Пока нормально - Гэри Шмидт

Лукас дотронулся до края листа.

– Это копия, – сказал я.

– Мой брат? – спросил Лукас. И наклонился пониже. – Да эта птица вот-вот спорхнет с бумаги.

– Она падает в воду, – сказал я.

Лукас покачал головой.

– Нет, она не падает. Она отправится туда, куда захочет.

– Совершенно верно, – сказал мистер Пауэлл и протянул мне кисточку.

Знаете, как себя чувствуешь, когда раскрашиваешь Полярную Крачку, которая готова спорхнуть с бумаги и отправиться туда, куда она захочет?

Изумительно.

Июнь еще не кончился.

Когда я в понедельник утром уходил из дома, Лукаса уже не было. Он отправился в Среднюю школу имени Вашингтона Ирвинга. Сам. На перемене я заглянул в спортзал посмотреть, как он тренирует штрафные броски. Он кидал мяч, сидя в каталке, и не то чтобы часто попадал, но ведь цифры, как вы помните, ничего не значат. Во время ланча – теперь мне уже не надо было ходить на дополнительные уроки – я смотрел, как Лукас проводит занятия в секции баскетбола. А когда я пришел туда в конце дня, он собирал раскиданные по залу мячи, и Джеймс Рассел крикнул ему: «Тренер Свитек!»

Думаете, Лукас не улыбнулся, когда это услышал?

Думаете, я не улыбнулся вместе с ним?

Я помахал Лукасу, он – мне, а потом я зашел в кабинет к тренеру Риду. Перед ним лежали Президентские таблицы по физподготовке, и он проверял их, водя пальцем по строчкам. Он остановился и посмотрел на меня.

– Спасибо, – сказал я.

– Иди домой, – ответил он.

Почему-то все учителя Средней школы имени Вашингтона Ирвинга дружно решили, что последние две недели занятий – это последняя возможность по уши завалить работой своих учеников. Во всех остальных школах округа только и делали что готовились к походам в лес и праздникам по случаю окончания учебного года. Везде – но не у нас.

Мистер Макэлрой на всемирной истории начал проходить с нами Причины Первой мировой войны. Знаете, сколько Причин было у Первой мировой войны? Неудивительно, что ее не смогли избежать.

Мисс Купер на литературе сказала, что мы закончим год отрывками из «Путешествия с Чарли» Джона Стейнбека, и это звучало неплохо, потому что Чарли – собака, а разве можно представить себе совсем никуда не годную историю про собаку? Она и правда оказалась неплохая, только нам пришлось следить за литературными приемами Стейнбека, потому что мы должны были описать свои собственные путешествия – настоящие или выдуманные – в Итоговом Сочинении Года.

Просто блеск.

На Алгебре Повышенной Сложности миссис Верн объявила, что собирается закончить год Введением В Геометрию, а когда мы напомнили ей, что геометрия начинается только в десятом классе, она сказала, что восхищена нашей наблюдательностью, и велела нам принести на следующий урок транспортиры.

На физкультуре мы тренировали штрафные броски. Каждый день. Без передышки. Потому что нам всем надо было дисциплинировать ум, глаз и руку.

Но я не жаловался тренеру.

На естествознании мистер Феррис сообщил, что НАСА дало зеленый свет и всего через месяц «Аполлон-11» полетит к Луне. Вот что бывает, когда люди не боятся мечтать, сказал он. Он никак не мог перестать улыбаться, даже когда описывал термодинамику топлива для ракеты «Сатурн», носителя командного и лунного модулей. Отис Боттом спросил, будем ли мы сами делать топливо, чтобы проверить, взорвется оно или нет. И даже тогда мистер Феррис не перестал улыбаться.

На географии мы перебрались во Францию, и мистер Барбер велел нам рисовать карты этой страны при Людовике Четырнадцатом – а может, он был Пятнадцатый, – и отмечать на них все важные горы, и реки, и города, большие и маленькие, которые Людовик Четырнадцатый или Пятнадцатый посетил согласно «Географической истории мира».

Я нарисовал такую карту, что вы глаз от нее не оторвали бы. Думаете, я вру? Сам Одюбон остановился бы и присвистнул, если бы ее увидел, – именно так поступил и мистер Барбер. Потом он присел рядом со мной на корточки, и аромат его кофе поплыл мне в нос.

– Ты это откуда-то скопировал, Дуглас?

– Нет.

– А чайки зачем?

– Я подумал, они добавят наглядности.

– Потрясающе, – сказал мистер Барбер.

– Спасибо, – ответил я.

Он снова присвистнул. Потом выпрямился и сделал шаг назад.

