Ричард Длинные Руки — император - Гай Орловский

Боудеррия буркнула:

— Так бы и сказал.

Себе я взял ветчину с яйцом, а Боудеррия безостановочно бросала в раскрытую пасть Бобика, как мелкие щепочки в горящую печь, мясные вкусности. Тот проглатывал, как мух, и смотрел на нее ожидающими глазами.

Кончилось тем, что он наконец сыто улегся с нею рядом, а она обнаружила, что на скатерти уже пусто.

— Здорово… как вы быстро все сожрали!

Я погладил себя по животу.

— Да, мы с Бобиком откушали неплохо. А тебе обед понравился?

— Нет, — отрезала она. — Это нечестно!

— А ты разве не женщина?

— Нет!

— Тогда да, — согласился я. — Это было нечестно по отношению к соратнику. Вообще-то мне повезло с соратником. С виду вроде женщина, а присмотришься — соратник! Но в то же время вроде бы и как бы женщина…

Она сказала язвительно:

— Именно как бы!.. А это что?..

— Очищенные креветки, — объяснил я. — Это съедобно. Весьма. Тебе понравится. Ты же хищница? А еще и морская.

Она буркнула:

— Я не знала, что это едят. Наверное, совсем нищие? Которые с голоду мрут?

— Не угадала, — ответил я. — Самые богатые. Деликатес!.. Только самые богатые могут себе это позволить.

— А ты богатый?

— Еще бы, — заверил я. — У меня есть вы с Бобиком.

Она погладила Бобика по холке.

— Спасибо, Бобик, благодаря тебе и я удостоилась. А он такое ест?

— Он все ест, — ответил я, — вернее, почти все. А все ест только человек, потому он и царь природы, что ест всех. А ты, я вижу, перебираешь, капризничаешь.

— Это я кокетничаю, — объяснила она.

— Все-таки женщина? — сказал я озадаченно.

— Прикидываюсь ею, — объяснила она. — Чтобы не ущемлять мужское превосходство вашего величества.

Она осторожно пробовала креветки, такие белые, сочные, деликатесные, а я думал с тоской, что как бы помогли монахи Храма Истины, если бы могли покидать свой монастырь. Не знаю, что именно получили взамен, то ли вечную жизнь, то ли что еще круче, но тогда это было весьма оправданно, никому из них и так не хотелось даже на час отлучаться из такого замечательного места, но сейчас аукнулось.

Я вспомнил их тайны, повышенную секретность, вполне оправданную, ибо в мире хватает авантюристов, что жадно роются в развалинах и древних гробницах, пытаясь отыскать вещи исчезнувших эпох, чтобы с их помощью заполучить то ли богатства, то ли волшебные силы. В Храме Истины собрались те, кто не просто собрал, но и сумел многие из них… ну пусть некоторые, заставить работать.

И опять же, хватило мудрости не выходить с ними в мир, а продолжать исследования, используя уже полученные мощности.

Большинство монахов, как я понял достаточно быстро, не знают всего, что открыто Высшими Братьями, вообще-то мудрое решение, и никто не освобожден от тяжкой работы, хотя, догадываюсь, некоторая вполне может быть сделана и без усилий человека.

И конечно, аббат и еще один-два высших иерархов монастыря могли обладать достаточной силой, чтобы устоять перед звездными пришельцами… хотя, может быть, этой силы нет ни у кого на свете.

Боудеррия заметила, как потемнело мое лицо, села рядом и дружески обняла за плечи.

— Что-то вспомнил?

Голос ее был настолько участливый и полный понимания, что я вздохнул судорожно, словно ребенок после долгого плача.

— Дело касается всего мира, — ответил я, подбирая слова, — но деремся за него только мы. Почему так?

Она сказала мягко:

— Разве так не везде?.. Мир просто существует, а горстка людей тащит его либо вперед, либо вбок, а то и вовсе назад.

— Лишь бы не в пропасть, — сказал я.

— Бывает, — возразила она, — что и в бездну. Не случайно же миром правят короли, а народы идут по пути, выбранному их королями. Ты король, Ричард!.. Значит, ты не один.

— Сейчас один, — ответил я с горечью, взглянул на нее и поспешно уточнил: — С тобой и Бобиком.

— У тебя миллионы подданных, — напомнил она, — они дали тебе все, что у них было: право решать за них, распоряжаться ими. Так что ты сильнее, чем думаешь.

А что, мелькнула дикая мысль, если бы можно аккумулировать силу всех подданных, вот бы всем показал! Горы своротил бы. А этих с Маркуса сразу бы в лепешку…

— Хорошо говоришь, — ответил я со вздохом. — Спасибо. Ты настоящая.

— Женщина? — уточнила она.

— Просто настоящая, — ответил я уклончиво. — И женщина в том числе. Вон у тебя эти…

— Не надо, — прервала она. — Я тоже как-то их видела. Встряхнись, Ричард. Ты не выходил из боя слишком долго, но продержись еще чуть-чуть. Ты нужен! Ты — наша надежда.

Я сказал сердито:

— Не говори таких высоких слов. У меня голова кружится, еще брякнусь тебе на потеху. Да и вообще… что значит жизнь одного человека?

— Смотря какого, — возразила она сурово. — Миллионы гибнут, никто не замечает, но когда умирает герой… Вон кто-то скачет в нашу сторону. Двое…

— Люди Норберта, — сказал я. — Джон Зеленые Штаны и Хьюсак, одни из лучших.

— Ты всех своих воинов знаешь?

— Я такой не один, — ответил я скромно. — По крайней мере, знаю еще одного полководца, который помнил всех своих солдат по именам, даже когда стал императором.

Всадники начали сдерживать коней, те храпят и дико вращают глазами, требуя продолжить яростную скачку, Бобик даже не вскочил навстречу, лениво приоткрыл один глаз и снова уронил голову рядом с коленями Боудеррии, ткнул требовательно лбом, чтобы не забывала почесывать, иначе какие любовь и дружба без подтверждения?

— Ваше величество, — вскрикнул один, — барон Дарабос поручил сказать, что за прошлую ночь выходило четыре отряда! И народу согнали втрое больше, чем в прошлый раз!

— Понятно, — ответил я. — Возвращайся и передай барону, в эту ночь их будет наверняка еще больше. Нужно выводить треть наших войск и располагать заранее в намеченных прежде местах. Пусть передаст это Альбрехту.

— Будет исполнено, ваше величество!

Второй козырнул молча, оба развернули коней и унеслись, быстрые, как огромные птицы.

Боудерррия произнесла задумчиво:

— Час битвы близок?

— Слишком, — ответил я, — а мы не готовы. Мы совсем не готовы.

— Ну, — протянула она с недоверием, — на вас не похоже, ваше величество. К чему-то да готовы?

— Готовы только умереть, — сказал я. — Но разве надо это?.. Мне нужна победа. А умрут или нет — дело десятое.

— Так ли?

— Конечно, — уточнил я, — предпочел бы, чтобы все остались живы, однако уже реалист, что весьма пакостное состояние… Возвращаемся, Боудеррия.

— Возвращаемся в реальность, — ответила она с некоторой печалью в голосе. — Но реальность… не сама по себе. Она то, во что ее превращаем.