Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник) - Пелам Вудхаус

Солнце, мнилось мне, все еще сияло. Как верно сказано, Корки, что как бы ни клубились тучи, но где-то солнце льет свои лучи! Как верно… Ладно-ладно, я так, к слову.

Ну-с, Джордж Таппер, бесценный человек, выкашлянул и не пискнул… Нет, если быть абсолютно точным, не совсем без писка. Но выкашлянул. И ситуация сложилась следующая: наличность в кармане – пять фунтов. Цена за место на трибуне и вход в загон в первый день скачек – два фунта. Времени до скачек – десять дней. Итого – три фунтика в моей копилке, чтобы продержаться до тех пор, и заплатить за проезд туда, и купить цветов, и прочее, и прочее. Перспектива более чем розовая.

Но заметь, Корки, как судьба играет нами. За два дня до скачек, когда я возвращался после чаепития на Онслоу-сквер – в размышлениях, поскольку баронет был там в большом наличии, – произошло то, что на первый взгляд могло выглядеть непоправимой катастрофой.

Погода, которая до исхода этого дня была ясной и теплой, внезапно изменилась, и с востока задул довольно-таки кусачий ветер. Не будь я до такой степени поглощен своими мыслями касательно баронета, я бы, разумеется, принял надлежащие меры, но при сложившихся обстоятельствах, едва я завернул за угол на Фулем-роуд, пребывая, можно сказать, в глубоком трансе, как цилиндр был сметен с моей головы и целеустремленно покатился в сторону Патни.

Ну, ты знаешь, что такое Фулем-роуд. У цилиндра там не больше шансов уцелеть, чем у кролика на собачьих бегах. Я кинулся вдогонку со всей возможной быстротой, но что толку! Такси наподдало его в сторону автобуса, и автобус, будь он проклят, довершил остальное. К тому времени, когда поток машин слегка поредел и я увидел скорбные останки, мне оставалось только отвернуться с безмолвным стоном. Подбирать их не имело ни малейшего смысла.

А я остался сидеть в калоше.

Или, вернее, в том, что случайный наблюдатель, не знакомый с моей предприимчивостью и находчивостью, назвал бы калошей. Ибо человека вроде меня, Корки, можно уложить, но нельзя нокаутировать. Такими стремительными были мои мыслительные процессы, что между тем моментом, когда я увидел этот размозженный цилиндр, и решением заскочить в министерство иностранных дел и подбить Джорджа Таппера еще на пятерку прошло не более пятидесяти секунд. Именно в такие критические моменты мозг и показывает, чего он стоит.

Хочешь нажиться, так брось скупиться. И хотя к этому времени денежные ресурсы поиссякли, я вложил пару шиллингов в наем такси. Лучше было потратить два шиллинга, чем дотопать до министерства иностранных дел и обнаружить, что Таппи и след простыл.

Ну, несмотря на поздний час, он все еще был на месте. Вот что среди прочего мне нравится в Джордже Таппере, вот одна из причин, почему я всегда утверждаю, что он достигнет на службе отечеству внушительных высот: он не жалеет своего времени, не смотрит на часы. Вот почему в уже не таком далеком будущем, Корки, когда ты все еще будешь еле сводить концы с концами, выдавая статеечки для «Интересных заметок» и пописывая для пропитания рассказики о девушках, которые оказываются пропавшими наследницами, Таппи уже станет сэром Джорджем Таппером, кавалером ордена Св. Михаила и Св. Георгия второй степени и блистательным любимцем всех министерских канцелярий.

Я застал его погруженным по уши в официального вида бумаги и тотчас перешел к делу. Я знал, что он, вероятнее всего, занят объявлением войны Черногории и не в настроении тратить время на пустую болтовню.

– Таппи, старый конь, – сказал я, – мне категорично и незамедлительно требуются пять фунтов.

– Что-что? – сказал Таппи.

– Десять, – сказал я и с ужасом обнаружил в его глазах тот холодный неприступный взгляд, который в подобные моменты можно видеть в глазах некоторых типусов.

– Я одолжил тебе пять фунтов только неделю назад, – сказал он.

– И да вознаградят тебя за это Небеса, старый конь, – ответил я со всей учтивостью.

– Так зачем тебе еще?

Я уже собрался описать ему все обстоятельства, когда словно некий голос шепнул мне: «Воздержись!» Что-то сказало мне, что Таппи пребывает в мерзейшем настроении и намерен отказать мне – да, мне, старому школьному другу, который знает его с тех самых пор, когда он носил итонские воротнички. И в тот же миг я заметил на стуле у двери его цилиндр. Таппи ведь не из тех чиновников, которые бьют баклуши в Уайтхолле в костюмах для тенниса и соломенных канотье. Он одевается строго корректно, и я уважаю его за это.

– Зачем, собственно, – сказал Таппи, – тебе нужны деньги?

– На личные расходы, малышок, – ответил я. – Прожиточный минимум сейчас очень высок.

