Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно - Роберт Грейвз

Геркулес пел все громче и громче, Ясон — все глуше и глуше. Наконец Ясон пропустил удар и опрокинулся на спину. Теперь из гребцов остался один Геркулес. Илистая вода Киоса своим течением тормозила «Арго». Геркулес упорно сопротивлялся ему и изо всех сил пытался двигать корабль вперед. Внезапно раздался громкий треск, а за ним — гул. Его весло разломилось надвое, и Геркулес столь мощно ударил себя в грудь его комлем, что полетел, отшвырнув Зета, который сидел позади него, в объятия Мелеагра, а Мелеагр — в объятия Навплия. Геркулес пришел в себя, огляделся и воскликнул:

— Львы и Леопардицы! Дайте мне настоящее весло, а не гнилую щепку, вроде этой!

Аргус ответил за других:

— Нет, благородный Геркулес! Дело не в весле. Твоя удивительная сила, противостоявшая бурной реке, расколола бы крепчайшее весло в мире. Ну, минии, один последний рывок — и мы заночуем сегодня на тех прелестных лужайках, усеянных белыми цветами!

Утомленные гребцы просунули свои весла в весельные отверстия, и Геркулес взял весло Ясона из его онемевшей руки. «Арго» снова рванулся вперед, и Идмон направил его в лагуну. Здесь они бросили якорь, сошли на прибрежную траву и начали собирать сухое прибойное дерево для костра, который Авгий развел своими палочками; он был самый большой мастак в Греции разводить огонь в сырую или ветреную погоду, хотя никто не догадался бы об этом, глядя на его пухлые руки и ленивые движения. Они наполнили корабельный котел речной водой, чтобы сварить в ней дюжину больших рыб, которых поймал Тифий, забрасывая удочку с поплавком и наживкой позади корабля; но он был так слаб, что звал Гиласа втаскивать в лодку каждую рыбу, которая клевала. Рыба, сваренная с ячменной кашей и душистыми травами, хорошо всех согрела, но Геркулес объявил, что хотя речной ил мог и не испортить вкуса кушанья, ему нужна чистая вода хотя бы для того, чтобы разбавить вино. Другие аргонавты слишком устали, чтобы обращать внимание на то, что они пьют; однако Гилас вызвался отыскать чистый родник и принести Геркулесу воды. Он снова взобрался на «Арго» за кувшином, но заодно прихватил и мешок с серебряной пряжкой, золотыми украшениями и запасом мяса и фиг. Наконец-то ему представилась возможность бежать! Все аргонавты, кроме Геркулеса, слишком устали, чтобы его преследовать, а Геркулеса, он был уверен, он сможет провести.

— Будь осторожен, мой дорогой! — сказал Геркулес. — Держись берега реки, а если встретишься с опасностью, немедленно беги обратно и зови на помощь! Но сперва подойди поцелуй меня!

Гилас наградил Геркулеса необычайно пылким поцелуем, надеясь отвлечь его внимание от мешка. Геркулес ничего не заподозрил, и когда Гилас исчез за поворотом прибрежной тропы, испустил мощный вздох, подобный первому порыву ветра, предвещающему шквал.

— Ах, как этот мальчик меня любит! — вскричал он. — Ты мне не завидуешь, Идас? А ты, Зет? Линкей, у которого самое острое зрение среди всех живущих, Аргус, Навплий, Орфей, брат мой Полифем, который, не считая меня, больше всех из присутствующих странствовал, Аталанта, которой, как женщине, можно доверять, что она скажет без обиняков, — видел ли когда-либо кто-либо из вас мальчика, более красивого, лучше воспитанного, более приятного или более нежного?

— О, конечно, нет, благороднейший Геркулес! — ответили они хором. Но Тифий кротко сказал:

— Осторожней, Геркулес, не разбуди зависть какого-нибудь бога! Не что иное, как точно такая же легкомысленная похвала побудила Зевса похитить юного троянца Ганимеда. Позволь мне отвратить опасность от Гиласа некоторым к нему пренебрежением. Нос у него немного короток, рот, пожалуй, слишком велик, и он манерно выгибает мизинец, когда пьет.

— Мне нравятся короткие носы, рот у него совершенной формы, и если ты скажешь еще слово по поводу того, как он изысканно пьет, я сделаю из своей дубинки пестик и растолку тебя в порошок.

— Хорошо, хорошо, — сказал Тифий, — я отказываюсь от своих слов, сказанных с добрыми намерениями.

— Забудь о своих добрых намерениях и держись правды, — отрезал Геркулес, — правда — великая вещь, и всегда победит. — Затем он вспомнил о сломанном весле и сказал своим спутникам: — Пойду-ка я вырежу себе весло; настоящее весло, которое ни за что не расколется надвое. Когда Гилас вернется, брат Полифем, присмотри, чтобы он хорошо поел и выпил чуточку вина, но не слишком много. Я считаю, что ребенку вредно пить вино в больших количествах.

