КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - Константин Преображенский

А затем, что она не имеет такого доступа лишь пока! Окончив учебу, студент может поступить и в управление национальной обороны, и в МИД, и в научно-исследовательский институт Мицубиси. Оформляющим его прием сотрудникам отдела кадров и в голову не придет, что он советский агент…

Я бывал в японских университетах очень часто и хорошо в них ориентировался: ведь когда-то я и сам стажировался в одном из таких университетов! Бродя по их коридорам, прислушиваясь к доносящимся из аудиторий веселым голосам, я испытывал и радость, и неподдельный интерес, и чувство щемящей тоски по безвозвратно ушедшей своей собственной студенческой поре.

Не знаю, чего в этих посещениях было больше: журналистского интереса или шпионажа. Так или иначе, именно они помогли мне написать первую в СССР книгу о японской молодежи, вышедшую в 1989 году под названием «Как стать японцем» и имевшую в нашей стране большой успех…

Кстати, мои коллеги по ТАСС не могли бы так часто бывать в университетах, поскольку обязаны были с утра до вечера сидеть за письменным столом, сочиняя скучные и наполовину лживые статьи…

На небольшой площади перед входом в университет Мэйдзи я остановился, размышляя, на какой факультет следует пойти в первую очередь. И вдруг откуда-то справа послышались мощные звуки симфонического оркестра. Торжественная и бодрая музыка Бетховена вмиг наполнила тесный двор и выплеснулась за ограду, потонув в грохоте машин. Инструменты звучали в полную силу, слаженно, хотя и не очень четко. Судя по всему, где-то рядом шла репетиция.

Звуки доносились из здания, где, очевидно, репетировал студенческий оркестр. Я со всех ног помчался туда…

В одной из просторных комнат на втором этаже оркестранты, весело переговариваясь, бережно укладывали в футляры скрипки, флейты, валторны. Их было человек тридцать, мужчины — в темных костюмах с галстуками, женщины — в строгих платьях, и все вместе они вызвали у меня огромное чувство симпатии Это было будущее Японии, ее надежда. В сосредоточенных лицах оркестрантов ощущалась глубина мысли. Как все они были близки мне!..

Мое внимание привлек высокий молодой человек с дирижерской палочкой в руке. Я подошел к нему, представился и спросил, что побудило его стать дирижером студенческого оркестра.

Он радушно улыбнулся, очевидно, вопрос попал в самую точку.

— Среди японских студентов, — сказал он, — необычайно популярен рок. Но такая музыка примитивна, она не возвышает душу. И потому мы решили бросить поклонникам рока вызов: пусть они слушают и приобщаются к классической музыке!..

Как это было понятно и близко мне, как увлечение роком было характерно для нашего студенчества! Помнится, на нашем курсе чуть ли не я один признавал исключительно классическую музыку, подвергаясь порой даже насмешкам со стороны своих сокурсников.

— Я хотел бы написать о вашем оркестре обстоятельную статью, но сейчас у меня нет для беседы времени. Может быть, как-нибудь встретимся и поговорим? — предложил я.

— С удовольствием отвечу на ваши вопросы! — охотно согласился студент и добавил, что он бывает здесь по вторникам, в день репетиции.

— На всякий случай сообщите мне ваше имя! — попросил я, вручая студенту свою визитную карточку. Тот, не раздумывая, быстро написал на листке бумаги имя, фамилию и даже номер телефона. Этого было вполне достаточно для проверки по картотеке.

— На каком факультете вы учитесь? — спросил я.

— На естественнонаучном, специализируюсь по компьютерам! — сообщил он с улыбкой.

«Да ведь это же как раз то, что нужно разведке!» — чуть было не воскликнул я и вдруг ужаснулся этой мысли: стоит ли отдавать такого приятного, интеллигентного молодого человека в руки КГБ?!

«Скорее всего, я просто поговорю с ним о музыке, напишу статью, и мы расстанемся», — думал я, поспешно направляясь к автомобилю, но на всякий случай подальше пряча листок с его именем и номером телефона…

Сев в машину, я помчался по Наканодори в сторону Синдзюку, высматривая подходящий переулок, в который можно было бы свернуть. Легкий всплеск восторга, вызванный знакомством со студенческим симфоническим оркестром, быстро угас. В остававшиеся до собрания два часа я решил заняться делом неинтересным и нудным, которое я откладывал со дня на день, а именно подбором проверочного маршрута. Дальнейшие проволочки грозили неприятностями…

Разведчики всех стран, выходя на встречу с агентом, тщательно проверяют, петли за ними слежки. И только, наверное, в советской шпионской службе эта важнейшая мера предосторожности считалась формальной, ненужной и весьма обременительной.

