Белый, белый день... - Александр Мишарин

«Как же я? – Он подыскивал слова. – Опростоволосился! Один в Турции… Без страховки… И в такой болезненной слабости?! Как же я… Вытащусь из смерти?»

Слова «смерть» и «я» как бы стали друг против друга. И словно смотрели одна другой в глаза…

«А может, это только сон? – мелькнула минутная, спасительная мысль… – Нет… Это не сон…» – молча покачал головой Струев. Но движения головы были еле-еле заметны… Наверное, только глаза чуть-чуть закрылись в такт мысли.

И он закрыл их, так как веки устали держать глаза открытыми…

…Когда он снова проснулся, то увидел сидящего на кровати молодого, спортивного вида врача со стетоскопом на груди. Он держал больного за руку и слушал пульс. Лицо его было напряженно и бесчувственно.

– Ну как, доктор? – еле слышно произнес по-английски Платон Васильевич.

– О'кей – машинально, думая о своем, ответил врач. – И добавил: – Сегодня мы должны вас выписать. У вас заплачено только за сегодняшний день. – И на удивленно-изучающий взгляд больного ответил: – Вам нужны настоящий госпиталь, настоящая техника. Мы же маленькая больница.

Платон Васильевич не верил его словам – больница, как он знал по предыдущим помещениям Кемера, была новенькой и оборудована по последней моде европейской медицины.

– Но как я доберусь до Москвы? – невольно вырвалось у Платона Васильевича.

– Мы дадим вам укрепляющих средств. Транспортируем до самолета. А в Москве вас встретят!

– Кто? – невольно вырвалось из уст Струева.

– Ваш племянник сказал, что все устроит!

– Кто? Какой племянник? – растерянно, почти в панике, произнес Платон Васильевич.

Доктор легко, пружинисто встал, и на его лице мелькнула радость от того, что он скоро освободится от этого почти безнадежного, старого русского.

– Он за дверью… Ваш племянник, – и, улыбнувшись во все тридцать два зуба, врач быстрым, неприятным для больного, здоровым, молодым шагом вышел из палаты.

У Платона Васильевича даже закружилась голова: «Какой племянник? Нет у меня никакого племянника!»

И в этот момент открылась дверь и в палату, на ходу набрасывая на плечи халат, ворвался улыбающийся Антон. В руках у него была литровая бутылка запечатанного гранатового сока.

– Ну? Платон Васильевич? Очухались? – Он присел на табуретку у его кровати и, зубами открыв крышку бутылки сока, начал наливать его в чашку.

– Племянник? Это – вы?..

– А кто же еще? – почти во весь голос расхохотался молодой человек.

– И давно я здесь?

– Второй день! Когда вы грохнулись в гостинице без сознания, вас на «скорой помощи» доставили сюда. Вы же мне сами деньги дали… Я и заплатил за два дня! В гостинице искали-искали вашу страховку – ее не оказалось.

– Да ее и не было, – кивнул головой Платон Васильевич. – Но в номере еще были деньги?

– Вы мне их не давали! И никаких распоряжений по поводу них тоже, – погрозив пальцем больному, почти строго произнес Антон. – Так что эти два дня в больнице вы лежали за мой счет!

И он расхохотался. Улыбнулся и Струев. Ему только сейчас стало легче и не так безнадежно, как было с утра. Теперь он понимал, что он не один. Что этот большой, сильный, белокурый парень… Сын его Андрюшки Тодлера… Действительно, ему почти родственник… Во всяком случае, родная душа, хоть и знал он его всего два дня.

– Вы можете встать? – осторожно спросил Антон.

– Сомневаюсь… – испуганно ответил Платон Васильевич.

– А вы попробуйте! Попробуйте… – И он протянул Струеву свою руку.

Платон Васильевич спустил ноги на пол и, решившись, попытался встать. Какой-то горячий, почти огненный шар заполнил его грудь, но он оперся на руку Антона и все-таки не упал.

– Стойте… Стойте так! Сейчас будет легче! – Антон приблизился к нему и буквально заглянул ему в глаза.

Струев оперся двумя руками ему на плечи и ему стало легче.

– Ну, вы совсем молодец! – смеясь Антон, поддерживал его за талию. – Так мы с вами и до Москвы доберемся!

И несмотря на все, Струев только почти жалобно выговорил:

– Я хочу домой. В свою постель!

– Вот! Вот это мне и было нужно! – расхохотался Антон.

– Но как… Как все это сделать? – еле слышно выговорил Струев.

– Я уже почти все решил, – уложив его снова в постель, делов и оживленно начал Антон. – Отсюда до самолета вас доставят на карете «скорой помощи». В самолет я внесу вас сам. Там вы примете снотворное и проспите до Москвы. А уж в Москве…

Он мечтательно закатил глаза и тонко улыбнулся.

– Там нам сам черт не брат!

