Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник) - Джон Ле Карре

– Они расстреляют Фидлера только за это? – спросила Лиз, ошеломленная.

– Все евреи – одного поля ягоды, – отозвалась тюремщица. – Товарищ Мундт знает, как найти на них управу. Нам они здесь ни к чему. Если они вступают в партию, то начинают думать, что теперь она им принадлежит. Если остаются в стороне, то считают, что партия строит козни против них. Было же сказано, что Лимас и Фидлер организовали заговор против Мундта. Так вы не будете есть? – Она указала на поднос, по-прежнему стоявший на столе.

Лиз покачала головой.

– Тогда я все съем сама. Не пропадать же добру, – сделала тюремщица жалкую попытку объяснить свою жадность. – Я смотрю, вам даже картошку дали. Должно быть, у вас завелся воздыхатель на кухне.

И она, потешаясь над собственной шуткой, стала быстро расправляться с едой.

Лиз вернулась к окну.

Среди хаоса мыслей, смешавшихся в голове Лиз, в клубке стыда, горя и ужаса ясно выделялось только горькое воспоминание о Лимасе, каким она видела его в последний раз в зале суда, когда он отвел взгляд в сторону. Она подвела его, и он не осмеливался посмотреть на нее перед смертью – не хотел, чтобы она прочла презрение и, вероятно, страх, написанные в тот момент на его лице.

Но разве она могла что-то изменить? Если бы Лимас объяснил, что ей делать – пусть смысл не был бы ей до конца ясен, – она бы лгала и изворачивалась изо всех сил, пошла бы на все, если бы он только предупредил ее! Он же понимал это, конечно, понимал. Он знал ее достаточно хорошо, чтобы осознавать – она сделает так, как он скажет. Она примет одинаковую с ним форму существования, его воля станет ее волей, его жизнь – ее жизнью. Она разделила бы с ним его судьбу, его боль, если бы только могла, она ни о чем другом не просила – лишь дать ей шанс сделать это. Но откуда было ей знать без его предупреждения, как отвечать на все эти непонятные, коварные вопросы? И теперь она причинила ему поистине беспредельный вред. В лихорадочном возбуждении памяти вдруг всплыло воспоминание о невероятном испуге, который она испытала в детстве, когда узнала, что каждым шагом ноги стопой убивает тысячи микроскопических живых организмов. Теперь же, лгала бы она или говорила правду, или даже отмалчивалась, она невольно принуждена была уничтожать жизнь человека или даже двоих людей, потому что был еще этот еврей, Фидлер, который проявил к ней доброту, брал ее за руку и говорил, что она должна вернуться в Англию. Они расстреляют Фидлера, сказала тюремщица. Но почему Фидлера? Почему не того старика, который задавал вопросы, или не того светловолосого мужчину, который сидел между солдатами в первом ряду и все время улыбался. Когда бы она ни поворачивалась в сторону зала, она видела голову этого блондина с гладким жестоким лицом, все время улыбавшегося, словно все происходившее казалось ему одной бесконечной комедией. Ее немного успокаивала мысль, что Лимас и Фидлер были союзниками. Она снова посмотрела на стражницу и спросила:

– Чего мы ждем?

Та отодвинула от себя пустую тарелку и встала из-за стола.

– Дальнейших указаний, – ответила она. – Там решают, должны ли вы остаться.

– Остаться? – повторила Лиз непонимающе.

– Это вопрос свидетельских показаний. Фидлера, возможно, будут судить. Как я вам уже сказала, Лимас и Фидлер подозреваются в преступном сговоре.

– Но в сговоре против кого? Как Лимас мог участвовать в заговоре, находясь в Англии? Как он вообще оказался здесь? Он даже не член партии.

Женщина помотала головой.

– Это секретная информация, – сказала она. – Такие вопросы касаются только президиума. Вероятно, еврей вовлек его в сговор.

– Но ведь вам-то наверняка все известно, – упорствовала Лиз, подпуская в голос льстивые нотки. – Вы же комиссар целой тюрьмы. Вы точно все знаете.

– Может быть, – ответила женщина небрежно. – Но только это все равно секретные сведения.

Зазвонил телефон. Женщина сняла трубку и стала слушать. Потом бросила быстрый взгляд на Лиз.

– Да, товарищ. Будет немедленно сделано, – сказала она и отсоединилась.

– Вы остаетесь, – коротко сообщила она Лиз. – Президиум будет рассматривать дело Фидлера. А вам придется на это время задержаться у нас. Таково распоряжение товарища Мундта.

– Кто такой Мундт?

Женщина хитро ушла от ответа.

– Это распоряжение президиума, – повторила она.

