесников.

Хэн Сун все-таки был советским китайцем, поэтому сразу же понял причину озабоченности Павла, тем более он был в курсе некоторых моментов его биографии.

– Я своим не буду докладывать, что отбил тебя у американцев, да и твоим, если спросят, тем более что ты сам от них отбился, да еще и урон нанес. Скажу, что подобрал тебя в лесу после воздушного боя. Но я это я, а тебя еще сотни глаз видели. Прибудем на место, а там что-нибудь придумаем.

До Пхеньяна они добрались без особых приключений, если не считать нападения банды, промышлявшей в окрестностях города. Бандиты посчитали немногочисленный дозор батальона, высланный вперед на разведку, легкой добычей, но жестоко просчитались. Дозорные ответили, а Хэн Сун, по интенсивности стрельбы прикинув силы противника, охватил нападавших с флангов, и банда вскоре перестала существовать. В плен взяли главаря и двух его сообщников. Сперва хотели их пристрелить, но, подумав, решили сдать пленных местным властям.

В Пхеньяне Хэн Сун доложился своему руководству, представил Колесникова и попросил, чтобы его временно поселили в ведомственной гостинице для старших офицеров, пока тот разбирается со своими.

Вечером в номер к Колесникову зашел Хэн. Китаец загадочно улыбался.

– У тебя чай есть?

– Да я еще ничем не обзавелся. – Павел сокрушенно развел руками.

– Сейчас принесут.

Вскоре появился солдат с подносом, на котором стоял пузатый фарфоровый чайник, две чашки и тарелка со сладостями. Разлив чай, Хэн начал говорить, но как-то неконкретно, издалека.

– Есть у меня один корейский товарищ, я его как-то сильно выручил, от смерти спас, когда мы Пхеньян освобождали. А этот товарищ сделал партийную карьеру и сейчас является советником самого Ким Ир Сена.

– Ты к чему это ведешь? Говори конкретней.

Колесников понял, что его собеседник что-то придумал, а сейчас растягивает удовольствие, намеренно нагнетая интригу.

– Я прекрасно понимаю, что, как только ты вернешься в Союз, тебя возьмет в оборот госбезопасность. Но ты можешь остаться в КНДР инструктором по летному делу. Как тебе идея?

– Идея корявая. – Колесников отрицательно замотал головой. – Мне что, корейское гражданство принимать?

– Не обязательно. Если трудно договориться по военному ведомству, то это можно сделать по партийной линии. На тебя лично сделают запрос из самой партийной верхушки, а коммунисты между собой всегда договорятся – для них все твои похождения – мелочь. И ты здесь останешься официально. Согласен?

– А у меня есть другие