Любовь моя - мелодия - Муслим Магомаев

Приехав с конкурса в Праге, я привез запомнившуюся мне песню Карела Готта, распевную, голосовую. И попросил Бабаджаняна написать что-нибудь для меня в таком же стиле. Через день раздался звонок: «Муслим, приходи, по-моему, что-то получилось». Он начал играть, и я удивился: «Вроде бы то же, что в песне Карела Готта, но и не то!» Арно точно уловил интонацию песни, привезенной мною, что-то развернул, повернул по-своему, и вот, пожалуйста, получилась его песня. Это была «Моя судьба» («Ты судьба, и я без милости и щедрости твоей»).

Не зря говорится, что наши недостатки — это продолжение наших достоинств. Темперамент Арно, его спешка в самовыражении граничили с тем, что можно назвать сочинительской жадностью. И при этом он словно обкрадывал себя, опережая события. Поэтому он «утопил» немало хороших своих песен: едва родившись, они оставались за бортом популярности.

С Николаем Добронравовым они написали песню «Гордость» («Пришел конец печальной повести»). Песня получилась очень красивая, она могла бы стать шлягером, нужно было только время, чтобы, как теперь говорят, «раскрутить» ее. Я спел эту песню несколько раз, и тут Бабаджанян, который, как всегда, спешил, «задавил» ее: выдал очередную прекрасную песню «Благодарю тебя». Она стала суперпопулярной, и получилось, что один шлягер убил другой, потенциальный шлягер. Такая же судьба у чудесной песни «В нежданный час» («Как долго шли друг к другу») — ей «дала подножку» песня «Не спеши». Даже «Чертову колесу» Арно не дал раскрутиться в полную меру: не дождался, когда она достигнет пика своей популярности, и тут же «выдал» «Свадьбу».

Нетерпеливый талант Бабаджаняна как бы сам себе наступал на пятки. Мелодии «поджимали» его, рождаясь одна за другой. Арно смотрел на меня из-под кустистых бровей «домиком» и с наивностью гения-подростка объяснял:

— Понимаешь, старик, я взял и написал другую мелодию. И она — лучше! Ведь лучше?..

Всякий раз он считал, что именно она-то и есть его бессмертная мелодия. А старую тему, которая и молодой-то не успевала побыть, он оставлял без присмотра. Конечно, все это не вина его, а скорее беда, связанная с отсутствием в тогдашней нашей индустрии популярной музыки школы продюсеров. На Западе это давно вовсю процветало, а у нас еще собиралось взойти…

Мне трудно сейчас сказать, отчего творческая судьба Бабаджаняна сложилась так, а не иначе. Массовому слушателю он известен как блистательный песенник, знатокам серьезной музыки — как автор академических произведений. Я всегда чувствовал, что ему хочется писать серьезную музыку. И он писал ее по мере возможности. Например, для Мстислава Ростроповича он сочинил прекрасный Виолончельный концерт…

И еще был он олицетворением фантастического пианизма: и по тому, что он писал для фортепиано, и по тому, как он сам это исполнял. Он написал для одного из конкурсов имени Чайковского в качестве обязательного произведения «Поэму» для фортепиано. Конкурсанты, талантливые молодые пианисты из разных стран мира, спотыкались на виртуозных пассажах «Поэмы». На банкете, устроенном после окончания конкурса, к Арно Арутюновичу подошли «жертвы» его сочинения:

— Маэстро, а как вы сами исполняете «Поэму»? — Вопрос был явно с подковыркой: мол, написать-то можно все, а вот сыграть…

Бабаджанян сел за рояль и блистательно исполнил свое произведение.

И все-таки душа его цвела в мелодии. Иногда про кого-то говорят, что он человек-оркестр. Про Бабаджаняна можно сказать, что это был человек-мелодия. У его песен ярко выраженный мелодический характер. Его мелодии не просто красивы — они чувственны. Веселость их зажигательна, а грусть пронзительна. Возможно, песни-то и сбили его с «истинного» пути — они стали для него искушением. Но и в песнях он оставался композитором масштабным. Когда он исполнял их на рояле, из-под рук его звучал целый оркестр. Слушая же его песни в оркестровом варианте, я говорил себе: «А у Арно на рояле было гуще, напористее».

Проходит время. Или лучше так: приходит время такое… Что-то случается с людьми. Или просто человек, замыкая круг жизни, начинает особо остро ощущать себя отцом. Сын Бабаджаняна Араик был не бесталанным человеком — он удачно снялся в фильме «Невеста Севера» и для него открывались горизонты кино. Но Арно решил, что Араик — певец и что надо писать песни для сына. Я понимал его как отца. Кому же, как не ему, и помогать сыну? Для меня он стал писать меньше. Правда, к тому времени у меня в репертуаре было много что исполнять. И когда бы и что бы я ни пел — самыми любимыми для меня оставались неаполитанские песни и классика.

Когда-то у нас была первая песня, ставшая нашей общей с Арно визитной карточкой. Пришло время и последней. Помню ее смутно — получилась она какая-то невзрачная. И название ее было «Вальс прощания». Не нужно мне было ее петь, но я не хотел обижать композитора. И почему-то в первый раз Арно не пошел со мной на запись, хотя обычно он болел за каждую нашу песню.

А тут еще в студии подошел наш инструментовщик Юра Якушев и спросил:

— Ты интервью Арно читал? Нет?.. На, почитай.

Интервью как интервью: Бабаджанян рассказывал про свое житье-бытье, про свое творчество. На вопрос: кто ему близок из певцов, исполняющих его песни, перечислил всех (от Кобзона до совершенно незнакомых имен). Всех, кроме меня.

Я нашел в себе силы записать его песню: не хлопнул дверью, не порвал ноты. Но звонить Бабаджаняну перестал. Позвонила Тереза. Оправдывалась: Ты знаешь, эти журналисты, идиоты. Что они себе позволяют!

Не думаю, что они такие уж негодяи. Да я ничего такого за собой и не знаю, за что бы журналисты меня так ненавидели. Если бы Арно меня просто упомянул среди прочих, они меня могли бы пропустить. Но я надеялся, что Арно скажет обо мне отдельно, хотя бы в две-три строчки. Как о друге-певце, который записал почти все его лучшие песни. Не думаю, что тогда журналист смог бы это пропустить…

Прощальный луч памяти…

Арно, сгорбившись, сидит за роялем… В зеркале открытой крышки, напоминающей крыло большой раненой птицы, двоится его портрет. Последнее произведение Бабаджаняна, память и прощание. Растянувшаяся на десять лет неизлечимая болезнь стоит за спиной, чтобы уступить место неизбежности. Сначала он писал эту прекрасную мелодию для балета и ни за что не поддавался на наши с Робертом уговоры сделать из этого песню, говорил, что балет он пишет по заказу. Потом, уже после его смерти, Роберт Рождественский написал на эту музыку слова. Но они уже были ни при чем…

Вскоре ушла из жизни и жена Арно — Тереза Сократовна, кому был посвящен «Ноктюрн»…

После ухода Арно я спел в зале «Россия» сольный концерт «Воспоминание об Арно Бабаджаняне». А несколько месяцев спустя начался карабахский конфликт…