Свое время - Виталий Владимиров

Наконец, зашептал:

- Обнаружились факты злоупотребления нашим директором Королевым служебного положения при распределении квартир. Понимаешь, к чему я клоню?

- Нет. Какие факты?

- Об этом пока нельзя говорить, но сведения точные, мне верные люди сказали.

- Даже если это так, то что дальше?

- А получается, что если факты подтвердятся, а в этом я абсолютно уверен, то опять пересмотрят очередь и тогда ты получишь квартиру, может, даже двухкомнатную, разве неясно?

- И что же я должен сделать?

- Вот! Завтра будет собрание, и я собираюсь выступить. Против Королева, понимаешь? И если ты от своего имени потребуешь пересмотра решения месткома, то создадут специальную комиссию. И тогда директору несдобровать.

- Как же я могу выступать, не зная, что у вас за факты? И откуда вы их взяли?

Фурман испытывающее посмотрел мне в глаза. Словно глубоко в душу хотел заглянуть. Не знаю, что он там увидел, но в какой-то момент решился и выпалил скороговоркой:

- Ладно, тебе скажу. Но только тебе, учти. Не проговорись, смотри. Особенно Фалину. Этот Лева и в самом деле не пожалеет родного папу ради пустой хохмы. Слушай сюда. Выступлю не только я, не только ты, но и Поляков, главный редактор. Он мне и рассказал всю правду. Дело в том, что совершенно незаконно но отдали на сторону еще одну однокомнатную квартиру.

- Разве такое возможно?

- Я тоже так думал. Но оказывается, в этой жизни все возможно. Королев отдал квартиру одному, имеющему достаточно важный пост товарищу из Госкомиздата. Сам сообрази, зачем и почему.

- Как же ему это удалось?

- Ты не учитываешь Горского. У Давида Борисовича, как признал сам директор на нашем заседании давеча, очень хорошие связи в райисполкоме. Скорее всего, высокого начальника оформили как очередника Моссовета. Не имеет значения - сделали. Получается следующая арифметика: товарищу из Госкомиздата - квартиру, Горскому - квартиру, Анюте-секретарше - квартиру, всем сестрам - по серьгам, и себя не забыл, а тебе - шиш и уборщице Голиковой вместо двухкомнатной - однокомнатную. Где справедливость, где правда, я спрашиваю?

- Ее нет, - сумрачно сказал я.

- Вот и я также считаю. Я тут походил, поговорил с людьми, оказывается, было еще несколько различных случаев и коллизий, например, в план редакции массовой литературы почему-то включена книга зампредрайисполкома.

- С кем же ты говорил, Ефим Сергеевич?

- Обошел почти всех. Кроме этой вертихвостки Аньки да еще нескольких королевских приспешников вроде Зверевой - люди за, поддерживают меня. А ты?

Я лихорадочно соображал. А ведь, действительно, подтвердятся факты сразу две квартиры освободятся, неужели мне одна не достанется?

- И я за.

- Принципиально?

- Конечно.

- Вот молодец! Принципиальным надо быть всегда и до конца.

Глава тридцать девятая

--===Свое время===-

Глава тридцать девятая

- Истомин, можно тебя на минуточку? - заглянула в редакцию Анюта-секретарша. Наклонилась в дверь из коридора так, что вертикально повисли серьги в ушах на длинных подвесках, разноцветная нитка бус на шее, а груди оттянули блузку.

Я вышел.

- Директор зовет. Иди, только лучше незаметно. Не хочет, чтобы про тебя болтали разное.

- О чем болтали?

- Беги скорей, пока никого нет, - капризно сморщила носик Анюта.

- Здесь тебе не стадион, чтобы бегать, - огрызнулся я, но споро зашагал по коридору. Миновал пустую приемную, двойные двери.

Портрет Брежнева, сочинения Ленина, два желтых стожка на лужке.

Директор оторвался от бумаг, кивнул на кресло напротив.

- Садись.

Скинул очки на стол, поднял седые кустистые брови и наклонился в мою сторону.

- Как работается?

- Как обычно, - пожал плечами я, не понимая, к чему он клонит.

- Малика не обижает? - весело усмехнулся он.

- Нет, что вы, она женщина добрая.

- Добрая женщина - это не профессия. Как и хороший парень. Сколько же лет ты у нас в издательстве?

- В июле будет пять.

- А получаешь те же сто сорок?

- Да рад бы больше...

- Сейчас возможностей нет, - раздумчиво сказал Королев - это верно. Немного рано говорить, но тебе скажу, ладно. Добился-таки я разрешения на реорганизацию. На днях подписали. У нас ведь как? Хочешь что-то поменять - нельзя, это значит, предыдущее решение надо отменять! Другое дело - реорганизация. Спасибо, есть люди в Госкомиздате, утвердили новое штатное расписание. Новые должности, новые оклады, новые возможности. Не за красивые глазки, конечно. Их очередник в нашем доме квартиру получает.

Тот самый, о котором Фурман говорил, подумал я.

- Я к тебе давно присматриваюсь. Вот скажи откровенно, нравится тебе журнал, который ты делаешь?

- Если откровенно, то нет.

Я на минуту задумался, хотя сам много размышлял над этим и с Яном Паулсом часами рассуждал о тематике, о новых рубриках, о страничке досуга - и коротко рассказал обо всем этом Королеву.

- Занятно, - с интересом посмотрел он на меня. - А что, если так? В результате реорганизации появится у меня возможность предложить Малике Фазыловне должность эксперта - и денег побольше, и ответственности поменьше, да и годы у нее берут свое. А ты приготовь-ка на мое имя служебную записку, где изложи свои мысли о журнале. По пунктам. И будем тебя рекомендовать на ее место. Правда, есть тут одна загвоздка. Беспартийного заведующим не утвердят. И в партию не возьмут, если ты рядовой.

Он помолчал, задумавшись.

- Годков тебе сколько?

- Двадцать восьмой.

- Значит, из комсомола пора выходить. Это кстати. В партию тебе обязательно надо. Пиши заявление, я с Гладилиным поговорю, рекомендацию тебе он даст, Малика тоже не откажет, третья от комсомола - и в райком. Жалко, у нас квота - один человек в год, не больше, тут же издательство, интеллигенция, а не рабочий класс. Но я тебе твердо обещаю, сам к секретарю пойду, вопрос идеологический, во главе журнала должен стоять коммунист! А как иначе?..

Я посмотрел на кустистые брови Королева, перевел взгляд на портрет вождя. И у того брови, как черные гусеницы. Генеральный секретарь взирал сквозь меня в глубь неведомых мне государственных далей. Как я отношусь к партии? Рано или поздно на этот вопрос надо ответить, надо знать ответ. Одно дело разговоры в издательских коридорах или на диване под чердаком. Там мы все смелые. Там Синецкий спорит с Фалиным на ящик коньяка, что он никогда не позарится на партийный билет, там мы говорим то, что никогда не скажем на собрании. Но в чем прав Королев на все сто - беспартийному в деле пера и кисти ничего не светит. И потом, совесть моя чиста, а чем больше честных людей будет в партии, тем активнее мы сможем вершить справедливость. Хотя бы у нас в издательстве.