– Но я не хочу здесь оставаться! – воскликнула Лиз. – Я хочу…

– Партия знает о нас больше, чем мы сами, – перебила ее женщина. – Вы обязаны остаться. Таков приказ партии.

– Кто такой Мундт? – снова спросила Лиз, но опять не получила ответа.

Затем она медленно последовала за тюремщицей по бесконечным коридорам, перегороженным решетками, возле которых дежурили охранники, мимо металлических дверей, откуда не доносилось ни звука, а потом вниз по столь же бесконечным лестницам, через мрачные залы, находившиеся глубоко под землей, пока, как ей показалось, они не очутились у самых врат преисподней, где ей никто уже не скажет, умер Лимас или еще жив.

Она понятия не имела о времени, когда в коридоре рядом с ее камерой послышались чьи-то шаги. Могло быть пять часов вечера, или уже наступила полночь. Лиз не спала, а лишь всматривалась в окружавшую ее непроницаемую тьму, отчаянно желая услышать хоть какой-то звук. Она и представить себе прежде не могла, что тишина может быть такой ужасающей. Однажды она закричала, но в ответ не донеслось даже эха. Ничего. Только беглое воспоминание о собственном голосе. Ей представилось, как звук натыкается на плотную темноту, как кулак на каменную стену. Она ощупала себя руками, сидя на койке, и ей показалось, что от окружающей ее черноты руки ее отяжелели, словно им проходилось преодолевать сопротивление воды. Она знала, что камера очень маленькая, что в ней только койка, на которой она сейчас сидит, раковина для мытья рук, но без крана, и грубо сколоченный стол – все это она успела заметить, когда вошла. Затем внезапно погас свет, и Лиз поспешно рванулась в сторону кровати, ударившись об ее край, и потом все время лежала на ней, дрожа от страха. Вдруг послышались шаги, и дверь камеры резко распахнулась.

Она узнала его сразу, хотя могла различить лишь силуэт в скудном голубоватом свете, проникавшем из коридора. Атлетическая фигура, голова с очень короткой стрижкой, светлые волосы, четкий абрис подбородка, лишь чуть подсвеченный сзади.

– Я – Мундт, – сказал он. – Идите со мной, немедленно.

Его голос звучал высокомерно, но одновременно и приглушенно, словно он не хотел быть никем больше услышанным.

Лиз почувствовала, как ее охватил еще более сильный страх. Она вспомнила слова тюремщицы: «Товарищ Мундт знает, как найти на евреев управу». Встав рядом с койкой, она смотрела на него, не зная, что делать.

– Быстрее же, дурочка! – Мундт шагнул к ней и ухватил за запястье. – Поторопись.

Она позволила буквально вытащить себя в коридор. В полнейшем недоумении наблюдала она за тем, как Мундт снова запирает дверь ее камеры. Грубо взяв Лиз за руку, он быстро увлек ее за собой вдоль первого коридора, перейдя почти на бег. До нее донеслось отдаленное урчание кондиционеров воздуха; по временам слышались шаги в других коридорах, ответвлявшихся от главного. Она заметила, как Мундт замедлял движение или даже останавливался, когда они подходили к углу следующего прохода, первым выглядывал, убеждался, что там никого нет, а потом делал ей знак следовать за собой. Казалось, он был уверен, что она непременно подчинится, словно ей уже понятен смысл происходящего. К ней он относился почти как к своей сообщнице.

Потом он внезапно остановился и вставил ключ в скважину замка грязной стальной двери. Ей оставалось только ждать, с трудом подавляя волну паники. Мощным толчком он открыл дверь наружу, и сладковатый холодный воздух зимнего вечера хлестнул ее по лицу. Он опять сделал ей знак, все так же требовавший быстро следовать за ним, и она, преодолев две ступени, спустилась на посыпанную гравием дорожку, которая вела через нечто, напоминавшее огород.

Дорожка привела их к красивым старинным готическим воротам, за которыми протянулось шоссе. Рядом с воротами была припаркована машина. Около машины стоял Алек Лимас.

– Оставайся на месте, – осадил ее Мундт, когда она рванулась вперед. – Жди здесь.

Затем он вышел за ворота, и она, казалось, целую вечность наблюдала, как двое мужчин, встав друг против друга, о чем-то тихо переговаривались. Сердце у Лиз бешено колотилось, все тело содрогалось от холода и страха. Наконец Мундт вернулся.

– Иди со мной, – произнес он бесстрастно и повел ее туда, где ждал Лимас. Двое мужчин еще раз посмотрели в глаза друг другу.

– Прощайте, – сказал Мундт по-прежнему без всякого выражения. – Вы совершаете большую глупость, Лимас, – добавил он. – Она такой же мусор, как и Фидлер. – Не сказав больше ни слова, он повернулся и широкими шагами пошел прочь, пока не скрылся в темноте.