Паутина - Мерси Шелли

Я снова плеснул в лицо водой и решительно взял зубную щетку. Выдавил на нее пенку, размазал щеткой по щекам. Поглядел в зеркало и усмехнулся. Теперь я — большой зуб с глазами. Слабо в следующий почистить зубы помазком, гражданин любитель замены переменных?

После бритья кожу приятно грело и пощипывало. Я быстро оделся, открыл входную дверь — и тут страх накатил снова, но уже сильнее. Мне показалось, что я больше не увижусь с Мэриан. Словно она осталась здесь, у меня за спиной, в этой самой квартире, и я боялся, что сегодня с кем-то из нас что-то случится.

Я автоматически проверил карманы. Нет, как будто ничего не забыл. Но дурацкое ощущение не проходило. «Словно видимся в последний раз» — если бы только это «видимся» имело какой-нибудь смысл! Почему-то подумалось, что при трагических расставаниях запоминаются детали. Я уставился на косяк двери: паз замка, валик кожаной обивки. Сзади — свет из комнаты. Как будто я сейчас обернусь туда и кого-то поцелую на прощанье.

Да что за дурь! Не до конца проснулся, что ли… Я вышел в темноту коридора, захлопнул дверь. Нашарил выключатель, зажег свет на площадке. Пусть горит. Распахнувшийся лифт дыхнул дешевым синтетическим вином. Бр-рр.

На улице стало легче. Я закурил и двинулся к остановке. Две тени бежали впереди по земле, одна совсем бледная, другая почерней — два фонаря остались за спиной, у парадной. «Все нормально», только подумал я, как снова напал стрем: моя двойная тень на асфальте вошла в тень деревьев, в мрачную решетку черных веток, тоже двойную. А может, что-то действительно случится? Со мной или с ней? Неужели я так к ней привык, что начал переживать?

Слева к перекрестку приближались три крепких парня. Лица — черные, с резкими и неприятными чертами. Отличная компания для старика в потных носках.

— Мужик, закурить дай?!

Так и есть. Похоже, случится все-таки со мной. Ну и хорошо, тогда с ней не случится… Я сам не мог понять, почему сделал такой странный вывод. Но стало легче. Страх — это просто неопределенность, растянутая на непозволительное время.

Запустив руки в глубокие карманы плаща, я вышел на перекресток. Парни приближались. В правом кармане лежал кистевой экспандер, который я по привычке носил с собой с тех пор, когда у меня начались первые судороги от постоянной работы с «мышкой». Можно конечно и экспандером. Он тяжеленький, вполне сойдет за кастет… Но в левом кармане нашлось кое-что получше.

Перчатки. Мои старые перчатки из тонкой черной кожи. С дыркой на указательном пальце левой.

Четыре года занятий savate в Университете так и не сделали меня боксером. Разве что научили не принимать первый удар противника носом, а второй животом, как я нередко делал раньше. Зато после этих занятий у меня возникли особые отношения с любыми перчатками, варежками, а то и просто с тряпками, если их намотать на руку.

Как до занятий боксом, так и потом мои руки все равно не желали сжиматься в крепкие кулаки. А если пальцы и сжимались в нечто, то это нечто свободно болталось над тонким запястьем, как бутон тюльпана на тонкой ножке. Другое дело, если я надевал перчатки или рукавицы, любые. Вот тогда руки моментально твердели, точно вспоминали свое состояние на ринге.

К тому моменту, как я поравнялся с чернокожими парнями, моя левая уже была в перчатке. Правая осталась голой — в ней была сигарета, которую я решил не бросать слишком поспешно. Три человека… идеальная иллюстрация к «принципу обратного альпиниста». Скалолаз стремится всегда иметь как можно больше опоры, минимум три точки. А в драке ровно наоборот: в каждый момент нужно располагаться так, чтобы находиться на минимальном расстоянии от одного противника и на максимальном — от остальных…

Странно, но в этот раз перчатка подействовала слишком сильно. Левая рука так и чесалась врезать в челюсть крайнему парню. Что еще удивительней — даже образ мыслей как-то незаметно, но ощутимо изменился. Откуда взялся этот принцип «обратного альпиниста»? На языке вдруг завертелась хамская фраза, и я почувствовал, что борюсь с какой-то сильной частью себя самого, чтобы эту фразу не произнести…

— Извините, у меня последняя, — сказал я и аккуратно уронил окурок в лужу.

Я выиграл у восставшей части своего сознания слова, но проиграл голос. Вертевшееся на языке оскорбление не прозвучало. Но то, что прозвучало, было произнесено хриплым и насмешливым, совершенно не моим голосом!

Этот дикий гибрид тембров Высоцкого и Коэна я вспомнил бы и через сто лет. Потому что мы с Жиганом провели над созданием этого голоса черти-сколько времени. И страшно им гордились, пока через год не поняли, каким сырым комом был наш первый блин. В любом случае, тогда это была лишь виртуальная кукла. А сейчас голосом Малютки Джона заговорил я сам.