Знаете, что сказал мне однажды мистер Пауэлл? Он сказал, что иногда искусство заставляет человека забыть обо всем вокруг. Вот какая могучая вещь искусство. И я думаю, что именно это и случилось с мистером Барбером, который забыл, что его левая нога стоит около задней ножки моего стула. Который сделал шаг назад, позабыв о том, что эта ножка прямо у него на пути. Который споткнулся, но не упал. Чей кофе выплеснулся из кружки, на секунду как будто замер в воздухе, а потом плюхнулся на раскрытую «Географическую историю мира» и стал впитываться в страницы со всей скоростью, на какую только был способен.

Я не смогу описать вам звук, который издал мистер Барбер. Он был слегка похож на вопль сумасшедшей, которую держали на чердаке много-много лет.

С тех пор как я увидел куртку Джо Пепитона на Эрни Эко, отец не обменялся со мной ни словечком. Да и со всеми остальными он тоже почти не разговаривал. За ужином он на меня не смотрел – и отлично. Сердитой тишины не было, потому что мама рассказывала про свои орхидеи, а Лукас не мог бы перестать говорить о своей работе даже под угрозой Страшной и Беспощадной Смерти.

– Меня называют тренер Свитек, – сказал он. – Можете себе представить? Тренер Свитек.

– А их не удивляет, что ты даже штрафной бросок не можешь нормально выполнить? – спросил Кристофер.

– Семьдесят пять процентов с линии, – сказал тренер Свитек.

Честно говоря, тут он преувеличил. Причем как следует.

– Наверное, это тебе приснилось, – сказал Кристофер.

– Давай так, Крис: ты разинешь рот, посмотришь в потолок, а я возьму вот эти морковки, и мы проверим, сколько раз я отсюда попаду?

– Лукас, – сказала мама.

– Не волнуйся, – сказал ей Кристофер. – Не буду я проверять. А то он вообще ни разу не промажет, просто мне назло. Так, тренер?

– Правильно.

Мама засмеялась. Знаете, как это здорово – слышать смех моей мамы?

Отец вышел из-за стола.

Мама перестала смеяться.

Лукас начал есть дальше.

Кристофер все еще держал вилку над тарелкой.

– Посмотрите на орхидею, – сказала мама. – Разве она не чудесна при таком освещении?

Июнь.

За неделю до слушания дела о магазинной краже – к которому Мэрисвилл готовился очень долго, чтобы заставить Кристофера как следует попотеть, – отец перестал с нами ужинать. Он клал себе еду на тарелку раньше, чем мы собирались на кухне, и уходил с ней к себе в спальню. А после уже не выходил. Ну и что? Что с того? Никто особенно не огорчался. Разве что мама.

Про слушание мы не говорили. И про то, что может случиться, – тоже. Никто не произносил слова «тюрьма». Вы тоже не стали бы, правда?

Но в больнице все было по-другому. В больнице я мог об этом говорить.

– Ты ведь знаешь, что твой брат не грабил магазин, так? – спросила Лил.

Я кивнул.

– Ты уверен?

– Уверен.

Лил посмотрела на меня как-то искоса.

– Значит, он не виноват, и все будет нормально.

– Спасибо, судья Спайсер.

– Пожалуйста. И хватит тут хандрить, а то получишь уткой по башке.

Лил.

Но дома – дома никто про это не говорил.

Тем временем я видел отца все реже и реже. А когда видел, он казался каким-то… неустойчивым. Трудно сказать, как это у него получалось. Может, он выглядел так потому, что не вынимал рук из карманов, и глядел куда угодно, только не на тебя, и горбился, как будто у него что-то болело.

Так продолжалось до самого дня перед слушанием, когда он поздно пришел с работы. Он открыл дверь – мы с Лукасом были в гостиной, я помогал ему делать упражнения с гантелями, – и вошел.

В руках у него была куртка Джо Пепитона.

Она казалась такой же тяжелой, как гантели Лукаса.

Мама вышла из кухни.

Глядя в сторону, отец протянул мне куртку Джо Пепитона.

Потом ушел в спальню.

А мама – за ним.

Когда они спустились обратно, то пошли на кухню и стали вместе накрывать на стол. Странно было видеть отца с кастрюлей пюре. Потом мама села на один стул, а он – на другой. Когда мы поняли, что мама не собирается говорить, Лукас стал рассказывать про новое упражнение, которое он придумал: вести мяч вокруг пластмассовых конусов, а потом бросать из-под корзины. И мама, и отец, и мы все положили себе на тарелки картофельного пюре и зеленой фасоли и взяли по котлете, а потом Лукас, Кристофер и я начали есть. Но отец сидел перед своей полной тарелкой, а мама – перед своей, и они не ели. Даже не попробовали. А Лукас все рассказывал про то, как вести мяч, а мама с отцом смотрели в свои полные тарелки.

За весь ужин они не сказали ни слова.

И мы тоже – все, кроме Лукаса.