Ржаной хлеб с медом - Эрик Ханберг

Павел еще ничего, разве что изредка пробурчит:

— Помрем, хоть похоронить будет на что.

Эрмин тоже ничего, тоже лишь изредка напомнит:

— Машина того гляди развалится.

Сандрису вообще все до лампочки: выходит в сад, нюхает цветочки.

Зато Сабина с Цилдой перетряхивают бельишко до последней тряпочки.

Цилда:

— Тебе бы только привязать машину к коровьему хвосту. И гонять по кругу. А как нужно для нее рубль выложить, только и слышишь — на похороны нужно оставить. Вы что, половину Латвии хотите на похороны пригласить?

Сабина:

— Как тебе, дочка, не стыдно так говорить?

Цилда:

— А как же иначе растратишь эти похоронные тысячи?

Сабина:

— Вы-то рады были бы пустить наши денежки по ветру. Голыми сиськами много не заработаешь.

Цилда:

— Нам тут делать больше нечего. Зови, Эрмин, Сандриса. Поехали.

Эрмин не привык возражать.

Павел разводит руками:

— Как же так? Куда вы на ночь глядя?

А чуть погодя, когда мотор уже завелся, срывается на крик:

— Сабина! Семья рушится!

Жена спохватывается, вылетает во двор. Дальше — за ворота. Бежит к концу усадебной дороги и ложится на проселок.

Эрмин дает задний ход и уезжает через двор соседей.

Мелькают огни прожекторов, кулинары разносят подносы, играет музыка, а Павел задает себе вопросы и не находит ответа. Когда сын отвернулся от картошки? Когда внук успел отойти еще дальше родителей?

У Сабины тоже все мысли об этом. Никак не может простить себя за то, что сгоряча наговорила.

Да, бычков растить куда выгодней, чем сыновей. Насчет бычков точно известно, сколько и когда получишь. А что до сыновей, никакой уверенности, как они себя поведут.

Председатель Гедерт Сталт объясняет технологические преимущества нового хранилища.

— У нас такие сильные вентиляторы, что можем сыпать картошку даже восьмиметровым слоем.

— Нууу! — прокатывается волна единодушного сомнения.

Председатель поднимает руку.

— Ученые изучили нашу и зарубежную практику. Только не подумайте, что мы сразу насыпаем восемь метров. Картошка сперва должна вызреть, залечить раны. Клубни нужно постепенно остудить. Суточную температуру понижать только на полградуса или градус. Каждой тонне требуется, самое малое, сорок — пятьдесят кубометров воздуха.

Павел слушает про относительную влажность.

Павел силится запомнить, что такое интенсивность газообмена.

Павел слушает про клетчатку.

Павел встает.

Отныне здесь будут нажимать на кнопки и следить за градусниками.

Будут. Будут. Будут.

Павел уходит.

С ним простились. Да и он простился. Был когда-то в Картофельных Ямах мужик. Был Павел Пазар, которого в шутку иногда называли Картошкин Погреб. Был республиканский рекорд, когда из уложенного осенью — весной взяли больше, чем когда-либо прежде.

Павел стоит прислонившись к новому хранилищу. От грома музыки дрожат стены.

Выхожу посмотреть, не стряслось ли чего с Павлом.

Павел кулаком смахивает со щек слезы.

Настоящие мужики не плачут — смахивают капли.

Воспоминания Зелтите

Шуты

Вначале я была зла на Гедерта Сталта. Отказался от меня. Только потом дошло — не лично от меня, а от всех этих пиров, угощений, которыми мы начальство задабривали. Поняла бы раньше, пошла бы в столовую, ей-богу. А так подумала: раз мне от ворот поворот, наверное, нашел себе другую. Рассердилась и сказала сдуру: «Нет, нет, я только двухнедельные курсы кончила, пусть хозяйничают те, у кого дипломы». Гедерт не настаивал, дал время подумать. «По картофельным блюдам ты у нас профессор». А я уперлась. «Нет, председатель, когда целый день за плитой, сердце не выдерживает». — «Ну, раз здоровье не позволяет, тогда конечно», — промурлыкал и отпустил меня. Теперь самой просить неудобно.

Старый председатель был хороший, нечего его ругать. Жаль, что попался. Новенького я тоже ценю. Каждому свое. Арманд Сиек дела устраивал — будто крючком вязал, а Гедерт Сталт — спицами. Старый что-то протолкнет, двинет вперед, а где-то сзади — дырка. Новый же берет по порядку и все кольцами, по кругу. Будто чулок вяжет. Медленно, зато прочнее и вроде бы даже теплее. Нет, Гедерта Сталта чернить не хочу, но и Арманда грязью поливать не буду.

Насчет этих угощений скажу так: мне нравилось. Какой женщине не льстит, когда хвалят ее еду? Такие высокопоставленные товарищи восхищаются, просят рецепты. Тем более если видишь, что гость шепчет председателю, а сказать правду — орет ему в ухо, чтобы я слышала: «У тебя не Зелтите, а золото».