Словно бы в подтверждение этого открытия левая рука как бы сама собой, прямо в перчатке, юркнула в карман, вынула пачку CAMEL LIGHTS и демонстративно выщелкнула сигарету из почти полной обоймы. Я — или Малютка Джон во мне? — машинально закурил снова, после чего все-таки произнес вслух то, что вертелось на языке:

— А неграм вообще курить вредно — у них и так задницы закопченные.

Парень, которого я наметил «крайним», хохотнул, ткнул приятеля в бок и воскликнул мелким юношеским голоском, не соответствующим ни телосложению, ни зверскому африканскому лицу:

— Кончай залупаться, Вася! Щас гражданин прохожий вломит тебе, снова твоя рязанская рожа вылезет! Доктор ведь так и говорил — неделю после операции не курить, не пить и не залупаться!

Компания заржала и пошла дальше перпендикулярным курсом. Драки не будет, понял я. Мокрой ватой под колени плюхнулась слабость. Сбилось дыхание, руки задрожали. Псих! Читал же в новостях: у тинейджеров входят в моду пластические операции «под негров».

Трамвай оказался пустым. Наверное, последний. Я прислонился лбом к холодному стеклу, и мое отражение затуманилось. От дыхания на стекле образовалось круглое пятно пара, в нем проступила смешная рожица. Наверное, днем, когда было много народу и стекло точно так же запотело, кто-то нарисовал на нем пальцем классическое «точка, точка, запятая». Я отодвинулся от стекла — туманное пятно с веселой рожицей стало исчезать, и вскоре вместо него снова появилось мое лицо, отраженное в стекле.

Через несколько минут вдруг пропало и отражение: трамвай остановился на мосту через Малую Невку, свет в салоне мигнул и погас. Одновременно накатила такая тишина, словно все прочие движения в мире тоже вдруг осознали свою никчемность и прекратились.

А ведь это может быть вообще последний трамвай в городе. Многие линии давно перестали существовать, и я, со своей оторванностью от мира, вполне мог пропустить объявление о полной отмене трамваев.

От этого предположения легче не стало. Хорошо, что хоть снаружи шла какая-то жизнь.

На набережной между сфинксами сидела группа молодых людей. Мелькали огоньки сигарет, доносились приглушенные смешки. Девушка в длинном шарфе отделилась от компании, подошла к мужскому сфинксу и обняла его одной рукой за шею, а другой потянулась к губам. Из трамвая не было видно, что там происходит, но когда она отняла руку, я вздрогнул.

На губах сфинкса появилась зловещая светящаяся улыбка.

Компания приветствовала это художество дружным улюлюканьем. Девушка улыбнулась, и я заметил, что ее губы светятся тем же ядовито-желтым, что и губы сфинкса. Она убрала помаду в карман, постояла, а потом пошла ко второму, женскому сфинксу. Мой трамвай загудел, вспыхнул и поехал дальше.

Да что же это со мной творится сегодня? Или опять все по Грину: «Если ты любишь, ты боишься»? Неужто и вправду из-за Мэриан? Только недавно размышлял о том, что Сеть отучила меня «залипать» так сильно…

Последний раз такие страхи накатывали на меня при Рите. Сначала я как будто вылечился от них одной только мыслью о враче. Перед тем как лечь спать однажды вечером, сказал себе, что завтра обязательно пойду к врачу. Представил себе весь этот поход в деталях. Утром проснулся — все чисто, никакого стрема, птицы за окном. Но через неделю снова начались эти приступы беспокойства. Тогда уже сама Рита посоветовала сходить к психиатру. Возможно, она так пошутила. Но я воспользовался советом. Возможно, из вредности.

Врач сразу удивил тем, что оказался моложе меня. И хотя на нем был чистейший белый халат, Митя (так он сам представился) был подозрительно похож на маляра. Поэтому я решил ничего не говорить про Риту и про те мои основные страхи, что были связаны с ней. По дороге я представлял себе, что в кабинете меня встретит солидный дядька с бородой. Такому бы я все выложил. А этому Мите с прыщом на носу — нет, незачем ему рассказывать, как я постоянно боюсь за Риту, когда не вижу ее. Лучше пусть будет нечто общее. Просто с нервами у меня что-то, гражданин доктор. Знаете, на пустом месте без всякого повода страх прошибает. Иду, скажем, через дорогу, а тут фура груженая из-за поворота вылетает. Я сразу представляю себе, как я зазевался на проезжей части и меня на куски разносит. Или например в метро, там еще хуже. Особенно на станции «Маньяковская», знаете, какие там стены, настоящая бойня номер пять и мальчики кровавые в глазах. И так четко я вижу все подобные варианты, прямо дрожь берет. Вот и сейчас руки дрожат, глядите, дорогой товарищ Митя.