Геркулес удалился, с грохотом подыскивая подходящую сосну, но не нашел ничего подходящего. Каждое дерево было либо слишком маленьким, либо слишком большим, или у него оказывалось слишком много ветвей, или оно было кривое. Когда стемнело, он вернулся в мрачном настроении и потребовал факел. Полифем поспешно зажег для него факел, и верзила снова ушел. Прошло часа два или около того, прежде чем он нашел сосну, которая ему подошла, — великолепное дерево, прямое и стройное, как тополь, растущее на краю темной рощи. Он подрыл корни дерева дубиной, а затем, согнувшись и широко расставив ноги, яростно дернул его, и наконец с треском вырвал, на корнях дерева висели комья земли, каждым из которых можно было бы нагрузить тележку. Затем, стряхнув землю, верзила взвалил дерево себе на плечо и неуклюже потопал назад к костру.

— Дайте мне топор! — прокричал он. — Я хочу вытесать себе весло, прежде чем пообедаю. И, Аргус, потрудись проделать для меня новое весельное отверстие в два раза шире прочих!

Он тесал и строгал, мощно крякая, и вдруг крикнул:

— Гилас! Эй, Гилас, дорогой мой, подойди и посмотри, что я делаю!

— Гилас еще не вернулся, благородный брат, — сказал Полифем. — Не пойти ли мне и не поискать ли его?

— Еще не вернулся?! Что ты имеешь в виду, говоря «еще не вернулся»? — прогремел Геркулес. — Не смей меня дразнить, пожалуйста. Я очень чувствителен, пока хорошенько не поем и не попью.

— Это не шутка, — сказал Полифем. — Гилас ушел с кувшином и не вернулся. Не пойти ли мне его искать, пока ты заканчиваешь весло?

— Да, сходи, Полифем, — сказал Геркулес, — а когда найдешь, передай ему от меня, что его ждет самая сильная в его жизни взбучка за то, что доставил мне столько беспокойства.

Полифем, закинув за спину связку факелов, а один, зажженный, взяв в руку, двинулся вверх по реке. Он пел и громко звал Гиласа по имени; но не раздавалось никакого ответа, кроме насмешливого уханья совы. Он был опытным лесным бродягой и вскоре отыскал отпечатки маленьких сандалий. То был след Гиласа, который явно бежал. Передний край правой сандалии впечатался в почву не глубже, чем край левой: следовательно, тяжелый бронзовый кувшин должно было уравновешивать что-то с другой стороны. Или Гилас бросил кувшин в реку? След повел Полифема берегом маленького ручья, который завершался глубоким водоемом, именуемым источником Пеги, и здесь Полифем нашел сандалии и кувшин Гиласа, лежащие на берегу, и Гиласову одежду из оленьей шкуры, но не самого мальчика. В этот миг из зарослей раздался внезапный крик ночной птицы, и Полифем, обнажив меч, бросился вперед, думая, что Гиласа утащили разбойники или какой-нибудь дикий зверь. Он кричал:

— Гилас! Гилас! Что с тобой? Что с тобой?!

Геркулес, сидевший и работавший на берегу, услыхал его крик и, схватив свою огромную дубину, скачками помчался в долину. Вскоре он встретил Полифема, который, стуча зубами, вскричал дрожащим голосом:

— О, дорогой Геркулес, приготовься к дурным новостям! Гилас пошел вон к тому ручью, но там следы обрываются. Он оставил кувшин, сандалии и платье из оленьей шкуры на траве, но на него напали разбойники, или дикие медведи, или какой-нибудь ревнивый бог унес его в небо… Я слышал, как он кричал.

Геркулес зарычал от ярости и муки, словно чудовищный бык, ужаленный оводом в чувствительное место. Он пробежал мимо Полифема и принялся раскручивать дубину над головой, вопя:

— Гилас! Гилас, мой дорогой! Вернись! Вернись, я тебя простил! Я и не собирался тебя бить!

Полифем, вернувшись к аргонавтам, предупредил, что от Геркулеса сейчас можно ожидать, если Гиласа не удастся найти.

— Я уверен, он нас всех перебьет. Начиная с Тифия и Ясона.

— Все ясно, — сказал Эргин Милетский. — Гилас бежал, пока ему не стало жарко, напился у источника, снял сандалии и одежду, чтобы поплавать, нырнул, очутился на слишком большой глубине и утонул.

— Он плавал, как рыба, — возразил Ясон.

— Должно быть, он ударился головой о подводный камень, и это его оглушило, — сказал Эвфем из Тенаррона. — Такое случалось со многими неосторожными пловцами.

— Гилас был доблестным пареньком, — сказал Пелей. — Мне будет его не хватать.

Мелеагр улыбнулся.

— Не думаю, что нам следует говорить о нем, как о мертвом, — сказал он. — По тому, как он говорил однажды со мной и Аталантой на Самофракии, я сужу, что он всего лишь сбежал от своего хозяина. И, положа руку на сердце, не могу его ни за что корить.