Проклятые - Эндрю Пайпер

— Я не имею права сообщать нашим клиентам информацию такого рода.

— Поверьте мне, я не журналист и не мститель или кто–то в этом роде. Я просто член семьи.

— Семьи?

— Да, я брат Боба.

— Он не упоминал, что у него есть брат.

— Не сомневаюсь. Это очень давняя история. Вот почему я и хочу его разыскать. Извиниться за то, что я сделал когда–то, и сказать, что простил его за все. Начать с чистого листа, так сказать. Понимаете, о чем я говорю?

— Как ваше имя?

— Имя?

— Ну, да. Знаете, такое слово, которое пишут вверху на водительских правах?

— Ах, да! Конечно. Дэнни. Дэнни Малво.

— Дэнни и Боб…

Поверил ли он мне? Учитывая, что Уильям Ламей всю жизнь имел дело со лжецами, я предположил, что не поверил.

— Сообразительный он парень, ваш брат, — произнес наконец адвокат после долгого раздумья. Хотя не исключено, что он просто сделал вид, что колеблется. — У него настоящий дар трепаться.

— Он был актером.

— Он разыгрывал из себя актера. Понимаете, о чем я?

— Боюсь, что да.

Если прежде в его тоне еще слышался оттенок полицейского юмора, то в сказанном затем он исчез без следа.

— Знаете, а ведь он все еще должен мне часть гонорара.

Я достал конверт, в котором лежали шестьсот долларов, и передал адвокату. Уильям Ламей, не моргнув, принял его, пересчитал деньги, открыл ящик стола и сунул в него конверт.

Похоже, на этом все и кончилось. Я оплатил просроченный долг Боба Малво и ничего не получил взамен. Мы с адвокатом сидели друг напротив друга и, похоже, размышляли, что говорить дальше. Для нас обоих день выдался долгим.

Внезапно Ламей раскрыл кожаную папку, лежавшую на столе. Перелистал несколько страниц, нашел, что искал, и потянулся за записной книжкой. Чиркнул что–то в ней и вырвал листок. А потом подал его мне.

— Вы от меня ничего не получали, — сказал он вместо слов прощания.

Я не заглянул в листок, пока не сел в автомобиль.

Адрес. Улица в том районе, который я сразу смог вспомнить, но где ни разу в жизни не бывал, хотя рос всего в миле от него.

Боб Малво жил в Детройте.

Глава 30

Восток Детройта населен еще меньше, чем его западные районы, а про законы там знают только понаслышке, если вообще знают. А Мак—Дугалл-Хант расположен в самом сердце восточного Детройта.

Именно туда меня и направил Уильям Ламей. То ли он рассчитывал, что я смогу найти его клиента, то ли надеялся, что у меня там не только отберут кошелек, но и сделают со мной чего похуже, — не знаю. Не уверен. Причин ему верить у меня не имелось. Тем не менее все эти соображения не остановили меня. Я добрался до этих мест, повернул на указанную мне улицу и, миновав широкое поле, на котором когда–то должны были стоять здания, обнаружил дом, который искал. Он стоял в одиночестве среди высокой травы и был похож на какой–нибудь фермерский дом, затерянный в прериях Дакоты. Вдоль окончательно пришедшей в негодность выщербленной улицы стояло еще около полудюжины домов, однако только у этого на крыльце горел свет. Голая, без всякого плафона сорокаваттная лампа размером с пакет из–под чипсов, засиженная непрерывно пикировавшими на нее мотыльками.

Чего я ожидал от своего приезда сюда? Что тут должно было случиться? Постучать в дверь и спросить живущего здесь человека, не он ли является возможным убийцей в дополнение к тому, что он еще и насильник? Только там и только тогда мне стало понятно со всей очевидностью, насколько глупой была моя поездка и до чего нелепый у меня вид, если смотреть на себя в зеркало заднего вида при мерцающем свете зеленоватых огней на панели приборов. Мне стоило немалых трудов уговорить себя припарковаться примерно в сотне футов от нужного дома. Ни впереди, ни сзади я больше не заметил ни одного автомобиля. Еще минут десять мне потребовалось на то, чтобы убедить себя, что именно на этой темной улице (которая больше не улица) я смогу найти то, что спасет мою семью.

Я вылез из машины и направился к входной двери. Ночь стояла теплая и безветренная. И все–таки, несмотря на значительное расстояние до неровных силуэтов ближайших домов, меня не оставляло ощущение, что я здесь не один. И мой чистенький автомобиль, у которого даже по заднему стеклу была видна его стоимость, и сам я в рубашке с короткими рукавами и модных туфлях — уже стали зрелищем, которое заметили. Безмолвны не те, кто спит, а те, кто ожидает.

Дверной звонок не работал. От стука в дверь эффекта оказалось не больше. Я постучал еще раз по дереву рядом с квадратным окном на двери, и этот звук эхом разнесся внутри.

В любом другом месте можно было бы смело утверждать, что в этом темном доме никого нет. Но здесь это ничего не означало.

Я подергал за ручку. Она не подалась, намертво привинченная несколькими болтами изнутри.

Прогулка вокруг дома позволила обнаружить несколько окон на первом этаже, вместо штор заклеенных газетами. Земля во дворе была настолько сухой, что на ней не росло ни былинки. На некотором расстоянии угадывался широкий прямоугольник с торчащей из него трубой дымохода — словно кто–то приветствовал меня, показывая средний палец.

Обогнув строение, я посмотрел вверх. Над дверью черного хода имелся металлический балкон, с которого, как я предположил, можно было попасть в спальню на втором этаже.

Вот и вход.

Если, конечно, удастся отодвинуть перекосившуюся стеклянную дверь. Если я смогу забраться туда, не сломав себе шею. Если, наконец, чьи–нибудь руки, или собачьи клыки, или заряд дроби не сбросят меня вниз.

Я уже взялся было за одну из деревянных колонн, поддерживавших балкон, как вдруг заметил плотницкий молоток.

Он лежал рядом с ржавой банкой из–под краски у самой двери черного хода. При взгляде на вмятины на банке создавалось впечатление, будто кто–то во что бы то ни стало хотел открыть ее этим самым молотком. А когда ничего не получилось, успокоился и бросил то и другое за домом.

Теперь молоток поднял я. Швырнул его вверх, и, как оказалось, мне повезло, потому что он упал прямо на балкон, издав ужасающий грохот, словно ударили в гонг.

Я снова начал извиваться на деревянной колонне, чувствуя, как сквозь рубашку в тело впиваются занозы. В какой–то момент мне удалось уцепиться за перила балкона одной рукой и, раскачавшись, забросить на него ногу. На секунду показалось, что я сейчас полечу на землю вниз головой.

Но обошлось. Еще один толчок, и я перевалился через перила. И рухнул на какую–то дурацкую железную лохань, оставленную там, видимо, для сбора дождевой воды. Опять раздался звон, напоминающий удар гонга. Только теперь его произвела моя физиономия, соприкоснувшись с этой самой емкостью.