– Что тебе требуется, – сказал Таппи, – так это работа.

– Мне требуется, – напомнил я ему, потому что если у старины Таппи и есть недостаток, так это привычка отвлекаться от темы, – всего пятерка.

Он покачал головой в манере, которую мне было неприятно видеть.

– Для тебя крайне вредно бездельничать на занятые суммы. Не то чтобы я их для тебя жалел, – сказал Таппи, и по высокопарности его выражений – чисто в духе министерства иностранных дел – я понял, что в указанном министерстве что-то не заладилось. Вероятно, проект договора со Швейцарией слямзила какая-нибудь иностранная авантюристка. Там такое случается чуть не каждый день. Таинственные дамы под вуалями заскакивают к старине Таппи, занимают его разговорами, а когда он оглядывается, то видит, что длинный голубой конверт с важнейшими документами бесследно исчез. – Не то чтобы мне жаль денег для тебя, – сказал Таппи, – но тебе действительно необходимо найти какую-нибудь постоянную работу. Мне следует подумать, – сказал Таппи. – Мне следует подумать, поискать.

– Ну а пока, – сказал я, – как насчет пятерочки?

– Нет. Я не намерен одалживать тебе пятерку.

– Всего пять фунтов, – не отступал я. – Пять малюсеньких фунтиков, Таппи, старый конь.

– Нет.

– Ты можешь записать их в книгу служебных расходов и перекинуть бремя на плечи налогоплательщиков.

– Нет.

– И ничто не способно тебя тронуть?

– Нет. И я крайне сожалею, старина, но должен попросить тебя убраться. Я жутко занят.

– Ну ладненько, – сказал я.

Он снова зарылся в документах, а я потопал к двери, забрал цилиндр со стула и удалился.

На следующее утро я завтракаю себе, и вдруг вваливается старина Таппи.

– Послушай, – говорит Таппи.

– Выкладывай, малышок.

– Помнишь, ты приходил ко мне вчера?

– Помню. И ты пришел сказать, что передумал насчет этой пятерки?

– Нет, я не пришел сказать тебе, что передумал насчет этой пятерки. Я собирался сказать, что я не обнаружил моего цилиндра, когда встал, чтобы покинуть кабинет.

– Жаль-жаль, – сказал я.

Таппи прожег меня сверлящим взглядом:

– А ты его не брал?

– Кто? Я? Для чего мне цилиндр?

– Совершенно непонятно.

– Думаю, выяснится, что его слямзил международный шпион или кто-нибудь вроде.

Таппи на несколько минут погрузился в размышления.

– Крайне странно, – сказал он. – Со мной такого никогда не случалось.

– Наш опыт непрерывно обогащается.

– Ну, не важно. Собственно, я пришел сказать, что подыскал для тебя работу.

– Да неужели?!

– Вчера вечером в клубе я познакомился с человеком, которому нужен секретарь. Ему нужен кто-то, кто будет держать в порядке его бумаги и все такое прочее, так что печатанье на машинке и стенографирование не обязательны. Полагаю, стенографировать ты не умеешь?

– Не знаю. Никогда не пробовал.

– Ну так завтра тебе надо явиться к нему утром в десять. Его фамилия Булстрод, ты найдешь его в моем клубе. Великолепный случай, так что, Бога ради, не проваляйся в постели до десяти.

– Не проваляюсь. Я буду на ногах, готовый в сердце к судьбе любой.

– Да уж, постарайся.

– И я глубоко благодарен тебе, Таппи, старый конь, за эти высоко ценимые услуги.

– Не стоит благодарности, – сказал Таппи и остановился в дверях. – Только вот эта тайна цилиндра…

– Неразрешимая, на мой взгляд. И я бы перестал о нем думать.

– Только что был тут – и вдруг исчез.

– Как похоже на жизнь! – сказал я. – Заставляет задуматься, и все такое прочее.

Он отвалил, и я как раз доедал завтрак, когда вошла миссис Бийл, моя квартирная хозяйка, с письмом в руке.

Письмо было от Мейбл с напоминанием, чтобы я обязательно приехал на Аскотские скачки. Я перечел его три раза, пока поглощал яичницу, и не стыжусь сказать, Корки, что на глаза мне навернулись слезы. Подумать только, для нее это было так важно, что она специально посылала письма, настойчиво уговаривая меня присутствовать там. Мне показалось, что шансы б-та свелись к нулю. Да, Корки, в тот миг мне прямо-таки стало жаль б-та, который по-своему был вполне сносным типусом, хотя и прыщавым.

В тот вечер я завершил последние приготовления. Пересчитал наличные: достаточно на поездку туда и обратно, билет на трибуну и в загон и что-то около пятнадцати шиллингов, чтобы перекусить и на прочие расходы, а еще заначка в десять шиллингов, чтобы сделать ставку. В финансовом отношении я был в полном ажуре.