Форма жизни - Андрей Ливадный

— Я бы хотела это знать не меньше твоего, — ответила она. — Приборы жизнеобеспечения подняли тревогу. У тебя произошел спонтанный выброс адреналина, перебивший действие всех препаратов!

Андрей ощущал, как по его обнаженному телу струится ледяной пот. С груди и плеч свисали тонкие жилки оборванных проводов, идущих от датчиков системы жизнеобеспечения. Терминал, расположенный в ногах, тревожно сигналил, указывая на обрыв связи с подопечным.

На Диброва внезапно накатила уже знакомая по прошлому пробуждению волна глухого отчаяния.

Не владея собой, он поднял на Лори мутный взгляд.

— Зачем ты разбудила меня? — яростно, едва ли контролируя свои действия, сквозь сжатые зубы выдавил он. — Ты понимаешь, что она погибла? — Дибров рванулся, обрывая остатки проводов.

Лори побледнела, отступая еще на шаг.

— Валентин, мне срочно нужна твоя помощь! — захлебываясь, заговорила она в крохотный, закрепленный у рта микрофон коммуникатора. — Командир невменяем, у него явное отклонение…

— Заткнись! — Андрей уже выбрался из камеры. Он стоял посреди прохода, обводя мутным взглядом гибернационный отсек. Неизвестно, бросился бы он на Лори или нет, но в этот миг взгляд Диброва скользнул по соседней ячейке сверхглубокого сна, и его кожа, и так бледная как мел, вдруг посерела.

Под прозрачным колпаком соседней с ним камеры лежала… Беат!

Андрея вдруг затрясло крупной конвульсивной дрожью.

Он не видел надписи на терминале, свидетельствующей о том, что под колпаком лежит Мари Лаймер, уроженка Земли.

На губах Диброва выступила пена. Сознание Кайла, так грубо оборванное, выброшенное, как казалось, вон из его головы, неожиданно вернулось… и две личности в этот роковой миг смешались в дьявольский коктейль, заключенный в измученную, дрожащую от переизбытка адреналина телесную оболочку.

— Беат! — Кайл бросился к ней, закрывая от рокового выстрела, но тело Андрея Диброва ударилось о сверхпрочный пластик и отлетело назад, в проход, словно резиновое…

— Лори, в сторону! — Этот крик, раздавшийся со стороны входа в отсек, принадлежал Валентину Суханову.

Негромкий хлопок, острый, жалящий укол впившегося под кожу микроинъектора — и мир вокруг Андрея крутанулся внезапной каруселью беспамятства.

В этот раз его сон был черным и глубоким, как пасмурная ночь.

Очнувшись от провального забытья, вызванного действием транквилизатора, Дибров долго не мог понять, где он и что с ним происходит. Предметы перед глазами двоились, не желая принимать резкость очертаний, руки и ноги казались налитыми свинцом, вокруг что-то гудело, вибрировало, в тон этим судорогам тонко позвякивал невидимый металлический предмет, воздух пах резко и неприятно…

Запах нагретого металла… Запах Сервов и раскаленной пустыни Нового Селена…

«Янус»… Я на борту «Януса»… Переборки дрожат… режим глубокого торможения… перегрузки…

Он приложил невероятное волевое усилие, чтобы сфокусировать свой взгляд на белом пятне, и долго, пристально смотрел на него, пока не понял, что это такое…

Над головой нависал низкий стерильно белый потолок медицинского отсека. Ощущение реальности вдруг навалилось на Андрея, сообщая его измученному сознанию истинное положение вещей: он лежал на узкой койке, пристегнутый к ней ремнями за запястья и лодыжки. Еще два ремня перехлестывали грудь и бедра. В изголовье нудно попискивал терминал системы автоматического поддержания жизни да еще резал по нервам металлическим звоном какой-то плохо закрепленный медицинский инструмент, воспринимающий вибрации корпуса космического корабля.

Свинцовая тяжесть, которую он испытывал при пробуждении, была вызвана периодически возникающей перегрузкой, и осознание этого помогло Диброву безошибочно угадать — «Янус» маневрировал в околопланетном пространстве Марса, выходя на орбиту запуска челночных кораблей.

Дверь отсека внезапно зашипела, открываясь.

— Очнулся? — спросила Джоана, входя в отсек.

Андрей не имел привычки отвечать на риторические вопросы. Он даже не скосил глаз, чтобы взглянуть на нее. Внезапное острое воспоминание о событиях в гибернационном отсеке обрушилось на него, оглушив Диброва чувством непоправимости.

Что со мной происходило?! Что я наделал?

Он повернул голову, посмотрев на Джоану с немым, мучительным вопросом во взгляде. Она истолковала это по-своему.

— Нам следует обсудить возникшую ситуацию, верно? — произнесла Лори, пододвигая к его койке снабженное магнитной подставкой кресло, и по выражению ее лица Дибров безошибочно угадал — она нервничала.

— Я, наверное, должен извиниться перед тобой, — сухими губами произнес он, чувствуя себя достаточно глупо и дискомфортно — пристегнутый ремнями, дрожащий, дезориентированный…

— Я пришла не за извинениями, — отозвалась она, садясь в кресло и закидывая ногу на ногу. — По решению ЕСА ты снят с должности командира «Януса» до выяснения причин случившегося. Мною уже получено соответствующее распоряжение с Земли. — Она старалась говорить ровно, но нервозность все равно проскальзывала в ее голосе.

Дибров слушал ее, глядя на заострившиеся черты сухощавой смуглой женщины, и понимание происходящего проникало в его разум вместе с чувством неприязни, граничащим с гадливостью.

Сколько же прошло времени с момента моего пробуждения? Его взгляд вновь остановился на напряженном лице Лори.

Он понимал, что она действовала в рамках инструкций, но нервно подергивающееся веко Джоаны говорило само за себя — она улучила момент и сделала все от нее зависящее, чтобы утопить его как командира и астронавта, а теперь нервничала, ожидая, как он воспримет эти скоропалительные действия.

Оказывается, это странно — быть самим собой, подумал он, пытаясь подавить приступ острой неприязни к сидящей рядом женщине. Они и раньше не питали особых симпатий друг к другу, но Дибров никогда не позволял своим чувствам брать верх над рассудком. Его психика, дисциплинированная многими годами службы на военных кораблях, не допускала подобного развития взаимоотношений.

Он опять уставился в потолок. Ему нечего было сказать ей, потому что самому ни черта не было понятно.

Итак, моя жизнь сломана, думал он в эти секунды. Исчезло, испарилось все имевшее хоть какой-то смысл, и все из-за необъяснимых сновидений…

Все, все рушилось, летело к черту, и он не мог понять, чем спровоцирован его срыв… Он не мог объяснить происходящее даже самому себе.

Беат…

Все замыкалось на этот образ, свет клином сошелся на ней, и Дибров, поначалу яростно отметавший поползновения своего раздваивающегося рассудка, сдался.