Кто бы мог подумать, что Старик меня выберет принимать гостей. Однажды заехал ко мне. Не ко мне лично, а к мужу, он у меня автомеханик. Заехал спросить что-то. А тут как раз обед поспел. Говорю: «Стефан, зови председателя. Идите сюда, попробуйте!» Идут. Насыпала им зеленой картошки. Не зеленого цвета, а — не созревшей, маленькой. Такие кнопочки я всегда собираю отдельно в корзинку. Накопятся, протомлю в жире. Не жарю, а томлю в духовке. Перед тем как подать на стол, покатаю в мелко накрошенной петрушечке, укропчике. Получаются аппетитные жирные шарики. Арманд Сиек садится за стол да как ахнет: «Вот это блюдо!» И давай наворачивать. Ест, ест, вдруг спрашивает меня: «А ты можешь что-нибудь еще приготовить из картошки такое, чего не умеют другие?» Отвечаю: «Ну что там особенно я умею. Так, состряпаю какую-нибудь чепуху для забавы, когда остается время». А Старик сердится. «Ты конкретно скажи, что представляет из себя твоя чепуха?» — «Ничего особенного, иногда сделаю картофельные спиральки или прорумяню в сиропе, а то и профарширую творогом». Выслушал меня, смотрю, принял решение. «В субботу вечером открывается утиный сезон. Приходи в «охотничий домик» на берегу озера. Будут товарищи из Риги. Нужно чего-нибудь горяченького и небывалого. А то все время либо всухомятку, либо одни шашлыки. Надоело! Сможешь?» «Смогу, — говорю, — раз надо».

Я знала, что к нам всякие начальники приезжают, но видать не видала. Теперь могла насмотреться, наслушаться, сколько влезет. Как министры о политике рассуждают и как после удачной охоты нашему колхозу блага распределяют.

Увеселительное заведение на самом берегу. Готовлю еду и смотрю. Озеро у берега мелкое. Лодки садятся на мель. Поэтому председатель к каждому начальнику прикрепил толкача. Как подойдет час открытия охотничьего сезона, Арманд Сиек дает команду. С таким расчетом, что лодки из осоки вылетают на открытую воду как раз в ту минуту, когда можно выстрелить. Старик сам не был охотник, но все береговые службы организовал да расставил как заправский диспетчер.

К тому времени, когда начальственные мужи выходят на берег, мои картофельные подушечки уже лежат, надув щечки. Посыпаю мелкой солью, приглашаю министров к столу. Они один за другим, как Арманд Сиек в первый раз у меня, охают, нахваливают. Самый главный, такой длинный, как жердь, — он перед едой всегда потирает ладони — причмокивает от удовольствия и вздыхает притворно: «Ах, если бы моя так умела!» Через несколько месяцев я познакомилась с госпожой министершей — иначе назвать ее язык не поворачивается. Сразу поняла: она и не хочет уметь. Зачем? За нее все служанка делает. Когда мужчины критикуют что-нибудь, госпожа цедит с осуждением: «Разве это уровень?» А как они начнут хвалить, она опять то же самое, только наизнанку, восторженно: «Так это же другой уровень!»

В «охотничий домик» госпожа не ездила. Жен туда не брали. Охота есть охота — мужское занятие.

После того, как я попотчевала их картофельными блюдами, Старик спрашивает меня: «Не хочешь недельки две попрактиковаться на курсах по домоводству?» «Где же такие курсы?» — интересуюсь. «Здесь нет, но выпишем тебе командировку, поезжай в Елгаву к продовольственным технологам». — «Не слишком ли высоко для меня?» — «Договорюсь, — отвечает, — чтобы в сельскохозяйственной академии научили тебя готовить картофельные блюда по рецептам всего мира. А если будут допытываться, откуда вдруг такой интерес, ответишь: колхозники-картофелеводы хотят, мол, знать, какой продукт можно получить из того клубня, который они выращивают».

Вернулась домой, думала, опять буду угощать начальников в финской бане или в «охотничьем домике». Так, собственно, и было. Но теперь вдобавок к этому, когда министры приглашали председателя на семейные торжества, я должна была его сопровождать. Вместе с картошкой. Чтобы приготовить на месте и всех потрясти. У большинства начальников торжества были обыкновенные. Но у того длинного, у которого госпожа все уровнями мерила, приходилось выкладываться на все сто. Как и положено у министра министров, у которого в руках будущее нашего «Единства». Публика была немногочисленная, но тщательно отобранная. Разные там начальники. Один композитор и одна певица — спеть новейшие песенки. Один прозаик, одна актриса — прочесть новейшие рассказики. Один поэт, без исполнительницы, тот сам читал. Разумеется, все мужья с женами. А жены с мужьями. Мой председатель тоже с благоверной. Только я без Стефана. Нечего, мол, стряпухе в таком обществе своего автомеханика демонстрировать. Ладно, что мне?