– Но как же всё… Билеты?.. Самолет? Местные врачи?.. – бормотал про себя уставший Платон Васильевич.

Антон встряхнул его, да так, что снова горячий шар наполнил всю его грудь.

– Вы осторожнее! У меня, наверное, инсульт! – почти испуганно проговорил старик.

– Нет у вас никакого инсульта! У вас был тяжелый спазм сосудов головного мозга. Сейчас он купирован.

И пока есть эта пауза… А второй спазм весьма возможен, вам надо переменить обстановку. А главное, избавиться от страха. Не беспокойтесь, он естественен… Но это скорее психологический фактор, а не физиологический…

Струев смотрел на серьезное, молодое, убежденное лицо Антона и невольно подумал: «Это Андрей Тодлер послал мне его в трудную минуту… Своего сына! Спасибо, Андрюшка!»

– Ну вот видите, у вас уже и глаз стал осмысленный, а не как у дохлой рыбы!

– Вы это поосторожнее… Насчет «дохлой рыбы»! – неожиданно прикрикнул на него Платон Васильевич.

– Вот! Вот! Что и требовалось доказать! – развел руками, словно готовясь его обнять, молодой человек.

– Так… Отлет – через два часа! Билеты у меня в кармане. Чемодан с вашими вещами здесь же. Все документы ваши и виза тоже здесь…

Он похлопал себя по внутреннему карману куртки.

– Я сейчас ненадолго выйду к главному врачу. Всякие там выписки из болезни. Разрешение на перевоз больного… Ну, кое-какие лекарства в дорогу…

Он замолчал, как будто стукнулся о какую-то перегородку.

– А откуда вы на все это взяли деньги? И на что собираетесь меня везти в Москву?

Антон на секунду замолк, потом снова улыбнулся и ответил, распахнув руки:

– То великая тайна есть! И открою я ее вам, когда вы будете лежать в Москве… В собственной постели! И мурлыкать, яки кот!

Оставшись один, Платон Васильевич осмотрелся в поисках своих вещей. Ничего не было, кроме легкого французского спортивного костюма.

– Вот в нем я и поеду, – сам себе сказал Струев и начал медленно надевать его. Ему это далось нелегко – капли пота капали со лба.

Он сидел на кровати и пытался упорядочить дыхание. Незаметно он то ли задремал, то ли потерял сознание.

Платон Васильевич видел себя в вагоне поезда, везшего их семью из эвакуации. Ему было не больше пяти лет. Его посадили на чемоданы, тюки, баулы – сторожить. А мама и старший брат побежали на станцию, – что-нибудь купить в дорогу.

Напротив мальчика сидела темная старуха с небольшим фибровым чемоданом. Она периодически открывала его и таким острым, как стилет, ножичком отрезала от большого каравая домашнего хлеба тончайший кусок и отправляла себе в рот…

Платоша, как завороженный, смотрел на это священнодействие. Ему хотелось есть, ему хотелось пить. Но надо было сидеть на вещах и никуда не двигаться. Блатных и воров в поезде было много… Некоторые вскакивали в вагон на станции и стремительно пробегали по набитому людьми, вещами, какими-то тюками вагону.

– Если что, ты кричи! Кричи как можно громче, – напутствовала его мать перед уходом. – Мы быстро…

Платоша, как ему казалось, на минуту закрыл глаза и тут же увидел чью-то молодую тень, вырвавшую из рук старухи ее чемоданчик.

И услышал ее пронзительный, беспомощный, старушечий крик. Молодой вор уже метнулся к выходу, выскочил на перрон и побежал… А старуха все кричала что-то бессвязное и жалкое.

Струев вздрогнул от услышанного им самим собственного крика. Это был скорее стон, тихий вопль отчаянья. Он и та, давно умершая старуха, слились в его сознании в одно.

Он огляделся и увидел стоявшего перед ним испуганного Антона.

– Что с вами? Вам плохо? Струев только покачал головой:

– Сон… Старый сон… Из детства, – еле слышно проговорил он.

– Ну так… Едем?

Платон Васильевич поднял на молодого человека пораженные глаза и впервые понял, что между ними пролегла пропасть. Еще утром они были люди одного порядка – нормальные взрослые люди. А сейчас – это вдруг рывком понял Струев: «Один был здоровый, молодой еще человек… А второй… То есть я?! Уже старик… Жалкий, беспомощный старик, которого можно только жалеть…»

Он глубоко вздохнул… Земля и небо начали уходить куда-то влево и вдаль… И Платон Васильевич понял, что жизнь уходит от него. Он попытался сопротивляться, сжимал зубы, но сознание его уже отлетало, жизнь покидала Струева. Он еще слышал короткий вскрик врачей, уколы шприцов, крик чаек, их когти рядом с его лицом. А потом все исчезло, смолкло, и он потерял самого себя. Его не было – даже для самого себя!