Требования к этому маршруту общеизвестны и одинаковы во всех разведках мира: он должен заставить слежку, если она есть, проявить себя, и потому изобилует множеством неожиданных поворотов и всевозможных маневров с использованием узких переулков и развилок улиц. Висящая у вас на хвосте машина вынуждена повторять ваш маршрут с уготованными для него ловушками.

Японская столица дает полный простор для такой проверки, ибо лабиринтов в ней предостаточно. Но углубляться в них произвольно вы не имеете права: маршрут должен быть заучен наизусть, нарисован на карте и утвержден руководством резидентуры Только после этого вы сможете пользоваться им время от времени.

«Что же в этом плохого? — спросите вы. — Это свидетельствует о заботе резидентурного начальства о вашей безопасности…»

Дело в том, что вся кропотливая работа по определению такого маршрута, многократное опробирование его неизбежно привлечет внимание контрразведки, демаскирует его. Ведь во всех наших машинах установлены какие-то полицейские датчики, и КГБ известно об этом. Поэтому и запрещается разведчикам говорить в автомобиле на шпионские темы. Однако выезжать на проверочный маршрут в этом же автомобиле КГБ разрешает, хотя не надо быть инженером, чтобы догадаться о возможности датчиков сигнализировать и об этом.

Электронный датчик с предельной точностью вычерчивает ваш маршрут на зеленом экране компьютера, установленного в отделе общественной безопасности Токийского полицейского управления. Если этот маршрут будет возникать на нем снова и снова, у полиции, во-первых, не останется никаких сомнений в том, что вы разведчик, потому что ни одному нормальному советскому человеку не придет в голову без конца ездить по одному и тому же маршруту, причем пролегающему по самым узким и неудобным переулкам.

Во-вторых, зная ваш маршрут, полиция может ждать вас в самом конце его, когда, уверенный в отсутствии слежки, вы собираетесь встретиться с агентом.

И действительно: все советские разведчики, как правило, никогда не видят за собой наружного наблюдения (так именуется в КГБ хвост, слежка), когда проезжают в сотый раз по отработанному маршруту, и потому считают его очень надежным.

Я сразу понял, что такая практика подготовки маршрутов самоубийственна для разведчика, и поэтому, когда мне надо было всерьез проверить, нет ли за мной слежки, въезжал в густую сеть переулков неожиданно и всегда с какой-нибудь другой улицы.

Однако это было серьезным нарушением правил КГБ. Метод свободной проверки разведчика был запрещен, поскольку он в этом случае неизбежно проходил мимо полицейских будок, которые в Токио торчат на каждом шагу. Считалось, что полицейский может увидать машину советского разведчика и сообщить об этом в контрразведку.

У меня это сразу вызывало сомнение. Я начал специально проезжать на автомобиле мимо полицейских будок, наблюдая за реакцией их обитателей. Ни один полицейский даже не взглянул в мою сторону!

Все они были заняты своими прямыми обязанностями: что-то писали за столом, разговаривали с посетителями, но даже если и стояли в дверях, то смотрели больше не на проезжую часть, а на тротуар. Их интересовали люди, а не машины, для которых имеется своя, дорожная полиция. На мой автомобиль они не обращали внимания — хотя бы потому, что на нем не было написано, что он принадлежит КГБ.

Все это означало что принцип проверочных маршрутов, провозглашенный в токийской резидентуре КГБ, был ошибочным. В нем ощущался низкий профессионализм управления «К».

Впрочем, и в этом у него была своя хитрость. Подготовке маршрутов в резидентуре придавалось большое значение. Каждый из них нужно было вычертить на прозрачном листе пластика, наложенном на огромную карту Токио. После этого управление «К» фотографировало маршрут и подшивало в дело. Но если потом с разведчиком случалось что-то неприятное, например его арестовывали на встрече с агентом или засвечивался в японской прессе, управление «К» тотчас извлекало фотокопию его маршрута и заявляло, что разведчик нарушил маршрут и оказался неподалеку от полицейской будки. И вся вина за провал взваливалась на разведчика, а начальство и само управление «К» выступали теперь в роли не ответчиков, а судей…