Избранные сочинения в 9 томах. Том 2: Следопыт; Пионеры - Джеймс Купер

— Тебе лучше знать, Дэйви, но ты всех задерживаешь своими приготовлениями. А вот и Следопыт. Верно, хочет набраться у тебя ума-разума.

— Ах, это вы, Следопыт? Так вы тоже не прочь взять у меня урок в философии стрельбы? Что ж, я не из тех, кто прячет от людей свой светильник. Учитесь, сделайте одолжение! А сами вы намерены стрелять?

— Мне это ни к чему, квартирмейстер, совсем ни к чему. Мне не нужны ваши призы; за честью я тоже не гонюсь, Уменя было ее достаточно, да и невелика честь стрелять лучше, чем вы. К тому же я не женщина, мне не нужен ваш капор.

— Что ж, это верно. Но вы можете встретить девушку, которой вам приятно будет его подарить, чтобы она носила его в вашу честь…

— Ну, Дэйви, стреляй или уступи место другому. Ты злоупотребляешь терпением адъютанта.

— Ничего не поделаешь, Лунди, у адъютанта с квартирмейстером вечные счеты. Я готов. Посторонитесь, Следопыт, а то дамам не видно.

И лейтенант Мюр, став в нарочито изящную позу, медленно поднял ружье, потом опустил, снова поднял, снова опустил и, проделав еще несколько раз эти пассы, мягко потянул курок.

— Пуля пролетела мимо! — радостно доложил адъютант, которому до смерти надоели ученые рассуждения квартирмейстера. — Даже не задев щита!

— Быть того не может! — воскликнул Мюр, густо покраснев от смущения и гнева. — Быть того не может! Со мною в жизни такого не случалось. Дамы могут вам засвидетельствовать!

— Дамы зажмурились, когда вы стреляли, — заверил его какой-то остряк. — Вы до смерти напугали их своими приготовлениями.

— Я не потерплю ни клеветы на присутствующих здесь дам, ни такого поношения моему искусству! — завопил возмущенный квартирмейстер. — Вы все тут сговорились против заслуженного человека, это гнусный пасквиль!

— Помолчи, Мюр, ты скандально промазал, — отвечал ему майор со смехом. — Лучше не срамись!

— Нет, нет, майор, — вступился за Мюра Следопыт. — Квартирмейстер неплохой стрелок с короткой дистанции и при достаточном времени для прицела. Он накрыл пулю Джаспера. Осмотрите мишень, и вы увидите.

И так велик был авторитет Следопыта и глубока вера в его острое зрение, что едва он сказал это, как все усомнились в своем нервом впечатлении. Многие побежали обследовать мишень. И действительно, при внимательном осмотре оказалось, что пуля квартирмейстера прошла навылет через отверстие, пробитое Джаспером, да так точно, что этого нельзя было сразу заметить; все сомнения рассеялись, когда в стволе дерева, к которому была прислонена мишень, были обнаружены обе пули, сидевшие одна на другой.

— Я обещал вам, сударыни, что вы убедитесь воочию, какое влияние наука оказывает на искусство стрельбы, — возгласил квартирмейстер, подходя к помосту, где сидели дамы. — Майор Лунди смеется над предположением, что стрельба в цель требует точных математических расчетов, а я говорю ему, что философия освещает, расширяет, улучшает, углубляет и объясняет все, что имеет отношение к жизни человеческой, будь то стрельба в цель или проповедь. Короче говоря, философия есть философия, и этим все сказано.

— Помолчи, Мюр, ты скандально промазал, лучше не срамись!

— Надеюсь, любви это не касается, — съязвила капитанша, ей был известен донжуанский список квартирмейстера, и она не упускала случая подпустить ему шпильку. — Что общего у философии с любовью?

— Вы бы этого не говорили, сударыня, когда бы сердце ваше не однажды познало любовь. Философия любви доступна только тому — или той, — чьи чувства, пройдя через множество испытаний, постепенно совершенствуются. Поверьте мне, нет более постоянного и разумного чувства, нежели любовь философическая.

— Так, по-вашему, любовь требует опыта?

— Сударыня, вы на лету угадываете мои мысли. Счастливы те браки, в коих юность, красота и вера опираются на мудрость, уверенность и осторожность, которые приобретаются с годами; я говорю о среднем возрасте, сударыня, ибо с моей точки зрения никакой муж не бывает слишком стар для своей жены. Надеюсь, прелестная дочка сержанта со мной согласна; она, правда, лишь недавно в нашей среде, но ее благоразумие уже всем известно.

— Дочь сержанта вряд ли может быть судьей между вами и мною, — сухо отрезала капитанша с видом превосходства. — Но посмотрите, Следопыт тоже решил показать свое искусство! Верно, ему надоели наши разговоры.

— Я протестую, майор Дункан, я протестую! — возопил Мюр, бросившись назад к вышке и воздев руки к небу, дабы придать своим словам больше весу. — Я решительно протестую. Как можно допустить на состязание Следопыта с его «оленебоем»? Не говоря уж о том, что он привык к своему ружью, оно отличается от казенного образца.

— «Оленебой» сегодня отдыхает, квартирмейстер, — спокойно возразил Следопыт, — и никто не собирается его тревожить. Я нынче и не думал баловаться ружьем. Но сержант Дунхем уверяет, что его хорошенькой дочке будет обидно, если я не приму участия в празднике, — ведь это я доставил ее в крепость. Как видите, я взял ружье Джаспера, а оно нисколько не лучше вашего.

Квартирмейстер вынужден был промолчать, и все взоры устремились на Следопыта, занявшего место у рубежа. Весь облик и осанка прославленного охотника и разведчика дышали благородством и силой, когда, выпрямившись во весь свой рост, высокий, ладный, крепко скроенный, он с полным самообладанием поднял ружье, владея в совершенстве как своим телом, так и оружием. Следопыта трудно было бы назвать красивым мужчиной в обычном понимании этого слова, но наружность его внушала уважение и доверие. Стройный и мускулистый, он обладал бы идеальным сложением, если бы не был чересчур худощав. Его руки и ноги отличались крепостью и гибкостью каната, но все очертания его фигуры были слишком угловаты, чтобы показаться безупречными ценителю мужской красоты. И все же его движения были исполнены естественной грации; непринужденные и размеренные, они придавали ему горделивое достоинство, как нельзя лучше отвечавшее его профессии. Честное, мужественное лицо разведчика было подернуто румянцем загара, говорившим о жизни под открытым небом, полной лишений и тревог, а сильные жилистые руки, видно, не знали тяжелого труда, от которого они грубеют, становятся корявыми и заскорузлыми. В нем не было того юношеского очарования, которое пленяет девичьи сердца, но стоило ему поднять ружье, как вся женская половина зрителей залюбовалась красотой и свободой его движений и мужественной осанкой. Никто и оглянуться не успел, как он прицелился и выстрелил, и дым еще расплывался над его головой, а он уже спокойно стоял, опершись на ружье, и открытое лицо его сияло от беззвучного радостного смеха.